Удивительно спокойный, словно все, что должно произойти, уже произошло и осталось позади, вошел Крутов к командиру роты.

— По вашему приказанию красноармеец Крутов прибыл.

— Садитесь, Крутов, — пригласил Туров и озабоченно взглянул на него. — Кем вы хотели быть в армии, Крутов?

— Думал честно отслужить положенный срок рядовым, но, кажется, и этого у меня не получается.

— Только лишь рядовым? А вы помните, что говорил Нарком Обороны по поводу массового призыва в армию учащихся средних и высших учебных заведений?

— Помню.

— Нет, видно, плохо помните. А сказал он вот что: большой контингент учащихся, призываемый в армию, пополнит наши кадры командиров и политработников образованными, хорошо подготовленными людьми. А вы говорите «рядовым». Разве не таких, как вы, он имел в виду?

— Из меня никогда не получится командира, — пробормотал Крутов: ему чем дальше, тем больше становилось не по себе.

— Эх, Крутов, не хотелось бы повторять то, что давно избито, но вынужден: плох тот солдат, который не думает стать генералом. Вы только вчитайтесь в газеты. Вокруг нас уже второй год война. Пробуют нашу силу на востоке японцы, пробуют на западе. Империалисты спят и видят, как бы втянуть нас в войну. Мы отодвигаем ее от наших границ, чтобы лишний день передышки получить, а она к нам все ближе. Может, вам это странно, но это так. Ведь партия разъясняла, почему мы пошли на договор о ненападении с Германией…

Туров отвернулся, некоторое время молчал. В палатке висла напряженная тишина.

— Недавно читал, как немцы в Бельгии воевали, — глухим голосом снова заговорил Туров. Длинные разговоры были ему не по душе, и он с трудом заставил себя вернуться к прерванной теме: — Восемьдесят парашютистов захватили сильнейшую крепость с подземными казематами, с запасами воды, продовольствия, боеприпасов, с тысячным гарнизоном. Восемьдесят! Вдумайтесь в это. Ослепили, задымили крепость, забросали входы тяжелыми гранатами и закупорили в казематах тысячу двести человек. Блестяще действовали, согласитесь. А доведись такое задание нам, нашей роте. Сумели бы? Не задумывались? То-то же… Фашизм — серьезный противник, Крутов.

Туров с удовольствием поручил бы этот разговор с подчиненным политруку, но этого полюбившегося ему парня надо было спасать, как-то сразу и навсегда поставить на верный путь. Вот почему, походив по палатке, Туров снова заговорил:

— Я представляю себе вашу службу так: вы должны готовиться к тому, чтобы в любую минуту могли заменить нас. Накапливать знания, практические навыки, потому что, когда они потребуются, приобретать их будет уже поздно. А вы… вы вместо этого междоусобицу с Ковалем затеяли. Как вам не стыдно? Ну, я решил: завтра вы отправитесь в полковую снайперскую команду. Я еще не потерял на вас надежды, Крутов. И запомните, из вас до тех пор не выйдет командира, пока вы сами не научитесь подчиняться. Идите, Крутов.

Глубоко растроганный, Крутов нашелся только ответить:

— Спасибо…

— Счастливо служить, Крутов.

Подполковник Сидорчук приехал со стрельбища. Хоть и на лошади, а устал. К тому же — адская жара. И это называется Сибирь!

Отдав поводья ординарцу, он медленным шагом поднялся на крыльцо штаба. Дневальный четко поприветствовал его и вытянулся возле своей тумбочки с телефоном. Кабинет находился в дальнем конце здания, и шаги подполковника гулко отдавались в прохладном полутемном коридоре.

В кабинете на столе дожидалась его прихода пачка газет и журналов. Одной рукой утирая потное, темное от загара лицо и красную, будто выдубленную ветрами и злым летним зноем шею, он другой стал разворачивать поочередно газеты.

Прежде всего последние известия. Как там странная война, все еще продолжается? Ого, Гитлер всерьез взялся за Англию. Бомбит Лондон почем зря. Неужели оправдается доктрина итальянца Дуэ и сопротивление англичан будет сломлено только лишь с помощью бомбардировок?

В последние годы мир так лихорадит, события развертываются столь стремительно, что порою невозможно за ними уследить. Одно подхлестывает другое, и по всему видно — быть скоро катастрофе. Со дня на день так и жди, что пламя мировой войны захлестнет землю. Тут поневоле заинтересуешься вопросами тактики, особенно если на твоих плечах лежит ответственность за подготовку полка — почти полутора тысяч бойцов и офицеров.

