Выпуск у нас получился тоже не совсем обычный, вернее, совсем необычный. Пришел старший лейтенант Грачев и объявил, что будут снимать фильм о нашем училище, где один из фрагментов будет посвящен нам.

Но тут, как назло, в день выпуска, 29 июля 1973 года, зарядил дождь, перешедший в обвальный ливень. Когда он прошел и облака немного рассеялись, дождь не перестал, он то нудно и противно накрапывал, то принимался лить сильнее. Около плаца собралось большое количество приехавших родителей, гости — дальше откладывать было нельзя, и мы в парадной форме выстроились на плацу. Мокли долго и упорно во главе с начальником училища генерал-лейтенантом А. В. Чекризовым, потому что киношники снимали по два-три раза вручение дипломов понравившимся им курсантам. Чекризов, например, три раза повторил свой доклад первому заместителю командующего ВДВ генерал-лейтенанту Курочкину. Церемония окончилась тогда, когда нас пять раз заставили повторить прохождение, мы были мокрыми до пояса и вычерпали своими ботинками все лужи на плацу.

Проверка

Деньги — вещь странная. Их почему-то всегда не хватает. На последнем курсе училища я, как заместитель командира взвода, получал 20 рублей 80 копеек. У нас было двое детей, жена, я и теща — все мы жили на 121 руб. 80 коп. в месяц. На такие деньги особенно не разгонишься. Поэтому, когда я расписался за первую офицерскую получку в 205 рублей, почувствовал себя необычайно богатым. Решили дома с женой на семейном совете откладывать деньги на будущий отпуск по пятьдесят рублей. Но уже на второй месяц жена сняла из 50 рублей двадцать, потом через месяц — еще двадцать. А на четвертый месяц я сказал жене: сними этот чертов червонец и не будем смешить людей. Это была наша первая и последняя семейная сберегательная книжка.

Офицерская жизнь началась у меня 30 августа 1973 года, когда я прибыл к новому, вернее старому месту службы — в родное Рязанское училище. Первым, кого я встретил, был мой командир роты старший лейтенант Грачев. Увидев меня, он сказал:

— Прибыл! Отлично! Будешь у меня командиром взвода.

— Надо представиться командиру батальона, — заметил я.

— Иди представься, но все уже решено. Доложишь комбату, что беру тебя на взвод.

И действительно, когда я представился подполковнику Степанову, он утвердил решение Грачева и тут же распорядился:

— Сегодня в 15.00 двумя машинами убываем на учебный центр.

Владимир Иванович Степанов стал комбатом, сменив Алексея Степановича Карпова, когда я учился на третьем курсе. Это был крупный насмешливый, но в то же время жесткий и всесторонне подготовленный офицер. Окончи он наше училище, когда оно было расположено еще в Алма-Ате. Воистину был отцом для курсантов и батальон держал в руках исключительно. Пользовался в коллективе и офицерском, и курсантском непререкаемым авторитетом.

Он был человеком железной воли. В 1972 году во время очередной сдачи офицерских стартов надсадил сердце. Ему предложили уйти в запас, но он категорически отказался, стал осторожнее и вел себя так, как будто ничего и не случилось.

Мужественное поведение комбата только добавило ему уважения.

В 15.00 мы стартовали от КПП училища: Выехали на двух «Жигулях». На первом — Степанов, а с ним П. С. Грачев, командир 2-й роты А. А. Тарлыков. Я попал во второй экипаж, где ехали командир четвертой роты капитан А. С. Чернушич и командир третьей роты старший лейтенант В. А. Бобылев. Поскольку в последние дни шли проливные дожди, выбрали дорогу через Криушу, описанную еще Есениным. Асфальтированный участок проскочили быстро и без приключений добрались до песчаной, разбитой, покрытой огромными лужами рязанской дороги. Тут уже не мы ехали на «Жигулях», а «Жигули» — на нас. Особенно тяжелый трехкилометровый участок мы преодолевали более двух часов, периодически подкладывая под колеса хворост и дружно толкая машины. Когда наконец выбрались на более приличный участок, все были в грязи и окончательно устали. Комбат оценил обстановку и объявил привал.

