Я на российской земле родился, я в нее уйду. Как писала Анна Ахматова:

Не ложимся в нее, а становимся ею, Оттого и зовем так свободно своею. Бежать мне с нее некуда и незачем, на ней жить моим детям и внукам, и она мне далеко не безразлична. Велика Россия, а отступать-то и некуда: там, где мы теперь стоим, там и наше Куликово поле.

Теперь о главном. В своем исполинском тысячелетнем деле созидатели России опирались на три великих устоя — духовную мощь Православной Церкви, творческий гений Русского Народа и доблесть Русской Армии.

Первый из этих устоев Иваны, родства не помнящие, начали расшатывать на государственном уровне сразу после революции 1917 года и завершили свою дьявольскую работу в начале тридцатых, подняв на воздух тысячи храмов и похоронив под их обломками духовность Отечества, загнав ее на десятилетия в подполье, искусственно сделав постыдной и непристойной. Расправа над второй державной опорой в основном была завершена к концу тридцатых годов — всех, посмевших «свое суждение иметь», прислонили к стенке или разместили в местах, не столь отдаленных от Северного полюса. Остальных пригнули и выровняли, ввергнув, таким образом, творческий гений в шок.

Пытались и последнюю державную опору — армию отправить в небытие и даже кое в чем преуспели, но преступление против суворовских наследников не удалось. На то она и доблесть, чтобы в огне не гореть и в воде не тонуть. Армия сцепила зубы, выдвинула из своих рядов новых гениальных полководцев, прикрыла образовавшиеся бреши новыми стойкими бойцами, сначала выстояла, а потом и одержала победу в величайшей из войн, которые знало человечество, вписав мечом новую славную страницу в скрижали Истории. Немецкие фашисты, да и союзники наши, отождествляли СССР и Россию, называя всех бойцов Советской Армии русскими. Они правильно отождествляли. Сражалась великая многонациональная Россия, сражалась и победила, явив миру величие русского духа, подтвердив славу русского оружия, доказав еще раз всем, что традиции, заложенные великими российскими воителями, нетленны.

На чем же стояла, стоит и стоять будет Армия государства Российского? На основах простых, суровых и потому — вечных. В области духовной — на преобладании духа над материей. В области устройства вооруженной силы — на самобытности («мы мало сходствуем с другими европейскими народами»), на преобладании качественного элемента над количественным («не множеством побеждают»). В области воспитательной — на религиозности и национальной гордости («мы русские — с нами Бог!»), сознательном отношении к делу («каждый воин должен понимать свой маневр»), на проявлении частной инициативы на низах («местный лучще судит… я — вправо, должно — влево меня не слушать»), на способствовании этой инициативе на верхах (не входить в подробности ниже предположения на возможные только случаи, против которых разумный предводитель войск сам знает предосторожности, и «не связывать рук»). В области стратегической — «смотрение на дело в целом». В области тактической — «глазомер, быстрота, натиск» и использование успеха до конца («недорубленным лес вырастает»). А венец всему — победа, победа, «малою кровию одержанная». Эти бессмертные заветы, эти гениальные предначертания наших предков дали великие результаты.

Что есть армия российская? Это — храбрость, сметливость, выносливость, предельная неприхотливость, дисциплинированность. Это — солдат. Офицеру к этим качествам должно прибавить гражданскую позицию (не молчать, например, из конъюнктурных, карьеристских соображений при виде глупости, граничащей с преступлением, — «Честь превыше всего!») и умение не бояться ответственности. Немного проку в храбрости и высоком уровне тактической подготовки, если офицер не способен в экстремальной ситуации властно произнести: «Я решил…» И вступить в своеобразную полосу отчуждения, где царит только он, его разум и воля. Не прокурора должно видеть мысленным взором, принимал решение, а победу. «Я персонально отвечаю за свои действия, и больше никто!» И тогда она придет. Великий Суворов сформулировал это ясно, кратко и исчерпывающе: «Рядовому — храбрость, офицеру — неустрашимость, генералу — мужества». А есть ли на свете мужество — каждый решает сам.