Сидорчук листал газеты, пробегая взглядом по второй и третьей страницам, где нет-нет да встречаются статьи интересующего его содержания.

В армейской газете статья на целый подвал о действиях артиллерии при прорыве линии Мажино. Интересно, как там воевали гитлеровцы?

Он отложил газету в сторону — прочесть потом, обстоятельно, поразмышлять. Как ни говори — опыт! Франция, одна из ведущих держав Европы, и так позорно проиграла войну.

«Дайте мне двенадцать мотомеханизированных дивизий, самолеты и я как нож сквозь масло пройду до Баку!» — не столь давно хвастливо заявлял французский генерал. Сидорчук усмехнулся: как часто подводят людей преждевременные заявления! Замахивался на чужое, а коснулось защищать собственную землю, так за месяц-полтора отдали всю Францию. Куда и танки подевались, артиллерия…

В дверь постучали.

— Да. Входи! — крикнул Сидорчук. Увидев комиссара, он жестом пригласил его садиться. — Только со стрельбища вернулся, просматриваю, что нового. Завтра отправляю туда снайперскую команду. Ты не скажешь им напутственное слово?

— Можно, — кивнул Матвеев и, достав из кармана газету, хлопком расправил ее на руке и протянул Сидорчуку: — Ты этим интересуешься. Гудериан-танкист пишет…

Сидорчук достал с этажерки словарь, углубился в перевод статьи, обведенной красным карандашом. Статья на немецком языке, как откопал ее комиссар — непонятно. Городскую библиотеку запрашивал, что ли?

— Что ж, мечты этого танкиста, если считать применительно к Франции, — сбылись! — Сидорчук отложил статью. — Только я думаю, что там господа капиталисты сыграли с Гитлером в поддавки. Лишь бы он поскорее объявил крестовый поход против СССР…

— Ну, Гитлеру сейчас не до нас, — заметил Матвеев. — По всему видно, решил сначала разделаться с Англией, тыл себе обеспечить…

— Ты так думаешь, комиссар?

— Не думаю, а убежден. Иначе ему не избежать войны на два фронта. Печальный опыт первой мировой войны. Нельзя не учитывать. К тому же я верю нашей партии, она не позволит застать страну врасплох. Если заключили договор о ненападении, значит, так надо. Иного решения не может быть. Ты сам посуди, не будь этого договора, мы бы уже были втянуты в войну. Будь спокоен, командир полка, если что и случится, так не столь скоро…

— Ты плохо знаешь немцев, а я с ними воевал еще в первую мировую. Тем более, когда у них Гитлер. Ты не. пробовал анализировать действия Германии за последние годы? Зря. Любой договор для Гитлера — пфф! — пустая бумажка. Ну, ненападение еще куда ни шло, но торговать с фашистами я бы не согласился, пусть бы как хотели…

— Не забывай: благодаря этому договору мы получаем передышку, отодвинули на время войну. Для нас это важнее всего. Торговля — необходимая плата, понимаешь? Гитлер нуждается в хлебе, в сырье и будет считаться с договором. А за год-два мы многое успеем.

— Договор его не остановит.

— Может, и не остановит, партия не строит на этот счет иллюзий, но тогда симпатии всех народов будут на нашей стороне. Гитлер разоблачит себя как агрессор. Симпатии народов — огромная потенциальная сила…

— Германский фашизм — не Маннергейм, с ним не управиться за три месяца. Пока эти потенциальные силы придут в действие, он может натворить нам бед. Вот тут и подумаешь: не делаем ли мы ошибку, комиссар?..

— Говори, да не заговаривайся. Или для тебя решения партии не указ? — С этими словами Матвеев поднялся и раздраженно заходил по кабинету.

— Успокойся, комиссар. Слово партии и для меня закон. Я такой же рядовой партии, как и ты. Но могу я высказать тебе ^то, что меня тревожит? Ведь мы защищали советскую власть, когда она только родилась, возможно, не сегодня-завтра пойдем защищать ее снова. Может ли быть для меня что-нибудь важнее безопасности Родины, когда, куда ни глянь, повсюду тучи? Неужели ты упрекнешь меня в неверности только потому, что я высказал тебе свои сомнения? Ты меня знаешь не один год, скажи…