— Ай-ай, отпусти! — кулачки захваченных в «плен» девиц забарабанили мне по э… ниже поясницы. Я, не оставаясь в долгу, хлопнул ладошками по привлекательным окружностям, возвышавшимся над моими плечами, — АЙ! Куда ты нас тащишь?!..

Первой после «порки» отдышалась Марго.

— Саня, я хочу такие же комиксы, как у Инги, и чтоб серьги были такие же — только нарисуй меня красивей, чем она. — требовательно добавила амазонка, и показав язык Инге, добавила шепотом мне на ухо, но так, чтобы слышала жрица, — А если не получится красивей — тогда пририсуй ей бородавку на носу и поросячьи глазки.

— Я согласна. — ввинтившись мне под мышку, и удобно пристроив свою голову на моем плече, промурлыкала фройляйн, — Только тогда пририсуй этой рыжей злыдне поросячий пятачок, рога и хвост.

— Хорошо! — повторив телодвижения подруги, устроила свою прекрасную головку на моем правом плече рыжая, — Тогда пусть глаза у Инги будут косыми, одна нога короче другой, а вместо ступней — копыта.

— Если вы не дадите мне спать, то каждой пририсую и хвост и копыта, и бородавки с рогами!

Возмущение принцесс переросло в шутейную борьбу, которая опять закончилась…

Уход рыжих на службу я как всегда проспал, а после зарядки и минизавтрака, на свежую голову изобразил дружеский шарж на своих наложниц, где учел все их пожелания — от рогов и косоглазия, до хвоста и копыт. От души посмеявшись над тем, что получилось, я все же скомкал лист и закинул его в угол. А то Дед говорил, что мысль материальна — а мне не улыбалось целовать своих рыжих в сопливый пятачок и в бородавку. Тьфу, тьфу, тьфу!

Официальный прием прошел как всегда скучно. Утверждались квоты на увеличение содержания судейских, таможенных, градостроительных и прочих бюджетных служб, которые, на мой взгляд, и так воровали из казны больше всех. А если к этому добавить откаты и взятки, то я бы на месте императрицы наоборот, вместо дотаций, ввел налог на занимаемую должность. Получил печать и право подписи — крутись, как хочешь, но дело делай — и плати денежки согласно занимаемой должности. Думаю, количество желающих занять эти должности, хоть и при таком раскладе, удивило бы даже невозмутимую августу. Интересно, а если устроить аукцион на должность префекта Константинополя, который заведует практически всеми этими службами… Вот ничуть не удивлюсь, если Клеарх окажется самым богатым служащим империи, а то и вовсе — самым богатым. Во время обеда Константин похвастал своими успехами в написании книги о Синдбаде.

— Даже мой наставник сказал, что из этого может получиться второй «Дигенис Акрит» (популярная византийская эпическая поэма того времени о жизни и подвигах легендарного героя Дигениса.) Панкратий, что-то дожевывая, активно покивал головой, а когда его рот оказался пуст, с воодушевлением подтвердил:

— Действительно, у моего ученика открылся неоспоримый талант в написании книг, хоть и не классического церковного канона, но у него все впереди. Отточив свое перо в жанре эпическом, и возможно, приблизившись к таким мастерам, как Гомер и Вергилий, Константин может прославиться и в теологии (богословии).

— А как насчет иллюстраций для книги? — насущный для меня вопрос — что-то мне не улыбается тупо размножать самому свои комиксы, — Кто будет размножать мои эскизы?

— С этим все просто — в той же Софии до сотни иконописцев, и их учеников, еще не допущенных до иконописи. На благое дело патриарх Дионисий с удовольствием выделит пару талантливых иконописцев, чтобы те оформили должным образом книги Константина.

Хорошая новость! Есть кому множить мою мазню. Тем более, что именитых иконописцев мне не надо, а талантливые парнишки, еще не зашоренные каноном — в самый раз. Только перед тем, как идти в Софию, надо на всякий случай получить какое-никакое письмо от Зои к Дионисию — а то старый мстительный пень запросто откажет. После обеда Углеокая сама поманила меня пальчиком, и явно волнуясь, вполголоса пригласила меня посетить ее палаты после ужина. Я с улыбкой изобразил поклон, и обратился со встречной просьбой.