И еще один, крайне важный для армии момент. Офицеры звена командир взвода — командир батальона никогда не говорят: «Когда я командовал 5-й ротой…» Нет, они с гордостью произносят: «Когда я служил в 331-м гвардейском парашютно-десантном полку…» И этим, может быть, даже не всегда осознанно, подчеркивают уникальную духовную сущность полка. Да, полк инстанция отнюдь не чисто тактическая, полк — инстанция духовная. Полки носители духа армии, а дух полка прежде всего зависит от командира. В этом все величие призвания полковника. И тот, кто хочет возродить российскую армию, русское военное искусство на русских же основах, должен помнить об этом всегда. Бригадно-корпусная система, может, и хороша, но для российской армии она те же прусские букли и коса; отказавшись от полков, мы лишим армию духовной основы, мы выбьем из нее русский дух, и армии не будет. Точнее, будет пародия на армию.

Армию, построенную на русских духовных вышеперечисленных принципах, победить нельзя. А пока будет жива армия — будет жить держава. Но формулу можно прочитать и наоборот: чтобы развалить державу, надо развалить армию. Как это сделать? А так, как это делается на протяжении ряда последних лет. Для начала окунуть ее, армию, в политическое дерьмо, примеры — Венгрия, Чехословакия, Афганистан. Поскольку политические цели таких акций мутны и расплывчаты, а военные — недостижимы, заставить ее как следует умыться в крови.

Убедившись, что умылась достаточно, свалить на нее все просчеты, оплошности и прямую глупость и недальновидность политических руководителей. Объявить ее преступной и тут же усугубить ее положение, подорвав уровень армейского интеллекта посредством отказа от призыва студентов всех мастей, «элитных» детей, неэлитных детей элитных родителей и прочая, и прочая, и прочая. Создать мнение об армии, как о тюрьме, и внедрить это мнение в общественное сознание. Поставить во главе ее людей, которые свою личную преданность очередному дежурному «царю» ставят несравнимо выше преданности державе и благодаря этому обстоятельству пользуются в ней крайне невысоким авторитетом. Вбить клин между офицерами и солдатами, желательно разобщить еще старших и младших офицеров, посеять между ними недоверие и вражду. Принять меры к резкому снижению уровня и объемов боевой подготовки и, как следствие, уничтожить дисциплину. Растащить боевую технику и оружие по национальным, а офицерский корпус — по политическим квартирам и начать всех стравливать. И в конечном итоге ввергнуть страну в кровавый хаос, поставив ее перед лицом реальной угрозы краха государственности. Если пристально всмотреться в происходящие процессы, то растет и ширится ощущение, что это все уже было, проходили. Не мы, до нас, но было. И точно. Возьмем Историю Русской армии, созданную честно и жестко русскими офицерами под руководством русского полковника Александра Евгеньевича Савинкина. Вчитаемся: «Жестокий урок Японской войны сказался двояким образом в душе Армии — ее офицерском корпусе. Главная его масса — средние и младшие начальники — с рвением принялась за возрождение подорванной русской военной мощи, быстро и плодотворно проработав весь горький опыт потерянной кампании. Старший же командный состав был глубоко потрясен и подавлен военной катастрофой: устои, казавшиеся незыблемыми, разрушились, переучиваться было поздно… Таким образом, в то время, как в толще Армии — на ее низах — шла стихийная творческая работа и здоровая кровь военного организма удивительно быстро затягивала раны, бывшие столь ужасными, на верхах российской вооруженной силы наблюдались упадок духа, уныние, шатания и колебания»… Разве это не о нас? А теперь о взаимоотношениях армии и общества тогда, в начале века: «Отношение общества к Армии и к офицеру было резко отрицательным и пренебрежительным. Генерал Ванновский — на склоне дней своих ставший Министром народного просвещения — не находил ничего более умного, как отдавать в солдаты излишне шумных студентов. Нелепая эта мера сильно вредила Армии, превращая ее в какое-то место ссылки, тюрьму, вредила и престижу военной службы в глазах страны, обращая почетный долг в отбывание наказания. К мундиру относились с презрением. „Поединок“ Куприна служит памятником позорного отношения русского общества к своей армии. Военная служба считалась уделом недостойным: по господствовавшим в то время в интеллигенции понятиям в „офицеришки“ могли идти лишь фаты, тупицы либо неудачники культурный же человек не мог приобщаться к „дикой военщине“ — пережитку отсталых времен. Милютинский устав 1874 года, фактически освободивший от военной службы людей образованных и даже полуобразованных, лег всей своей тяжестью на неграмотных. Не отбывавшая воинской повинности интеллигенция, совершенно незнакомая с военным бытом, полагала в начале XX века казарму тюрьмой, а военную службу состоящей из одной лишь „прогонки сквозь строй“. Из более чем двухвековой и славной военной истории она удержала лишь одно шпицрутены!!!»