— Ничего, потом.
Жена садовника, огорошенная неожиданным поворотом событий — она подметила, что Марта не обрадовалась приезду мужа, — неловко отступила к двери и тихо проговорила:
— Я буду рядом.
Оставшись наедине с Мартой, Лосберг подошел к столу, налил полный стакан воды из графина, жадно выпил.
— Итак, что все это значит? — Он старался говорить спокойно, но голос дрожал, выдавая сильное волнение.
— Я уезжаю, Рихард.
— Куда? — В голосе было столько зловещей бесстрастности, что ей стало совсем не по себе. Однако отступать было поздно.
— Домой, Рихард.
Не раздеваясь, он устало опустился на диван, взглянул на жену мученическим, затравленным взглядом.
— Тебе здесь не нравится?
Марте становилось все страшнее. Как будто почва уходила из-под ног. Во всяком случае, таким она видела Рихарда впервые.
— Мне все здесь надоело! Все опротивело. Эта вилла, эти странные дела, которые ты скрываешь от меня. Странные люди — крадучись приходят, крадучись уходят. Разговаривают по-немецки, по-латышски…
— Тебе это не нравится? Ты предпочитаешь, чтобы они разговаривали по-русски?
Ничего не понимая, она смотрела на него с удивлением.
— Я хочу домой, Рихард. На родину…
И вдруг замолчала пораженная — плечи Лосберга сотрясались от рыданий.
— Рихард, что с тобой, Рихард? — Марта бросилась к нему, склонилась, словно над ребенком.
Муж судорожно схватил ее руки, прижался к ним мокрыми от слез губами, захлебываясь, сказал:
— Нет у нас больше родины, Марта. В Риге красный переворот.
Смысл сказанного трудно доходил до нее. Переворот? Ну и что? Какое он имеет к ней отношение? Неужели из-за этого опять придется отложить возвращение домой? Хотелось бежать — не было сил. Хотелось плакать — не было слез. Почувствовала, как кружится голова, и обессиленно опустилась рядом с Рихардом.
ГЛАВА 10
В уездном городке над зданием бывшей управы развевался красный флаг. Калниньш — он был в стоптанных ботинках и полосатой тюремной куртке — еще издали заметил алое полотнище и решительно повернул в его сторону. Когда вошел в приемную бывшего начальника уезда, молоденькая девушка неумело, одним пальцем, стучала на машинке.
— Товарищ Сарма? — удивленно оглядывая необычного посетителя, переспросила она. — Да, он у себя. — И указала на дверь.
Андрис решительно шагнул в кабинет. Стоя спиной к нему, Язеп Сарма — высокий, плечистый, с пудовыми кулаками кузнеца — кричал в телефонную трубку:
— Как нет сетей? А куда они делись? Слушай, у меня в уезде двенадцать таких поселков, как ваш… И я каждому должен объяснить сто раз? Выбирайте старшего, пусть принимает хозяйство бывшего общества «Рыбак», выдает сети, горючее — все, что нужно! Законно, законно! Законнее не бывает. А на кой черт тогда мы народную власть устанавливаем? Чтобы людей без рыбы оставить? Вот так, действуй! — Сарма положил трубку, обошел стол и только теперь заметил Калниньша. — Андрис! Дьявол ты соленый. Живой. — Он так стиснул рыбака в своих могучих объятиях, что у того затрещали кости. — Выкрутился все-таки? А ну-ка рассказывай!
— Да что рассказывать? Не успели они — наши пришли. Слушай, у тебя пожрать чего-нибудь найдется? А то мне еще пятнадцать километров топать.
Язеп оглядел его оборванную, отощавшую фигуру и усмехнулся:
— Понятно… Прямо из шикарнейшего рижского отеля — без пересадки. — И крикнул, приоткрыв дверь: — Лайма, сбегай-ка в буфет! Все, что осталось, тащи сюда. — Потом снова обернулся к Андрису. — Я здесь теперь целыми днями сижу. Иногда и ночью. Жена скоро дружка заведет.
— Вижу, — нахмурился Калниньш и кивнул на висевший перед ним портрет Ульманиса. — Совсем замотался, с гвоздя эту рожу снять некогда?
— С гвоздя снять недолго, — невозмутимо пожал плечами Сарма, — да вот заковыка: с должности президента его пока никто не скинул.
— Ну и зря тянут. Дураку, и тому ясно — это чистая формальность.
— Что формальность? Выборы в народный сейм формальность? Незрело рассуждаешь, товарищ Калниньш.
Вошла Лайма с тарелкой бутербродов и бутылками сельтерской. Поставила все на стол и ушла.
— Давай нажимай! — Сарма придвинул к Калниньшу бутерброды, откупорил бутылку. — Нет, брат, если власть народная, то она и должна быть провозглашена открыто, перед всем народом. От имени каждого латыша. Чтоб нас потом никто не упрекал.
— Законник! — с набитым ртом пробубнил Калниньш. — Подержать тебя там с недельку, не то бы запел.
— Да уж слыхали про твои подвиги. Говорят, того следователя по всем больницам возили, нигде не могли найти протез — голову заменить.
— Дай поесть спокойно. Нашел, что вспомнить.
Сарма отошел к окну, некоторое время наблюдал за Калниньшем — чувствовалось, что его гложет какая-то мысль.
— Пока ты тут жевал, я одну штуку надумал. Нам вот так, — он резанул ладонью по горлу, — нужен начальник уездной полиции. Как раз для тебя работа, принимай дела!
— Что, что? — Андрис от неожиданности даже жевать перестал. — Да ты понимаешь, что мелешь? Меня, рыбака, — фараоном вонючим? — Он медленно поднялся, с силой потянул Язепа за лацкан пиджака.
— Ишь ты, какой нервный. Успокойся, с фараонами мы покончили. Во-первых, будет не полиция, а народная милиция, и, во-вторых, ответь мне, кто, по-твоему, должен в уезде порядок наводить? Думаешь, мало тут всякой контры по углам ошивается?
— Да ты сообрази — какой из рыбака полицейский?
— Такой же, как из меня — начальник уезда. Ничего, разберешься, не маленький. Вон какой университет окончил. — Сарма кивнул на тюремную куртку Андриса. — В общем, считаю, мы с тобой поладим. Оформляйся сегодня же. Получай документы, подбирай кадры…
— Подожди, какие кадры, какие документы? Я еще дома не был.
Сарма досадливо хлопнул себя по лбу.
— Как же я забыл!.. Лайма, придется тебе еще раз сбегать. Позови-ка сюда нашего вожака молодежи.
— Это Ла… — начала было девушка, но Язеп жестом прервал:
— А ну, быстренько!
Слушай, какой тут еще вожак? — совсем рассердился Калниньш. — Ты человек или кто? Забыл, откуда я выбрался? До сих пор дома ничего обо мне не знают. И я о них. Можешь ты это понять?
— Могу. Поэтому-то и пригласил секретаря организации трудовой молодежи. Отличный парень. Бежал из-под ареста, на подпольной работе себя проявил. А сейчас…
— Да какое мне дело до этого парня?
Он решительно шагнул к двери, но у самого выхода замер от неожиданности: там стоял Лаймон, Был он в синей форме рабочего гвардейца, с красной лентой на рукаве.
— Отец!
Среди густых лесов притаился хутор. В безветренный жаркий день, наполненный пением птиц, жужжанием пчел, неподалеку от дома, в тени развесистого дерева, за накрытым столом сидело несколько человек. Артур, похудевший и загорелый, отодвинул тарелку, благодарно улыбнулся хозяйке:
— Спасибо! Больше не могу. Пора собираться.
— Что ж, — грустно протянул хозяин — пожилой, костлявый, с лицом, напоминавшим дубовую кору. — Тогда по последней? На дорожку. — Он плеснул из бутылки в стаканы. — Счастливо тебе добраться.
Артур сидел, расстегнув ворот рубахи. Его выгоревший солдатский френч висел на спинке стула.
Какое чувство благодарности он испытывал к этим людям! Если судьба и была жестока к Артуру в последнее время, то здесь она благосклонно отвалила ему всего полной мерой: и везения, и заботы, и обыкновенной человеческой теплоты. Тогда, расставшись с Грикисом и на ходу вскочив в пустой товарный вагон проходящего мимо поезда, он еще не знал, куда поедет и что будет делать. Когда за тобой гонятся и палят вслед, тут уж не до рассуждений. Но, поостыв и немного успокоившись, он, естественно, задумался, что же делать дальше? Вернуться в свою часть — значило угодить под трибунал. Слишком много он себе позволил. Идти домой означало то же самое. Скрыться? Не было ни документов, ни денег. Далеко не уйдешь.