Предвидя, что придется представляться по случаю вступления в офицерский коллектив, я захватил с собой две бутылки водки. Они были извлечены и с устатку пошли хорошо, несмотря на то, что не было ни одного стакана и пить пришлось из пустой баночки от майонеза. Правда, когда пили, все дружно чертыхались и завидовали моему короткому и расплющенному носу.

Наконец, когда голод был укрощен, Бобылев достал высококлассное ружье фирмы «Зауэр».

Его начали рассматривать, оценивать и передавать друг другу. Выяснилось, что к нему есть патроны. Когда ружье оказалось у Тарлыкова, черт вынес на дорогу большую птицу, что это было, до сих пор не знаю. Тарлыков тут же прицелился и ранил ее. Птица упала на дорогу, но, несмотря на оттопыренное крыло, необычайно проворно устремилась в лес. В охотничьем азарте шесть человек, начиная с подполковника 22-го года службы и кончая лейтенантом первого дня службы, устремились в лес за дичью, бросив на дороге две машины, ружье, патроны, фуражки.

Подлесок оказался необычайно густым, начало темнеть, в конце концов мы выбрались назад, на дорогу, ни с чем, все в паутине и сосновых иголках. Птица исчезла бесследно. Мы выпили еще одну бутылку водки за успешное преодоление трудного участка пути и, собравшись, поехали дальше. С непривычки я несколько устал и задремал. Проснулся от громких голосов, кругом стояла полнейшая темнота. И только в свете фар «Жигулей» на деревянном мосту через лесную речушку стоял Владимир Иванович Степанов, и мост под ним отчаянно раскачивался. Казалось, он вот-вот рухнет. Сильные дожди основательно подмыли мост. Что было делать? Степанов после непродолжительного обсуждения ситуации сказал: «Показываю!» После чего сел в «Жигули», сдал машину на 15–20 метров назад и, разогнавшись, буквально пулей перелетел через мост. Чернушичу ничего не осталось, как последовать примеру. После этого я опять задремал и проснулся, когда машина стояла уже около гостиницы в лагере.

Вылез я с одной мыслью — отоспаться, так как завтрашний день обещал быть волнительным — меня представляли роте. Но тут я не угадал. Вообще-то в училище поддерживалась среди офицеров жесткая дисциплина, к занятиям готовились серьезно и тщательно, но иногда накатывала волна расслабления. И я попал на такую волну, от которой гостиницу штормило и она гудела, как потревоженный улей.

Гостиница была новой и еще пахла краской. Для нас она была в диковинку, так как до этого жили в палатках или в так называемых «дачах» — рубленых деревянных домиках; тут на нас многочисленными окнами смотрела лесная цивилизация.

Нужно заметить, что сегодня учебный центр училища обустроен по высшему разряду для высококачественной подготовки офицеров.

Это заслуга начальников училища генерал-лейтенанта Алексея Васильевича Чекризова и особенно Альберта Евдокимовича Слюсаря. А в тот момент эта работа по реконструкции городка только начиналась. Увидев нас, офицеры, приветствуя, стали приглашать Грачева к себе, но он ни с кем не пошел.

— У меня новопредставленный лейтенант, мы сами разберемся.

Мы обосновались в номере втроем: Грачев, я и командир взвода нашей роты Владимир Иванович Кротик. Почему командир взвода — я до сих пор не понимаю. Кротик командовал 1-м и 2-м взводами, я — 3-м, и 4-м, в роте первоначально было 136 курсантов, у него — 69, у меня — 67, и командир взвода. Не только по нынешним скорбным временам, но и тогда далеко не во всякой роте столько людей было. Но штат есть штат.

Грачев тут же послал меня разыскать заместителя начальника кафедры марксизма-ленинизма Ивана Федоровича Перепелицу. В полусонном состоянии я вышел из номера, забыв спросить, где его искать.

Да и о том, что он заместитель начальника кафедры, да еще такой основополагающей, ничего сказано не было. Найти Перепелицу и все.

Толкнув наудачу первую попавшуюся дверь, я увидел спящего капитана в спортивных брюках и в рубашке с галстуком. Приподнял его за галстук: «Ты Перепелица?»