До кафедры Софийского собора я добрался без труда — золотая булла была тому залогом. А вот в приемной патриарха меня затормозил здоровенный детина в рясе, и без слов, жестом показал мне на скамью ожидающих. Посидев на скамье минут десять — мало ли, отлучился глава церкви в туалет… я вновь подошел к громиле. Тот без слов повторил свой жест. Я снова сунул ему под нос буллу. В ответ детина оскалился, и отвернул полу парчовой красной накидки, обнажив рукоять толи дубинки толи булавы. Меня этот жест просто взбесил! Даже в приемной Маркеана — по сути, моего непримиримого врага, со мной обращались гораздо лояльней. Бью с левой в печень — громилу ожидаемо перекашивает в болевом шоке, он что-то пытается еще сделать — но видимо, боль настолько нестерпимая, что он закатывает глаза и начинает заваливаться назад. Чтоб он не открыл затылком охраняемую им дверь, придерживаю его, и почти ласково укладываю на пол — мне лишний шум ни к чему. Вхожу в преодолённую мной твердыню, и кланяюсь застывшим в немом вопросе десятку клириков. Первым из ступора выходит Дионисий.

— Насилие в святом месте недопустимо! Это даже хуже, чем ересь! Вы хоть, юноша, понимаете…

— Конечно понимаю! Поэтому я и обезвредил этого еретика… — указал я в сторону двери, — Вы не поверите — этот безбожник пытался преградить путь посланца помазанницы божьей — императрицы! При этом демонстрируя оружие. Но слава Господу нашему, насилие я успел предотвратить… Постойте! Вы ничего видеть не могли, а раз вы святой отец, знаете, что должно было произойти — то выходит, это вы сказали своему каппелану-охраннику напасть на того, кто покажет ему буллу августы?! — я конечно сразу понял, что «не пускать» было приказано именно меня. Но от такой трактовки событий лицо Дионисия посерело. А я подложил, — То, как отреагирует на это Императрица, я не знаю — но это же грех гордыни! Да и грех чревоугодия… — указал я на обильно накрытый стол, — Тем более, во время поста!

То, как отреагирует августа на грехи, святую братию во главе с патриархом, беспокоило мало — бог простит. А вот неуважение, пренебрежение, и оскорбление царственной особы — тем более, такой как Зоя, и то, что за этим может последовать — вогнало клириков в уныние. Дионисий же еще раз попросил рассказать, как развивались события в приемной, после этого выпроводил членов викариата, и заявил.

— Завтра же с утра викарий, ответственный за персонал приемной, отправится в приграничный с арабами монастырь вместе со всем своим персоналом — раз уж они такие воинственные, им там самое место. А тебе я тоже хочу попенять — почему не заходишь к старику просто так, поделиться проблемами — может, чего и подскажу, ведь не чужие, да и Агапид про тебя спрашивал…

Прежде чем я выложил свое дело, мне пришлось еще долго выслушивать пустую, насквозь лживую речь о том, какой я молодец, и как он меня уважает, и даже ставит в пример всем своим подчиненным. А также отвечать на его вопросы — как я сам, как принцессы…

Из двух десятков послушников отобрал всего двоих — не Рембрандты, конечно, но комиксы копировали довольно точно, при этом одному больше удавались динамичные сцены, а другой хорошо передавал эмоции на лицах. Ребятишки с потенциалом, и при должной огранке толк из них выйдет. А пока отвел их в бывший особняк Делики, снабдил всем необходимым для творчества, и даже отужинал с ними. Разнообразие и обилие еды вызвало у парней шок, и они даже поначалу не поняли, что еда для них — «это, братцы, вам не миска постной кашы на ночь», но мой приглашающий жест к трапезе не пришлось повторять дважды.