Герцогиня же не поняла, что произошло. Все смешалось – раздавшийся свист, сорвавшаяся с места Тандресс, гул в ушах от ветра. Все мелькало, кружилось. И в центре этой круговерти была Катрин. Она не могла вздохнуть. Попыталась дернуть повод, но стало еще хуже. Лошадь сделала резкий прыжок в сторону, Катрин не удержалась в седле. Время остановилось. И прошла целая вечность, прежде чем она почувствовала острую боль от удара. Бессильно откинув голову на траву, она старалась унять сбившееся дыхание.

Уже в следующее мгновение Серж был возле герцогини, осторожно подхватывая ее под плечи и устраивая ее голову на своих коленях. Не слыша ничего из-за отчаянно бьющегося испуганного сердца, он глупо вспомнил слова Паулюса: «Ты никогда ничего не боялся».

Сейчас он испугался. Впервые в жизни. Он не слышал, как раз за разом зовет ее, кажется, по имени, без титула. Он торопливо ощупывал ее плечи, ключицы, руки, ребра. Когда пальцы его добежали до ее ног, он резко замер, наконец, услышав себя:

- Катрин, только не молчите! Где болит? Катрин?

И будто впервые увидел ее. Покрывало сбилось с головы. И обнажило рассыпавшуюся косу удивительного цвета… Такого, каким бывает солнце на рассвете и на закате. Теперь он знал точно, что закаты и рассветы будут для него цвета ее волос. Они были намного светлее бровей и ресниц и отблескивали на солнце. А когда он заглянул в ее глубокие, яркие – ярче, чем обыкновенно – испуганные, как у ребенка, глаза, вдруг осознал, впервые осознал, что пропал – навсегда, на всю жизнь. И осознав это, утратил последние силы сопротивляться порыву. Он склонился над ее лицом и, теряя разум, припал к ее приоткрытым устам с поцелуем.

Задохнувшись то ли от возмущения, то ли от его настойчивых губ, Катрин отпрянула, насколько это было возможно. Серые глаза, такие же, как ее любимые серебряные нити, глаза, терзавшие ее каждую ночь, сейчас заглядывали к ней в самое сердце. Герцогиня размахнулась и ударила его по лицу. Не находя слов, она стала поправлять покрывало. Но пальцы дрожали, и ей никак не удавалось закрепить диадему.

Отстранившись, и вместе с тем, чувствуя, как пылает щека, не столько от боли, сколько от прикосновения ее руки, Скриб несколько минут смотрел на нее, рассерженную и, кажется, еще более испуганную, чем после падения. Не выдержал. Молча вырвал из ее пальцев диадему, приподнял ее голову повыше и сам закрепил украшение на покрывале. А после, заставив губы разлепиться, он, пытаясь скрыть собственную растерянность, мрачно спросил:

- Кажется, вы, Ваша Светлость, ничего себе не повредили?

- Вы совершенно правы, - Катрин стала подниматься. – Благодарю вас.

Серж вскочил раньше ее и почтительно подал ей руку.

- Быть может, следует послать за лекарем?

Она оперлась на его руку, но едва поднялась на ноги, отдернула свои пальцы.

- Не стоит. Но на лошадь я сегодня больше не сяду, - решительно выдохнула она. – Я возвращаюсь в замок!

- Как вам будет угодно, Ваша Светлость, - почтительно поклонился трубадур. – Но завтра мы продолжим занятия. Возьмите Тандресс под уздцы. Вернем ее конюшим.

- Вы вполне можете с этим управиться сами, - бросила Катрин, повернулась в сторону замка и, чуть прихрамывая, побрела по поляне.

