БАМ. БАМ. БАМ.

— Джастин, — скулит она.

Вздыхая, я хватаю пиво из холодильника и иду к зеркалу у входа. Кобейн рысью следует за мной, его короткий серый мех ощетинивается, когда он лает на дверь. Как только она снова запускает дверь ходить ходуном, он поворачивает свою огромную голову ко мне, низко рычит и поднимает хвост торчком.

— Она чертовски сумасшедшая, — объясняю я, похлопывая его по голове. Он лает снова, как будто соглашается со мной. Даже эта чёртова собака знает, что эта сучка за дверью безумна.

— Шэнна, — говорю я. — Я не знаю, почему ты так зла.

— Ты шутишь, что ли? Ты… ты солгал мне. Ты обманывал меня, ты…

— Нет, я никогда не утверждал, что был только с тобой.

— О, ты мудак.

— Шэнна, скажи, когда я тебе говорил, что мы эксклюзив друг для друга?

— Ты дерьмо. Ты мог бы уничтожить его вместе со мной, вместо того, чтобы просто опубликовать эту фотографию с тобой и этой девушкой.

Я стону.

— Шэнна, если ты не уйдешь, я просто позвоню в полицию. Иисус, соседи решат, что ты буйная психопатка.

— Пошел ты.

И затем… тишина. Прекрасная тишина. Я слышу, как двери лифта распахнулись, а затем закрылись. Я делаю еще глоток своего пива и провожу рукой по лицу. В этом вся проблема — быть чёртовым богом и общественным деятелем, и из-за этого никогда не чувствовать себя в безопасности. Я не могу вспомнить ни одной женщины, у которой не было бы планов на серьезные отношения, не было бы постоянных нотаций и требований. Все старо как мир. Я не просил этого дерьма. Я пишу. Я затворник, интроверт. Кто, черт возьми, знал, что написание нескольких книг о моем прошлом превратится в то, что есть здесь и сейчас — издательский контракт на сумму с шестью нулями и №1 в списке бестселлеров по версии «Нью-Йорк Таймс»? И кто знал, что все это может затянуть до самой задницы? Итак, вот я сижу, грёбаный Мик Джаггер от литературного мира. Король и словотворец.

Я иду, чтобы опрокинуть моё пиво, и Кобейн вскакивает на меня, ставит лапы мне на грудь, лишая меня равновесия. Пиво выплескивается из горлышка на мою рубашку.

— Чёрт, — раздраженно бормочу я Кобейну. Я ставлю пенящуюся бутылку на кухонную стойку и направляюсь в свою спальню, чтобы переодеться, потому что я должен сегодня сесть за заметки. Я должен. У меня был самый раздражающий блок для писателя, который когда-либо существовал. Я пробовал медитировать. Я пробовал диету с высоким содержанием белка. Низкобелковую диету. Чёрт, я даже пробовал выпивку, наблюдая за «Порнохубом». Ничего не помогало, кроме как направиться в кафе в конце моей улицы. Клише, я знаю. Я думаю, что я наблюдал за ними. Причудливые клиенты. Мать пятерых детей. Деловой человек на грани болезни коронарных сосудов. Эмо парень, который никогда не заказывает кофе, но сидит в одиночестве за одним из столов, скорее всего, планируя какое-то ужасное преступление. Эта кофейня — единственное спасение для меня как писателя, и поскольку я не хочу сейчас выходить за пределы своей квартиры, потому что я боюсь, что Шэнна будет стоять снаружи, подпирая мой старинный мерседес, а у меня — крайний срок и 25000 слов, или эти издатели прокатятся верхом на моей заднице, словно последние всадники апокалипсиса. Я хватаю чистую футболку из стопки и стягиваю пропитанную пивом футболку через голову. Кобейн трется за углом кровати, голова опущена, когда он поднимает большие голубые глаза на меня.

— Тебе, должно быть, стыдно за себя. Это была моя любимая футболка. Гремлины чертовски эпичны, Кобейн.

Стону, качаю головой и надеваю чистую футболку через голову. Я хватаю телефон, фоткаю себя и делаю несколько быстрых записей, чтобы убедиться, что я заставлю своих последователей лизать свои трусики, прежде чем отправлю их в Facebook с обновлением: #кофе#пишу#этиГрёбаныеСлова

Я беру свой Macbook и прицепляю Кобейна на поводок, прежде чем отправиться в путь. Мы выходим к лифту, и он садится, уставившись на меня, его хвост еле-еле виляет.

