Кирсанов из-за его плеча увидел внизу Гранина. Уже в летном снаряжении — в высотном скафандре, в молочно-белом гермошлеме, в черных перчатках, — он напоминал средневекового рыцаря. Летчик-испытатель садился в автобус, дежуривший на площадке перед зданием.

Машина тут же покатила к расчехленному серебристому истребителю. Из окна было видно, как испытатель степенно ходил вокруг самолета; тот стоял с длинным хищным носом и острыми короткими крылышками. Вот Гранин взялся за стремянку, приставленную к левому борту, что-то сказал механику — Кирсанов узнал в нем долговязого Катко — и полез в кабину. Теперь оттуда была видна лишь каска гермошлема, а над нею — фигура механика, помогавшего летчику привязываться.

В полку за какие-то считанные минуты пилот успевает занять первую готовность, запустить двигатель и взлететь. А здесь — настоящий церемониал. И в полет испытателя провожает целая свита авиаспециалистов. Все это на первых порах показалось Кирсанову странным.

Зашумела турбина, и мощный грохот, такой, как при обвале в, горах, заполнил все кругом. Задрожали стекла в оконных переплетах. Сильнее заколотилось сердце у Кирсанова: сейчас пойдет на взлет!

Самолет, удерживаемый тормозами, опустил нос и стал похож на разгневанное чудовище с поджарым, отливающим серебром телом. Оно яростно изрыгало из клокочущего чрева раскаленные газы. А в кабине под прозрачным колпаком спокойно сидел человек. Вот он отпустил тормоза, машина рванулась вперед, набирая скорость, и, отделившись от земли, взметнулась вверх.

— Да-а, это машина! — прошептал Кирсанов.

…Не прошло и получаса, Гранин вернулся. Он успел снять с себя высотное снаряжение и переодеться в обычную форму — кожанку, брюки, рубашку с галстуком. Выглядел он совсем буднично — словно не летал вовсе, а лишь слегка прогулялся по улице и от жары немного вспотел, и потому его редкие рыжеватые волосы прилипли ко лбу.

— Как дела, Григорий Константинович? — поднялся навстречу Крученый.

— То же самое, — хмуро сообщил Гранин.

— М-да, — разочарованно вздохнул, Крученый и выразительно посмотрел на застывшего смуглолицего механика: — Понял, Катко? Дефект сам по себе не исчезает. Искать надо.

Люди удрученно молчали, и Кирсанов догадался, что с этой машиной дело у них давно не ладится.

— На прикол?

— На прикол.

— Охо-хо… опять двадцать пять. Зверь — не самолет! Сколько нервов съел, а все не насытится.

Специалисты нехотя расходились. Крученый достал из сейфа рулон бумаги, расстелил его прямо на полу. Схема.

— Будем каждый участок прощупывать.

Гранин тронул Кирсанова за плечо:

— Пойдемте, Сергей Дмитриевич, не будем мешать инженерам. У этой машины скверный характер. Характер ей дали люди, а теперь вот сами не знают, как с ним сладить.

Весь остаток дня Гранин водил Кирсанова по отделам и цехам завода, бегло знакомил его с особенностями работы, вводил в курс дела. У Сергея ныли ноги, во всем теле чувствовалась усталость: сказывались и дорога, и смена впечатлений, но Кирсанову хотелось узнать все сразу, и он старался не показывать усталости.

— На сегодня, пожалуй, хватит, — сказал Гранин, когда они вернулись в летный зал. — Потом сам походишь по цехам, приглядишься. Это нелишне.

Он глянул во двор и, точно собираясь спрыгнуть со второго этажа, неожиданно быстро перевесился через подоконник:

— Петро, до дыр протрешь!

Возле черной «Волги» с тряпкой в руке возился Ильчук. На остроту товарища он и ухом не повел.

— Айда, ребята, вниз! — махнул Гранин летчикам и первым выскочил в коридор. Испытатели повысыпали вслед за ним.

Заслышав за спиной шумную ватагу, Ильчук медленно разогнулся и осклабился, довольный:

— Помочь решили?

— Да! С такой физиомордией только помощи и просить! — хохотнул Бродов.

— Танки на передовой останавливать…

Бродов картинно облокотился на крыло автомобиля, чем вызвал трогательную заботу хозяина машины.

— Осторожно, Вадим, куртку испачкаешь.

