Ивашин удивленно посмотрел на командира и тем же ровным, невозмутимым тоном спросил:

— Разрешите готовиться к вылету?

— Разрешаю.

— Папирос возьмите, если курите. И еды, хотя бы суток на трое.

Артур не сразу сообразил, что пилот обращается к нему. А сообразив, вопросительно взглянул на Богина.

— Если шлепнетесь в тайге, ни одна ЧК вас не сыщет, — объяснил Богин. — Ты дополнительным весом пойдешь. С полосы он тут еще выхватит, а там… Не дай бог, вынужденная посадка… Или груз скидывай, или тебя оставляй. Не взлетит ни один пилот. Даже Ивашин.

Прощались они уже на летном поле, возле готового к вылету «кукурузника». Ивашин все с тем же невозмутимо-сонным видом сидел в кабине — эдакий белобрысый сфинкс в пилотских очках.

— Ну что? — Богин протянул Артуру руку. — Счастливо повидать женку. Ни пуха тебе, ни пера. Пошли меня к черту и моли бога, чтобы этот ас не вывалил тебя где-нибудь по дороге.

Затарахтел мотор, завертелись лопасти винта, сливаясь в сплошной диск. И поплыло под крылом бесконечное зеленое море тайги…

… — Кедрачи! — крикнул Артуру Ивашин.

— Что? — не расслышал тот.

— Кедрачи. Колхоз «Красный партизан».

Артур нагнулся и увидел табунок избушек, рассыпанных в тайге. Сердце учащенно заколотилось.

— Хоть прыгай, — застонал он.

— Потерпите, — усмехнулся пилот. — Больше ждали.

— Обидно мимо пролетать.

— Там уж, наверное, пельмени лепят, пироги пекут…

— Не-е, в буквальном смысле с неба свалюсь.

Домики промелькнули и исчезли, внизу снова потянулась тайга.

— Так вы, значит, из Риги? — обернулся Ивашин.

— Ну в общем… да.

— Красивый город. Крыши, как земляника на поляне.

— Бывали в Риге? — обрадовался Артур.

— Не-е, — невозмутимо ответил Ивашин. — Летал в сорок четвертом.

Трудолюбиво жужжа, «кукурузник» нес Бангу все дальше, в глубь таежного края.

По пустынной улице Иркутска двигалась похоронная процессия — солдатские сапоги ступали в ритме траурного марша. Медленно полз обтянутый кумачом и крепом грузовик. Офицеры несли на бархатных подушках ордена. Марта, с притихшим и заплаканным Эдгаром, шла рядом с Петром Никодимовичем. Старик старался идти прямо, поддерживая убитую горем Антонину Сергеевну. Сверкая на солнце, скорбно пели медные трубы.

На кладбище полковник Козырев, тот самый, из Москвы, — он и на сей раз был в штатском — держа в руках шляпу, оглядел собравшихся у могилы людей:

— Мы провожаем сегодня в последний путь, — срывающимся голосом начал он, — подполковника Ефимова Александра Петровича… Нашего Сашу. Трудно поверить, что от нас ушел этот замечательный человек. Верный солдат народа и партии. Здесь собрались близкие люди, боевые друзья Александра Ефимова. Мы все знаем его славный боевой путь. Есть воины, о подвигах которых снимают фильмы, пишут в газетах… Но подполковник Ефимов своей скромной службой внес в дело победы не менее ценный вклад. Об этом свидетельствуют высокие правительственные награды, которые отмечают его героический путь… и которые Саша так редко носил на груди. Прощай, дорогой друг… И спасибо тебе за все, что ты сделал для Родины, для всех нас… Вечная тебе память в наших сердцах.

Солдаты опустили гроб. Эдгар смотрел, как Петр Никодимович на негнущихся ногах подошел к краю могилы, бросил комок земли — она глухо ударила по крышке. Мальчик оглянулся на мать — Марта вслед за другими тоже бросила свою горсть. Тогда Эдгар нагнулся и, набрав полные ладошки земли, испуганно подошел к краю могилы. Офицер поднял руку, пальцы солдат легли на затворы карабинов… Эдгар завороженно смотрел на поднятые в небо стволы — губы мальчика дрожали. Прогремел прощальный залп. Марта прижала к себе ребенка. Она даже не заметила, как к ней приблизился Козырев.

— Вот и все, что осталось от нашего Саши, — тихо сказал он.