Серж стоял на месте, глядя на ее удаляющуюся маленькую худую фигурку. И совершенно безразлично стало, что где-то позади, перепуганная, фыркает Тандресс. И неважным казалось то, что герцогиня неминуемо его возненавидит. И даже то, что она может поведать обо всем герцогу, было сейчас бесконечно далеким. Он все еще чувствовал на губах вкус ее губ – медовый, с горечью и сладостью трав… Он непроизвольно прикоснулся пальцами к лицу, к тому месту, куда она ударила его. Холодно больше не было. Было горячо. И вдруг прошептал, повторяя сказанное в конюшне:

- Он не увидел в ней норова. Ему нравится объезжать их.

Герцогине де Жуайез было холодно. Она приказала натопить пожарче в комнате, но ничего не помогало. В кровать ей положили больше кирпичей, чем обычно, но теплее не становилось. Холод был внутри нее, и от него стыла кровь.

С тревогой ожидая герцога, Катрин молилась, чтобы этой ночью он не пришел. Потому что она не сможет…

Слабая улыбка растянула ее рот, которого впервые коснулись с поцелуем. Она чувствовала его и сейчас. Теперь она не отстранялась, она прижималась к горячим губам и повторяла вслед за ними.

В своей спальне, куда к ее облегчению сегодня не пришел супруг, Катрин позволила себе забыть, что Серж был простолюдином. Он был мужчиной, с которым хотелось вместе дышать и делить нежность. Она чувствовала его объятия, помнила его голос, зовущий по имени… Распахнув глаза и глядя в кромешную тьму комнаты, Катрин отчетливо поняла – она безумно хочет, до сведенных пальцев, до боли в голове, хочет, чтобы он ее целовал.

За окном забрезжил рассвет. Ночь скроет все ее мечты. И при свете дня никогда она не забудет о чести древнего рода. Никогда и ничем герцогиня де Жуайез не выкажет перед трубадуром того, чем полно ее сердце. И больше никогда она не сможет безропотно подчиняться герцогу. Катрин перевела дыхание. Не такая уж она утка, как думает ее муж. Она улыбнулась и кивнула вошедшей в ее покои служанке.

- Добренького утречка, Ваша Светлость! – поклонилась с порога Агас и подошла к герцогине, поставив перед ее ложем таз с теплой водой и привычно выложив на маленький столик гребни для волос. – Как почивали нынче? Я всю ночь глаз не сомкнула – такой дождь, такой дождь. Уж скоро грозы…

- Дождь? – удивленно переспросила Катрин, ничего не заметившая в своих раздумьях. – Жаль, я хотела с утра прогуляться.

- Ну, теперь-то на дворе грязно и сыро. Еще захвораете. Скриб уговорил Его Светлость повременить сегодня с вашими занятиями. Велено оставаться в башне, - беззаботно сказала служанка, откидывая с герцогини одеяло и протягивая ей смоченное в воде полотенце.

- А что сам герцог? – задумчиво спросила Катрин, взяв полотенце и сложив его на коленях.

Агас чуть заметно смутилась и отвела взгляд.

- С утра в деревню уехали.

- Ты же знаешь, зачем поехал? – усмехнулась Ее Светлость. Слуги всегда все знают. До Катрин уже доходили разные слухи. Да и Агас была довольно смышленой девчонкой. И герцогиня решилась. – Расскажи мне.

- И нужно оно вам? - прямо спросила служанка.

- Нужно, - кивнула с улыбкой Катрин. – Говори!

Агас грустно посмотрела на Ее Светлость и зачем-то уселась возле нее на кровать, вовсе не думая о том, что госпоже это может не понравиться.

- Его Светлость, - шепотом, будто опасалась, что их кто-то услышит, сказала она, - мужчина видный и до девок охочий. Теперь, правда, посмирней чуток стал. Но вы ж видели, не могли не видеть – полдеревни бегает ребятишек с его носами и подбородками. Девок портить – обычное для Его Светлости дело. Ни одна замуж не вышла, пока он первый с ней не лег. Нынче у него, надо сказать, постоянная бабенка имеется – Клодетт, пекарша. У них уж трое детей. Уж и жил бы с ней открыто, да хочет наследников… благородных.