— Ничего, она у меня кожаная, — будто бы не замечая истинной причины беспокойства Ильчука, беспечно ответил Бродов, отлично знавший, как ревниво оберегает тот свое сокровище от малейшей царапинки.

— Вадим, смотри, от твоего локтя уже вмятина, — подзадорил Ступин.

— Ладно, вы, дистрофики, хотите ехать — забрасываетесь в машину вместе со своими потрохами! — Ильчук решительно распахнул дверцу.

— Вот это мужской разговор!

— А бочку на ходу не скрутишь?

— Ахтунг, ахтунг, за рулем — Ильчук!

Испытатели шумно втиснулись в машину и покатили за пределы завода.

— Давай-ка, Петро, покажем Сергею город, — предложил Бродов.

Гранин забеспокоился:

— Только далеко не увози, дома ждут.

— Урок пения? — невинно осведомился Бродов.

Прошелестел сдержанный смешок. Кирсанов тоже невольно улыбнулся, хотя не знал, что за Граниным водится маленькая слабость: любил по вечерам попеть с женой задушевные русские песни.

— Яз-вы-ы! — добродушно пробасил Гранин.

«Волга» вырвалась на широкий проспект и понеслась, прижимаясь к осевой линии улицы, обгоняя автомашины одну за другой.

— Петенька, не забывай: шоссе — не космос. Рекорды можешь потом ставить, когда с тобой нас не будет, — мягко посоветовал Бродов.

— Присоединяюсь к мнению Вадима.

— Да и Сергей ничего рассмотреть не успеет.

Друзья знали упрямый характер своего коллеги и действовали в обход. Ильчук внял общему мнению:

— Трепещете, да? Ладно уж, поедем потише.

Он сбавил скорость, свернул на тихую, с односторонним движением улочку.

— От автоинспекции подальше?

— Два прокола на талоне — не шутка, — летчики опять принялись донимать Ильчука.

— Будьте спокойны, третьего не будет, — заверил он.

— Ишь ты! Слово волшебное знаешь?

— Слово не слово, а средство нашел.

— Поделись, а? Глядишь, и нам на будущее сгодится. Не всю же жизнь ходить пешком будем, чай, в очереди на машину тоже стоим.

— Так и быть. Что с вами поделаешь! Придется рассказать, — согласился Ильчук. — Еду я позавчера в «Спорттовары» за кедами. Останавливает меня старшина: «Ваши права!» — «Пожалуйста». Сую ему корочки, а сам спокоен, как Гриня после обеда…

— Прошу без намеков.

— Изучает, значит, инспектор мои права, а я даже не смотрю на него. На душе, конечно, кошки скребут: мало ли к чему придраться можно? Но все обошлось. Возвращает он мне права, вежливый такой, еще и козырнул да вдобавок спасибо сказал. Диво мне было слышать это от инспектора, ведь они нашего брата автолюбителя не жалуют. Подъехал я к магазину, выстоял длинную очередь в кассу, сунулся за деньгами (они у меня в корочках лежали), а того червончика… тю-тю, Митькой звали! И вот тут-то меня и осенило, почему он такой вежливый был. Посчитал, что я ему взятку сунул. Теперь всегда буду червончик в корочке возить.

— За взятки-то, промежду прочим, кое-что полагается. Ведь не все инспектора такие шустрые, как тот.

— На поруки возьмете. Кто вас катать без меня будет?

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Кирсанов ни разу в жизни не бывал в цехах авиазавода и только по книгам и фильмам представлял это сложное производство. Он был просто ошеломлен, когда увидел все это наяву, в день знакомства с Граниным. Теперь он снова пришел на завод, чтобы узнать его поближе.

Высокий просторный цех с металлическими перекрытиями под застекленной крышей был залит солнечным светом, льющимся сверху. Стапеля, эстакады, стеллажи, какие-то листы из дюраля, среди которых черными змеями пролегали шланги, идущие от стальных баллонов со сжатым воздухом, казались на первый взгляд бессистемным нагромождением: так все было переплетено, перепутано. Звонко, приумноженные эхом, визжат электросверла, дробными пулеметными очередями стучат пневматические молотки. В этом визге и грохоте человеческого голоса не услыхать.

Кирсанов беспомощно потоптался у входа, но уйти из цеха уже не мог. Самолет, как и всякая машина, начинается в тиши конструкторских бюро на кульманах, и лишь здесь, в цехах, осуществляется претворение инженерной мысли в реальный, огромный воздушный корабль.