— Я должен начать проверять этих девушек, да?

Но он просто сидит там. Чертов счастливый пес.

Глава 4

Мариса

Facebok звуком уведомляет о сообщении.

Нуждаюсь в пишущем топливе#кофе#пишу#этиГребаныеСлова.

Я быстро скольжу в свои «Чак Тайлор»[3], хватаю ноутбук, кошелек и бегу к двери. Я спешу вниз по лестнице и выбегаю на тротуар. Кофейня находится в полуквартале, прямо на углу моей улицы и улицы Джастина. Когда я останавливаюсь на пешеходном переходе, моя рубашка прилипает к спине. Жар поднимается от асфальта волнами, и я ненавижу это. Свет пешеходного перехода меняется, и я мчусь через улицу, наваливаясь всем весом на дверь кофейни. Колокольчики звенят, когда я вхожу, и я вздыхаю с облегчением, когда прохладный воздух обволакивает меня. Я кладу компьютер на стол, заказываю ванильное латте и возвращаюсь на свое место. Открываю Word и пытаюсь начать писать. Джастин Вайлд будет здесь с минуты на минуту, и я хочу, чтобы он увидел, как я пишу. Год назад в Cosmopolitan было опубликовано интервью, и Джастин признавался, что девушка его мечты должна обладать умением писать, поэтому я сижу здесь и пишу. Истории с бесшовными концами…

Мое сердце нервно пульсирует в груди, потому что за последние три недели я обошла 13 кофейн. 21день и 504 часа могли не быть потраченными впустую, но всё должно быть идеально. Чтобы всё это дерьмо с авторством выглядело правдоподобным, мне нужно показать ему, что я некоторое время работаю над своей книгой. Мне нужно достаточное количество слов, чтобы сделать все это правдоподобным. 60000. Я сказала себе — 60000. Опускаю взгляд и в левой части монитора подмечаю цифру, обозначающую количество слов. 61234. Надо отдать Джастину должное — весь этот процесс написания произведения гораздо сложнее, чем я думала. Не то, чтобы я думала, что это будет обязательно легко, но, Боже мой, все эти разговоры о вечном...

Я делаю глоток своего ванильного латте, звякает колокольчик на дверях, и… вот он. Мой пульс пропускает удары. Я задерживаю дыхание на мгновение. Высокий. Джастин намного выше, чем я думала. Остро очерченный подбородок, скульптурно вылепленный нос, полные губы. Даже его тень идеальна. Скольжу взглядом по его телу. Иисус Христос. Его массивная грудь напряжена под этой черной футболкой. Рукава обтягивают внушительные бицепсы. О, его огромные бицепсы покрыты узором из сплетающихся татуировок. Два рукава чернил! Да у моего литературного гения есть частичка от плохого мальчика, от которой сходят с ума большинство женщин. Боже, я счастливая женщина, Джастин. Мне так повезло. Его собака, Кобейн, рысью бежит за ним, его серая шерсть поблёскивает в свете огней.

— Привет Джастин. Привет, Кобейн, — кричит бариста.

Тут же бросаю взгляд на прилавок и рассматриваю ее: обычное лицо, грязные светлые волосы собраны в хвост. Один из клиентов останавливается и чешет Кобейна по голове, прежде чем отправиться дальше.

— Знаешь, что ты единственный человек, которого мы пускаем сюда с собакой… — улыбается блондинка.

— Мы ценим это, не так ли, Кобейн? — Джастин улыбается бариста.

Я продолжаю печатать, а затем поднимаю глаза и наблюдаю, как он играет со своим телефоном, наблюдая за Кобейном. Клац. Погляди. Клац. Клац. Когда он вручает свою карточку девушке, ее рука прикасается к его руке, и она, конечно же, немедленно краснеет. Он не обращает на нее никакого внимания, только направляется к столику — прямо рядом с моим столом — чтобы подождать свой кофе. Он так близко, что я могу протянуть руку и прикоснуться к нему, если захочу. Я прикусываю губу, репетирую, что я ему скажу, а потом он смотрит на меня. Его глаза такие синие, глубокие и совершенные. Эти глаза — окно в душу, которая подарила мне мою любимую книгу. Это глаза литературного гения.