Представляете, как вышло: не осталось на земле ничего значимого, что было связано с этим человеком — ни малой родины его, ни места погребения. Впрочем, почему не осталось? Остались его картины! А в Мариуполе, куда [по приглашению двоюродной сестры] вернулся из эмиграции Виктор Михайлович, имеется несколько выполненных лично им фресок. Непосредственно же в США художник исполнил фрески для клиники в Пало Альто, Мемориальной башни в память пожарных — героев землетрясения 1906 года и школы им. Дж. Вашингтона в Сан-Франциско. Это если не считать его многочисленные выставки.
Отец и сын
Согласно хранящейся в Государственном архиве Запорожской области метрической книге Успеновской церкви села Успеновка Александровского уезда Екатеринославской губернии, родился Виктор Арнаутов 29 октября [по старому стилю] 1896 года. Родителями его были успеновский священник Михаил Васильевич Арнаутов и его законная, как подчеркнуто в книге, жена Аделаида Ивановна.
Отца художника арестуют в сентябре 1937 года. И за «контрреволюционную деятельность» вынесут не подлежащий обжалованию приговор: расстрел.
Приговор будет приведен в исполнение 1 марта 1938 года. А далеко за океаном примерно в это же время сын расстрелянного коммунистами Страны советов станет, напомню, коммунистом страны капитала.
Большевикам Виктор Михайлович сочувствовал еще будучи белогвардейским офицером. Храбро сражавшийся на фронтах Первой мировой прапорщик-кавалерист, вывевший однажды из окружения свой эскадрон [за это он и будет удостоен ордена святого Георгия], в белое движение попадет не по собственной воле.
После расформирования своего 5-го уланского Литовского полка, Виктор Арнаутов окажется в Симбирске. Там всех находящихся в городе офицеров и призовут в Белую гвардию. Однако воевать с красными георгиевский кавалер не желал даже по приказу. Но и дезертировать было опасно. И тогда, дождавшись командировки к восточной границе, он сбежит в Китай. «По удаче», как сам в последствии напишет в книге воспоминаний «Жизнь заново».
Путь к мечте
В Харбине эмигрант учится рисованию в студии «Лотос». Потом по приглашению генерала Георгия Клерже, возглавлявшего в Гражданскую войну штаб казачьего атамана Григория Семенова, вступит в должность кавалерийского инструктора конезавода маршала Чжан Дзолина в Мукдене. И встретит свою любовь: женится на дочери бывшего помощника военного атташе в Китае Василия Блонского Лидии. В браке, в котором родятся трое сыновей [Михаил, Василий и Якоб], они проживут долго. А в годы хрущевской «оттепели» решат вернуться в СССР. Жизнь Лидии Васильевны оборвет нелепая случайность: незадолго до отъезда из Америки она погибнет в автокатастрофе.
В 1925 году инструктор-кавалерист надумает перебираться из Мукдена в Сан-Франциско: ему станет известно, что там действует художественная школа, принимающая на обучение иностранцев. Деньги на учебу выделит тесть.
Окончив школу и дождавшись приезда семьи, Виктор Михайлович уезжает в Мексику — к знаменитому художнику-монументалисту Диего Ривере. Став его любимым учеником и, всецело разделяя его левые взгляды, уже вернувшись в США, художник резко осудит выпад против своего учителя. Я имею в виду факт уничтожения фрески Диего Риверы, выполненной мастером в Рокфеллеровском центре в Нью-Йорке. Хотя ее просто нельзя было не уничтожить: в Рокфеллеровском [!] центре Ривера изобразил… Ленина, соединяющего руки рабочих, добавив к этому сюжету… демонстрацию трудящихся в Москве на Красной площади.
Снова дома
В 1961 году Виктор Михайлович впервые посещает Советский Союз и, узнав, что в Мариуполе живет его двоюродная сестра, навещает ее. И загорается желанием вернуться на родину.
В последние годы своей жизни Виктор Михайлович работает много и с удовольствием.
Мир сей он покинет в 1979 году. Но это еще не все.
