— Покажите мне сверток. — сказал я.

Кира перестала плакать, встала и пошла в другую комнату. Вынесла оттуда сверток и отдала мне. Я развернул его и восемь пар глаз уставились на него. Там были деньги, завернутые в газету. Макс взял деньги и пересчитал. Триста тысяч рублей пятитысячными купюрами. И еще там была

бумажка, на которой было написано: «Если у вас попросят, отдайте им эту записку, а деньги оставьте себе». Дальше шли цифры «32616», над которыми было написано на латинском «or». И больше ничего.

Я достал из кармана еще две бумажки и показал Кире и Петру Алексеевичу.

— Посмотрите, у вас есть идеи?

Они взяли клочки бумаги у меня из рук, и стали их прикладывать друг к другу. Ничего не получалось. Не хватало одного звена.

— Алексей Михайлович, — подал голос Максим, — я думаю, что недостающий кусок находится в доме в деревне. Больше негде.

— Да, Максим, я тоже так думаю. Петр Алексеевич, надо ехать в деревню. Только по дороге заедем куда-нибудь перекусить, а то я ничего не ел.

— Не надо никуда заезжать! — громко сказала Кира. — Я сейчас вас накормлю.

И ушла на кухню. Я аж прям проникся: «Меня сейчас накормят». Кира начала мне нравиться еще больше.

В этот момент позвонили наши с Максимом телефоны. Ему звонил Ковалев, а мне Илья. Мне Илья сообщил, то, что я и так уже знал. Но я его похвалил, сказал, что благодарен за старания. Он ответил, что всегда рад помочь. Я ответил, если это так, то пусть найдет все, что сможет на братьев Покатовых. Лучше, если это будет что-то противозаконное. Он ответил «Есть!» и разъединился. Максим поговорил с Ковалевым, потом сказал мне то, что мы и так уже знали. Я кивнул и сказал, чтобы Ковалев ехал к ним и сменил внизу сержанта Манурова.

Вернулась Кира и сказала, что готова нас всех накормить. Мы втроем пошли в ванную, помыли руки и прошли на кухню. На столе стояла бутылка водки, бутерброды с маслом и красной икрой, с маслом и красной рыбой, с сыром и колбасой, открытые шпроты. Отдельно лежал порезанный черный хлеб. Я как это увидел, повернулся к Кире, обнял ее, извинился, сказав, что это от переизбытка чувств. А про себя подумал, что это с голодухи.

Ели молча, пил только Петр Алексеевич. Его за руль все равно не пустим, и ему надо выпить. Поели, собрались и пошли к машинам. Внизу нас ждал Ковалев. Я ему сказал, что он поедет последним. Максим сел за руль «копейки», к нему сел Фролов. Я сел за руль своей машины, ко мне села Кира. Поехали. Я первый, за мной Максим, последний Ковалев. Таким строем доехали до деревни. По дороге у Максима взыграла молодость и удаль, и он нас обогнал два раза. Когда приехали, я ему объявил строгий выговор с занесением в личное дело. Он извинился и ответил, что больше так делать не будет. Машины поставили чуть дальше от дома, вышли и направились к калитке. Только подошли, как Фролова окликнули:

— Петя, а Петя, ты чего ко мне не заходишь? А?

Все обернулись и увидели тетю Валю, мою соседку.

— Валюша, душа моя! Как я рад тебя видеть! Ездил к племяннице, Кире, вот привез. Зайду вечерком.

— Заходи. А чего это вас так много? И милиция тоже? Натворил чего, а?

— Нет, это друзья.

— Милиция и друзья? Алексеич, ты пьяный что ли? Чего несешь? Ну-ка дыхни.

Петр Алексеевич подошел к тете Вале и дыхнул.

— Я же говорила, что пьяный.

— Не, эти нормальные. По крайне мере пока.

— А, ну ладно тогда. Слушай Петя, пока тебя не было, какой-то человек тебя спрашивал.

— Как он выглядел? — спросил я.

— Такой высокий, вот как он, — она показала на Максима, — в темной одежде. Сверху был плащ, на ногах сапоги. Сапоги очень грязные и плащ внизу тоже. По возрасту лет сорок-сорок пять. Говорил уверенно, без заискиваний. Сказал, что его отец армейский друг Петра Алексеевича, и он приехал его навестить. Я сказала, что ты уехал в город. И еще, я его вспомнила. Он-то думал, что бабка старая все забыла. Нет, с памятью у меня пока все хорошо.

— Как это, вспомнила? Вы его видели? — спросил я.