— Еще память, — не то возразила, не то поддержала его Марта.

— Память? Козырев как-то странно посмотрел на нее сбоку. — Мы и живых-то поминаем по большим праздникам… — Досадливо крякнул. — Это вон для кого он всегда будет незатихающей болью, — Козырев кивнул в сторону Петра Никодимовича и Антонины Сергеевны. — Жалко мне их — старенькие, больные… А теперь совсем одни.

— Почему? — встрепенулась Марта — в ее глазах сверкали слезы. — Мы с Эдгаром решили навсегда здесь остаться. У нас ведь тоже никого нет на этом свете.

Артур, растерянный и понурый, сидел в колхозной конторе, безучастно слушая однорукого Тимофея. Председателю все казалось, что странный гость плохо его понимает, и он уже в третий раз рассказывал одно и то же. За окном ему заунывно аккомпанировал осенний ветер.

— Была она у нас, это точно… Работала. Ниче плохого сказать не могу, аккуратная женщина. А потом это, значит… пришла бумага из Москвы, из самого Верховного Совета. Мужик за ею приехал. Такой из себя серьезный, обстоятельный…

— Ну хотя бы, откуда он? Из каких краев? — спросил Артур.

Тимофей виновато вздохнул, досадливо загасил цыгарку — едкий махорочный дым густыми волнами плавал по комнате.

Леший его знает. Мужик и мужик. Я с ним и встречался-то всего ничего. Пришел ко мне в контору… И в тот же день отбыли. Знакомились, конечно, да разве упомнишь…

— Но он говорил что-нибудь? Неужели молча приехал, молча уехал?

— Почему? Говорил. Сказывал, что доставит до самого дома.

— Куда?

Тимофей тоскливо посмотрел в окно, за которым с назойливым скрежетом погромыхивала ставня, ничего не ответил.

— А старики, у которых она жила? Тоже без вести пропали?

— Как это пропали? — обиделся председатель. Я ж вам говорю, к сыну на Украину подались. Сын у них там женился.

— Где? — у Артура лопалось терпение. — Куда они подались?

Тимофей по-медвежьи сапнул, потянулся к кисету:

— Что верно, то верно. Дед Митяй, он этим никогда не баловался. Его заставить написать… Разве что случится. А вы Катерину, бригадиршу, не спрашивали? Может, она чего знает…

Артур досадливо отвернулся, и Тимофею стало совсем неловко — этот вопрос он задавал Банге тоже не в первый раз. Конечно, Артур спрашивал. И Катерину, и всех латышей, что проживали в деревне. Пожалуй, не было человека на этом таежном пятачке земли, с которым бы он не побеседовал. Даже Федьку, и того допытывал со всем пристрастием. Но все твердили одно: уехала в Латвию. В принципе, несмотря на несостоявшуюся встречу, Банга мог быть доволен: он нашел Марту, с ней все в порядке. Раз она вернулась домой, значит они, рано или поздно, найдут друг друга. Смущало иное: если Марта в Латвии, почему не дает о себе знать? Почему ни разу не объявилась в поселке?

Возвращался Артур полный радужных надежд и смутных предположений. Он почти не отходил от окна вагона, не переставая удивляться просторам своей большой страны, думал, мечтал, надеялся.

ГЛАВА 31

У себя в конторе Банга перебирал бумаги: накладные, квитанции… Готовился к отчету на бюро укома партии. Вопрос о состоянии дел на заводе было решено обсудить в партийном порядке и сделать соответствующие выводы. Во всяком случае, ничего хорошего, судя по предварительным разговорам, не предвиделось. Вошел Калниньш, бросил на Артура быстрый, изучающий взгляд:

— Вернулся, сибиряк? Как говорят, не солоно хлебавши?

Артур нахмурился, отодвинул папку, до хруста сцепил пальцы. Калниньш грузно опустился на табурет, участливо спросил:

— Неужели никаких концов?

Банга скупо рассказал всю историю. Словно больной, поведавший врачу о своих хворобах, выжидательно, с надеждой посмотрел в глаза майору. Тот не спешил с ответом, думал.

— Что ж, если вернулась в Латвию, надо сделать запрос…Только и всего, — наконец сказал он.

— Уже сделал.

— На какую фамилию?

— На Лосберг, разумеется, — невольно покраснел Артур.

Но Калниньш то ли не заметил его смущения, то ли сделал вид, что не замечает, деловито подсказал: