Он рванулся куда-то под стол и, выудив оттуда саквояж, щелкнул замком. Саквояж был туго набит деньгами и драгоценностями.

— Думаешь, Брандис с пустыми карманами? Как бы не так. Брандис зря времени не терял. Махнем с тобой, недотрога… Гори они огнем — немцы, русские… Куда-нибудь за океан или к англичанам. Ох, и гульнем с тобой, недотрога, ох, и гульнем…

Управляющий небрежно бросил саквояж под стол и опять налил коньяк.

— Ну что, недотрога? — хохотнул он. — По последней и, как говорится, за свадебку?

Он залпом осушил свой бокал, перевел дыхание, поднялся и, пошатываясь, направился к Бируте. Девушка незаметно придвинула поближе серебряный столовый нож.

— Ну же, цыпленочек… Иди за своим петушком. Цып-цып-цып… Ко-ко-ко…

В это время на лестнице раздались чьи-то шаги, послышались раздраженные мужские голоса, дверь распахнулась, и в комнату вошли два офицера — вид их был страшен: заросшие, забрызганные грязью, с воспаленными безумными глазами; у обоих — осунувшиеся от изнеможения лица. Вошедшие едва держались на ногах, и от них за версту разило порохом, сырой землей и тленом. У одного белела на голове грязная повязка с засохшими пятнами крови, у другого рука висела на перевязи. Они недоуменно, как бы соображая, не мерещится ли им, уставились на пиршественный стол, с еще большим удивлением оглядели красивую женщину в шикарном вечернем туалете. Наконец, обратили свой взор на Брандиса:

— С кем имеем честь? — глухо спросил офицер с забинтованной головой.

Брандис, заметно побледневший и съежившийся прямо на глазах, вытянулся в струнку, подобострастно, скороговоркой выпалил:

— Управляющий господина барона фон Штальберга. — Замялся, испуганно посмотрел на Бируту. — А это моя супруга.

Бирута вздрогнула — ей показалось, что она ослышалась. Но офицеры ничего не заметили. Превозмогая смертельную усталость, они изобразили на лицах почтение и даже попытались щелкнуть каблуками.

— Скажите, мы можем видеть господина барона? — спросил офицер с рукой на перевязи.

— К сожалению… Господин барон сегодня утром отбыл в Танненбург.

— Вот как… Печально.

Бирута постепенно приходила в себя: ее лицо порозовело, в глазах появились живые искорки. Она внимательней прислушалась к разговору, осторожно огляделась — ей вдруг пришла в голову отчаянная мысль: а почему бы, действительно, не попытать счастья? И откуда только взявшимся беззаботным тоном предложила:

— Присаживайтесь, господа. Выпейте с нами бокал вина, отдохните. Сейчас прикажу подать чистые приборы.

Брандис оторопел от неожиданности. Его маленькие испуганные глазки беспомощно заметались из стороны в сторону. Офицеры удивленно переглянулись — как Бирута ни старалась, скрыть акцент она не могла — однорукий что-то вполголоса буркнул своему товарищу. Но девушка, не теряя самообладания и не давая им опомниться, не спеша, вышла из комнаты. Брандис хотел было двинуться вслед за ней, пробурчав что-то невнятное в оправдание, но тот, что был с забинтованной головой — офицеры уже сидели за столом и руками хватали с тарелок куски мяса, колбасу, — спросил:

— А скажите, господин управляющий, у вас какого-нибудь транспорта не найдется? Автомобили, тракторы…

— Грузовики прибудут завтра утром.

— Завтра? — офицеры вновь переглянулись. — Ну а лошади у вас хотя бы есть?

— Лошади? — замялся Брандис. — Видите ли… Как вам сказать? И да, и нет. В общем-то есть, но какие… Высший класс, выездка, дерби, ипподромные скачки…

— Скачки? — невесело усмехнулся однорукий. — Боюсь, в этом им с нами уже не сравняться. — Он подхватил жирными пальцами большой кусок ветчины и отправил его в рот. — Придется познакомить ваших питомцев с более прозаическими задачами. Телеги, надеюсь, найдутся?

Брандис испуганно выпучил глаза:

— Извините, но как же можно? Господин барон…

— Вы хотите сказать, господин барон предпочел бы, чтоб его лошади достались русским?