После смерти Виктора Михайловича у второй жены художника, искусствоведа Ноны Талепоровской [она была младше своего супруга на 34 года] возникнут проблемы с исполнением завещания мастера — похоронить его в Мариуполе, рядом с могилой матери. Но мариупольские власти, не отказав формально, фактически не позволят это сделать. И тогда Нона Владимировна самолично доставит в город урну с прахом художника и захоронит ее в могилу Аделаиды Арнаутовой, законной жены священника Михаила Арнаутова.
Где сейчас эта могила находится, никому не ведомо.
[Фото из открытых Интернет-источников]
Виктор Арнаутов
Виктор Арнаутов «Жизнь Вашингтона», деталь фрески, 1935
Виктор Арнаутов «Площадь перед мариупольским театром»
История 21-я. Еврейский Шолохов из Гуляйпольского района
ЗА РОМАН о родных ему местах он получил… 15 лет лагерей, а его книги были изъяты из библиотек и уничтожены
«Хорошо бы на Гуляйполе…»
Этого писателя я открыл для себя совсем недавно. Случайно на глаза попал его роман «Степь зовет», увидевший свет в СССР в 1932 году, я начал читать его и буквально с первых строчек окунулся в жизнь и быт близкой моему сердцу Гуляйпольщины — давней, еще довоенной.
Вот эти начальные строчки:
«Шефтл Кобылец, яростно щелкая в воздухе кнутом, погонял своих буланых. Телега с грохотом неслась мимо веселокутского баштана, поднимая густую теплую пыль с разбитой за день колесами и скотом дороги. Над буйно зеленевшим баштаном, тянувшимся до самых гуляйпольских могилок, уже садилось, разливаясь оранжевым заревом, раскаленное солнце. Вдоль дороги, мерно покачиваясь, вздыхали, перешептывались длинные, заостренные листья кукурузы и желтые венцы подсолнухов, широким кольцом опоясавшие баштан».
Подобных колоритных лирических отступлений в романе масса. И в них во всех присутствует вольное, как ветер в поле, Гуляйполе.
Не удержусь, чтобы не процитировать еще кое что:
«Теплая светлая июльская ночь струилась над старыми, раскидистыми деревьями, колебала тяжелые лапы яблонь, гнула их к земле. В зеленом свете месяца, поблескивая свежей росой, круглились крупные яблоки, налитые густым соком бархатистые абрикосы.
Пригнувшись, Настя стала осторожно пробираться среди ветвей. Влажные яблоки ударяли ее по голове, падали и подкатывались к босым ногам. Она подняла одно, побольше, положила его за пазуху и, выпрямившись, остановилась у яблони.
Над садом всходила зеленая луна, кругом покачивались осыпанные плодами деревья. Около сторожки что-то стукнуло, — наверно, упало спелое яблоко»;
«с самого утра палило солнце, жгло и сушило пыльно-желтую степь; глиняные стены мазанок трескались от жары, как корка каравая у нерадивой хозяйки.
К вечеру край неба занялся огнем, солнце сквозь густую завесу рыжей пыли, поднятой на косогоре табуном, казалось багровым. Вдалеке, за Ковалевской рощей, разливалось алое озеро, верхушки деревьев купались в пламени, а стволы в просветах были угольно-черные, — казалось, роща горит. Потом зарево побледнело, словно подернулось пеплом, — над хутором опускался теплый летний вечер»;
«на рассвете хлынул дождь. Он затопил траву во дворах, прибил к земле кустики полыни, стегал по низким вишенникам и по грязно-желтым мазанкам. Еще немного и, казалось, жалкие домишки размокнут, глинистые стены развалятся на куски и рухнут в грязь. По сумрачной, пустынной улице с шумом струились ручьи; булькая и пузырясь в заросших травою канавах, они несли теплую дождевую воду к ставку»;
«шелковицы на вершине бугра запылали костром. За Черным хутором разливалось пламя заката.
Элька уже миновала гуляйпольские могилки. Она торопилась. Надо до ночи добраться до Успеновки. Там она переночует у своей подруги Маруси Казаченко, с которой они вместе работали на маслобойке, а завтра утром уже будет в райцентре.