— Да, видела. Тогда он был моложе. Это он тогда приезжал и сказал, что у меня будет жить человек. И что он будет перечислять деньги мне на сберкнижку.

— Вот это очень хорошо. — сказал я.

— Спасибо, тебе, Валюша. До вечера, обязательно зайду. — сказал Петр Алексеевич.

Мы переглянулись и пошли в дом.

— Нужно сделать запрос в банк, чтобы узнать, кто переводил деньги. — по дороге сказал Максим.

— Я же просил тебя узнать по номеру счета. Забыл?

— А! Нет, не забыл. Забыл вам рассказать. Сейчас, у меня тут в блокноте записано. Так, не то, не то, а вот. Деньги переводились раз в год. Каждый раз разные Ф.И.О. Пробили три из них. Данных в базе нет. Наверно, поэтому я вам ничего не сказал, а потом забыл.

— Хочется тебе подзатыльник отвесить и пинка дать.

— Так я же не со зла.

— Ладно, пойдем в дом.

Решили, что искать будем утром и начнем с огорода. Кто этот человек, который спрашивал Фролова, мы не знали, но я, на всякий случай, перезарядил пистолет. Максим посмотрел на меня и сказал:

— Думаете, дойдет до стрельбы?

— Все может быть и стрельба тоже. Но почему-то кажется, что не сегодня. Давай-ка езжайте с сержантом к себе на работу. А завтра с утра бери Манурова и приезжай сюда.

— А я? — спросил Ковалев.

— А ты дежурить останешься. Будешь нам информацию добывать и спецназ вызывать, если надо будет. Максим, вы как приедете, пусть Мануров в засаде сядет, сам решит где. А ты приходи в дом, мы уже искать начнем.

— Все, понял. Сделаем.

Максим с Ковалевым пожали руку Петру Алексеевичу, Кире, мне и вышел из дома. Они сели в машину Ковалева и уехали.

Мы остались втроем. Их необходимо было отвлечь, а мне подумать, поэтому я посмотрел на Петра Алексеевича, потом на Киру и сказал:

— Покажите мне свой дом и прилегающий участок.

— Пойдем, покажу. Начнем с участка. — сказал Петр Алексеевич.

— Я с вами. Не могу оставаться одна. — сказала Кира.

Вышли из дома. Петр Алексеевич начал показывать.

— Вот это яблоня. — он показал на дерево перед входом. — Пойдем налево. Здесь слева сарай, а вот здесь справа еще яблоня. Вон там, в углу душ.

— Я думал, что душ в доме.

— В доме есть душ. А здесь стоит, чтобы все время в дом не ходить. Работаешь на улице, пачкаешься. Грязный в дом не пойдешь. Принял душ и все, можно идти в дом. Пошли дальше. Вот здесь, — он показал на землю, — грядки. Зелень здесь растет. Дальше груши, а вон там, крыжовник. А вот куст, в котором мы прятались. Он сам здесь вырос. Вырубать не стал.

— О! У вас елка есть.

— Да, это особая гордость. Сам вырастил. На Новый год наряжаю, она горит, мигает разными лампочками. Валюша с Кирой приходят, отмечаем.

— Главное, чтобы это дело на среду не выпадало?

— Нет. В декабре и январе мы жили здесь. Никто к нам не приходил.

Хм, подумал я. Получается, Михалыч все просчитал. В этот период времени никто его не отслеживал. Меня он не интересовал. Тетя Клава на это время переезжала в деревню. Она всегда Новый год отмечала в деревне. В декабре уезжала готовить дом, потом к ней приезжал сын с женой, привозили Сашку. Либо уезжали, либо все вместе встречали Новый год. И за Михалычем «глаза» не было.

— А баня у вас есть?

— Конечно, есть. Вот она. — сказал Петр Алексеевич и показал на небольшое строение позади дома. — Попариться желаешь? Можете с Кирой сходить.

Кира густо покраснела.

— Сходим, обязательно, сходим — сказал я. — Вот все закончится и сходим. Кира, а ты что-нибудь здесь сажала?

— Нет, я только за домом следила. Дядя Петя в огороде, а я в доме. Пойдем, покажу.

Пока мы ходили по саду, я все смотрел на землю. Может, есть где следы, которые оставил Михалыч, когда тайник делал. Ничего не заметил. Потом посмотрю.

Зашли в дом. Кира стала показывать комнаты. Вот здесь она вышивала. Вот ее результат. Смотрится ничего так. Похвалил. Вижу, что Кире понравилось.