Брандис побледнел:

— Вы считаете…

— Я давно уже ничего не считаю, господин управляющий. Разумеется, кроме трупов и километров — от Москвы до фатерланда.

— Но ведь это, господа… — у Брандиса задрожали губы.

— Неужели вам еще не ясно? — раздраженно спрос офицер с забинтованной головой. — Русские будут здесь с минуты на минуту.

— Простите, я совсем не о том, — взмолился коротышка. Но это же выходит, что все имущество господина барона…

— Как и все имущество великой Германии, — не сводя с него воспаленного взгляда, бросил однорукий. — Вас это не беспокоит, господин управляющий? Вы-то кто по национальности?

Брандис смутился, словно его поймали на чем-то очень неприличном, едва слышно пролепетал:

— Латыш.

— Ну, что я тебе говорил? — однорукий победно взглянул на товарища. — Я по ней сразу понял — типичный акцент. Ну, так что же вас беспокоит?

— Мне поручено господином бароном…

— Ах, это… Ничего не поделаешь — завтра здесь уже будут пировать иваны. Так что, если вас не устраивает перспектива скорой встречи с ними, выводите скакунов, выкатывайте телеги. Парочку самых резвых прикажите оседлать. Господину барону передайте наши искренние соболезнования.

— Эрвин, — недовольно поморщился второй немец.

— Ладно, не буду. Но где же ваша супруга?

Брандис, давно ожидавший этого вопроса, — теперь у него не было никаких сомнений, что Бирута сбежала, — неуклюже переступил с ноги на ногу, виновато шмыгнул носом:

— Сам не пойму. Сейчас гляну. — Он схватил с пола свой саквояж и направился было к выходу, но офицеры тоже поднялись.

— Пойдемте вместе, — сказал тот, кого звали Эрвином. — Нам тоже недосуг здесь рассиживаться. — Залпом осушил бокал, вытер о салфетку пальцы, с сожалением посмотрел на оставляемые яства, неожиданно спросил: — Это действительно ваша жена, господин управляющий?

Брандис смешался под его тяжелым, испытующим взглядом, попытался увернуться:

— Видите ли… Собственно…

— Я так и думал, — на губах немца появилась торжествующая ухмылка. — Ты обратил внимание, Вилли, на ее руки?

Вилли не ответил, лишь мотнул забинтованной головой — они уже спускались по лестнице.

— Вы не очень внимательны к своей невесте, господин управляющий. Разве можно допускать, чтобы у любимой женщины были такие руки? — И вдруг, понизив голос, спросил: — Откуда эта девка?

Брандис споткнулся и чуть не свалился с лестницы.

— Видите ли… — залепетал он. — Собственно…

— Я спрашиваю, откуда эта девка? — Эрвин посмотрел на Брандиса так выразительно, что у того сразу отпало желание лгать и изворачиваться.

— В поместье восемнадцать женщин из присоединенных территорий, — плаксиво признался он. — Я конечно, понимаю… Но это была только шутка. Я никак не предполагал…

— Чего именно вы не предполагали? Встретиться с нами, или то, что она сбежит от вас?

Брандис не ответил.

— А вы знаете, что вам полагается за подобные штучки?

Тревожная апрельская ночь, терпко пахнущая нарождающейся весной, смрадом пожарищ и порохом, показалась Брандису еще чернее. Но за него неожиданно вступился Вилли. Вернее, не вступился, а брезгливо попросил:

— Оставь его в покое, Эрвин. Нам надо спешить.

— В покое… — Эрвин ощерился в злой гримасе.

— Где лошади? — не давая распалиться товарищу, спросил Вилли.

— Там, — Брандис показал дрожащей рукой на конюшню, маячившую темной громадой в конце усадьбы. Не выдержал, спросил: — А что мне делать с девками?

— С девками? — окончательно вышел из себя Эрвин. — До этого вам консультация не требовалась?

— Эрвин… — нетерпеливо, с досадой цыкнул на него Вилли. — Займись делом.

— Ефрейтор Вульф, — крикнул кому-то в темноту однорукий, — выдайте этому господину канистру бензина. — Даже в темноте было видно, какой ненавистью пылают его глаза.

Брандису стало невыносимо душно. Он с ужасом посмотрел ка канистру, брошенную к его ногам, провел ладонью по взмокшему лбу, хрипло спросил:

— Вы хотите, чтобы это сделал я?