Но только став Аликом Романовым, я понял, почему классическая демократия хорошо работать не будет нигде и никогда. Даже если не только сами выборы, но и предвыборная компания пройдут абсолютно честно, хоть это и фантастика – все равно. Нищий не сможет стать депутатом, это требует средств. А у него их нет, и, главное, их в его избирательную кампанию никто не вложит. Потому что он, нищета голоштанная, выглядит плохо, вместо сюртука или фрака на нем черт знает что, да еще в заплатах, а живет он в такой заднице, к которой приличные люди с деньгами и близко не подойдут. Кроме того, любое дело требует определенной квалификации. Человек, не умеющий управлять даже велосипедом, а уж тем более чем-нибудь летающим, не годится на роль капитана воздушного лайнера. В жизни не стрелявший не из чего, даже из рогатки, сразу снайпером не станет. Не умеющий избираться избран не будет никогда, будь он хоть ангел во плоти по свои душевным качествам. А научиться стоит денег, которых у него нет.

Все вышеперечисленное означает, что даже в идеальном случае депутатом смогут стать люди только с доходами как минимум несколько выше среднего. А в неидеальном, как, например, в России двадцать первого века – существенно выше, причем за время депутатства эта разница еще вырастет. Учитывая же, что сознание народных избранников будет формироваться уровнем их доходов, а работать они хотя бы иногда будут сознательно, получаем вывод – никогда так называемые слуги народа в его интересах принимать решения не будут. Максимум, если они кристально честные – в интересах узкой прослойки с примерно такими же доходами, как у них. Но так как идеал недостижим, реально они будут работать в интересах тех, кто им платит, а это еще повышает имущественный ценз выгодополучателей от работы депутатов всех уровней.

Все это, пусть интуитивно, народ прекрасно понимал, и во времена моей первой жизни мало было людей, относившихся к народным избранникам хоть с какой-то симпатией. Однако для достижения таких результатов органам народовластия пришлось в поте лица работать лет пятнадцать. Сколько за это время было принято дурацких законов и постановлений, просто подумать страшно. А не дурацких, но работающих исключительно в интересах людей с деньгами – еще больше.

И, значит, передо мной стояла не самая простая задача. Нужно было не только учредить парламент, но и сделать так, чтобы слово «парламентарий» сразу стало означать бессовестного коррупционера, да к тому же еще и далеко не гиганта мысли. Сразу, а не дожидаясь, пока эти типы добьются подобного результата сами, то есть нагородят такого, что придется потом разгребать десятилетиями!

В качестве советника я привлек Владимира Ильича Ульянова, ибо товарищ Ленин (он уже иногда использовал этот псевдоним) относился к буржуазной демократии не только не лучше, а даже, пожалуй, хуже меня. И был полностью согласен с тем, что вводить в России такую мерзость надо очень осторожно. А вообще, конечно, уверял меня Владимир Ильич, ориентироваться лучше на диктатуру пролетариата, которая со временем трансформируется в социалистическую демократию, лишенную врожденных уродств демократии буржуазной.

В отличие от собеседника, я не только имел о социализме теоретическое представление, но долго жил в нем, так что у меня столь радужная картина вызывала сомнения.

– Как пролетариат, имеющий в среднем неполное начальное образование, сможет хоть сколько-нибудь квалифицированно осуществлять свою диктатуру? – поинтересовался я.

– Поначалу ему в этом помогут представители других классов, сумевшие осознать историческую неизбежность краха капитализма. Я, например, как и многие мои товарищи по партии, не пролетарий, однако это не мешает нам бороться за лучшую жизнь для трудового народа.

Ленин немного подумал и на всякий случай добавил:

– Как, впрочем, и вам, Александр Александрович. Обозначенная же вами проблема действительно есть. И мы, коммунисты, видим выход во всемерном развитии всеобщего образования. Мы не идеалисты и не считаем, что сейчас каждая кухарка или подсобный рабочий готовы к управлению государством. В этом мы, как ни странно, согласны с представителями высшего дворянства. Но мы отличаемся от этих господ тем, что требуем немедленного разрыва с предрассудком, будто управлять государством, нести будничную, ежедневную работу управления в состоянии только богатые или из богатых семей взятые чиновники. Мы готовы бороться за то, чтобы как можно быстрее начать массовое обучение рабочих, солдат, крестьян и прочих трудящихся – в том числе и делу государственного управления. А предлагаемый вами, Александр Александрович, обратный имущественный ценз – это утопия, причем опасная. Тут просматривается широкое поле для злоупотреблений.

– Назовите мне хоть один аспект парламентской деятельности, где оно не просматривается, и я с вами тут же соглашусь. А пока мое мнение таково – распределение депутатских мест по имущественному признаку должно соответствовать таковому распределению по России в целом.

– То есть если, скажем, выяснится, что у нас три процента босяков, то три процента мест в будущем парламенте должны быть зарезервированы для них? – усмехнулся Ильич.

– Да, пожалуй, это будет слишком. И я все больше убеждаюсь, что сейчас всеобщее и равное избирательное право – очень вредная вещь. Нельзя давать право голоса пьяницам – им кто нальет, за того они и проголосуют. Образовательный ценз тоже нужен, ну куда же лезть голосовать, если даже читать не умеешь! Это, разумеется, будут временные меры. Когда-нибудь, когда все станут грамотными, умеренно пьющими и высокоморальными, их можно будет отменить. Однако как быть со вторым врожденным пороком демократии – тем, что, образно говоря, обещать – это еще не значит жениться? Ведь для того, чтобы завоевать сердца избирателей, вовсе нужно уметь ничего, кроме как фонтанировать красивыми обещаниями. Как по-вашему, кого скорее изберут – красавца-болтуна или прекрасного специалиста, но некрасивого и не умеющего вдохновенно вещать с трибуны?

– Александр Александрович, все решаемо, если заранее не опускать руки. Вы верно обозначили проблему, и я сейчас вижу два пути ее решения. Первый – это, не побоюсь такого слова, жесточайшая ответственность парламентариев перед избирателями…

– И перед монархом тоже, – кивнул я.

– Простите?

– Избирателям не так уж трудно задурить головы, – пояснил я. – Мне – труднее. А и им, и мне одновременно – и вовсе почти невозможно.

– Э… не исключаю такого, но, с вашего позволения, я продолжу. Наверное, вы в курсе, что сейчас среди либеральной буржуазии пользуется заметной популярностью идея об ответственных перед парламентом министрах. Но тогда эта самая ответственность должна быть всеобщей! То есть пусть сначала парламентарии станут по-настоящему ответственными за свои деяния, тогда можно будет и доверить им контроль за министерствами.

– Ага, – с ходу оценил я идею Ильича, – пусть радеющие за ответственность начнут с себя. И если они зарвутся, а поначалу оно скорее всего так и будет, то мы их к ней и привлечем! Лет по пятнадцать, я думаю, господам хватит. Для начала можно условно, чтобы люди принимали более взвешенные решения. Ну типа проголосовал правильно – пока свободен, а нет – извольте отправляться по этапу.

– Эх, Александр Александрович, – покачал головой Ленин, – до чего же вы, батенька, любите все упрощать и утрировать! Ведь общее-то направление вы подметили правильно, но решения предлагаете архигрубые. Все то самое можно сделать тоньше. Наша партия уже неоднократно поднимала вопрос об организации народного контроля, но вы до сих тормозили эту инициативу как недостаточно проработанную. Так давайте начнем с малого – народного контроля за парламентариями!

– Давайте, – согласился я, – а как инструмент государственного контроля за ними я, пожалуй, создам парламентскую полицию, ведь против обычной у них должен быть иммунитет.

– Все-таки вы, по-моему, преувеличиваете действенность чисто полицейских мер, – вздохнул Ильич.