САЭ присмотрела место под Ленинградскую во время работ пятнадцатой по счету экспедиции. Подгоняемая надвигающейся осенью и необходимостью зайти по дороге домой еще и на Молодежную, «Обь» обошла побережье от мыса Адэр до ледника Матусевича, который мощным языком, разбитым многочисленными трещинами, впадает в океан примерно на 157° в. д. Возможно, при более тщательных поисках можно было отыскать место и удобнее. Но, как часто бывает, не хватило нескольких дней, которые в осеннее антарктическое ненастье могут обернуться месяцами дрейфа. Потом, три года спустя, «Обь» все-таки попала в дрейф. События той тревожной зимы 1973 г., когда она дрейфовала во льдах Балленского массива, квалифицированно как океанолог и бесстрастно как историк описал А. Ф. Трешников в книге «Зимой в Южном океане». Писатель Семенов-Спасский, исполнявший в то время обязанности судового врача, посвятил тем же событиям повесть «Белый дрейф». Спустя четыре года в полуторамесячный дрейф попало НЭС «Михаил Сомов». Пленение льдами двух судов, с интервалом всего в четыре экспедиции, заставило всех антарктических капитанов, гидрологов и начальников всех рангов относиться к району Ленинградской с большим вниманием и уважением. Коварное скопище тяжелых льдов, порождающих Балленский ледяной массив, как было уже сказано выше, возникает из-за того, что айсберги, примерзшие на долгие годы к обширному мелководью севернее ледников Нинниса и Мерца, играют роль своеобразного мола, в который упираются дрейфующие с востока льды. Северная окраина этого массива не так уж страшна – океан рядом, дорога на его просторы открывается после прохождения мощного циклона. А вот район Ленинградской находится в юго-восточной части этого неприятного места, в дальнем углу массива. И уж коль так случилось, что попало судно в дрейф, то жди, пока тебя со всеми этими льдами протащит вдоль берега и упрет в айсберги. А там либо вытолкнет на север, либо протащит вместе с измочаленными льдами сквозь этот частокол на запад.
Очень капризный характер у этого массива! Когда его восточная кромка проходит в одном-двух градусах на запад от меридиана Ленинградской, суда беспрепятственно, хоть и с оглядкой на то, что творится у них под боком, милях в пятидесяти – шестидесяти справа, проходят к самой станции и благодушествуют на рейде, если погода, конечно, позволяет. Это меридиональный вариант подхода к станции. По мере подхода к станции перед глазами разворачивается очень живописная панорама. Сама скала, вдоль гребня которой стоит станция, обрывается к леднику трехсотметровым уступом, рейд станции украшают многочисленные айсберги, а за скалой теряются за горизонтом зубцы близких и далеких гор и хребтов.
Второй вариант подхода к станции открывает более широкие возможности для обозрения антарктических панорам. Им пользуются в те годы, когда восточная кромка Балленского массива смещается на восток, в сторону островов Баллени и моря Росса. В этом случае судно обходит весь этот ледяной капкан стороной и пытается пройти к станции с востока, по параллели. Для этого нужно найти «слабинку» между кромкой припая и навалившимися на него ледяными полями и двигаться по ней вдоль береговых панорам. «Слабинка» эта по ледовой терминологии может оказаться и заприпайной полыньей, и цепью разрежений, перехваченных ледяными перемычками, и просто зоной льда, который при благоприятных обстоятельствах превращается в заприпайную прогалину шириною в десяток метров. Капитан Михаил Андреевич Петров, с которым мне дважды доводилось проходить к Ленинградской с востока, презрительно называет эту «слабинку» щелью и говорит, что он никогда в нее не полезет. Потом, когда не остается других вариантов, он вздыхает тяжело и пролезает вдоль припая на рейд станции, сверкая глазами: «Затащил, Сусанин, в эту щель. Сам пароход выводить обратно будешь!»
Есть, правда, и третий вариант. Это уже на грани полной безысходности, когда ничего обнадеживающего не видно ни спутникам из космоса, ни вертолетам с высоты птичьего полета – только сплошные взъерошенные торосами ледяные поля. Надо найти километрах хотя бы в ста от станции подходящее ледяное поле или айсберг и, не подходя вплотную к станции, сделать вертолетами смену персонала и оставить ребятам на зимовку, по меньшей мере, самое необходимое.
Вообще Ленинградская в одном хороша. Туда не идет ничего сверхгабаритного и сверхтяжелого, что не мог бы поднять вертолет. Поэтому стокилометровое плечо, конечно, не лучший вариант, но тоже выход. Сложная обстановка была в 1971 г., когда открывали станцию и вместо МИ-8 на «Оби» были АН-2, а на берег нужно было доставить панели домов, трактор и вездеход, которые никак не увезешь на самолете. Пришлось искать дорогу по припаю, по многочисленным трещинам, и въезд с припая на барьер был найден лишь в одном месте. Потом, после 1971 г., кажется, всего дважды удалось добраться до берега таким образом.
Пожалуй, наиболее удачное время, для того чтобы избежать в районе Ленинградской неприятного знакомства с Балленским ледяным массивом, – вторая половина февраля. Это по антарктическим меркам что-то вроде золотой осени или бабьего лета.
Несмотря на участившиеся циклоны погода еще терпима, а что касается льда, то часть его уже унесло куда-то в океан, либо далеко от берега прижало к айсбергам, и температура воздуха еще не опустилась так низко, чтобы по ночам хватать океан за горло и душить его молодым льдом.
Новолазаревская не вполне соответствует понятию «прибрежная станция». От океана она отделена шельфовым ледником и расположилась в оазисе Ширмахера, примерно в 80 км от берега. Доставка сюда груза и смена персонала происходит комбинированным способом. Экспедиционное судно подходит к кромке шельфового ледника в заливе Ленинградском, швартуется к барьеру и выгружает на ледник все, что требуется станции на год зимовки. Топливо сливается в емкости, установленные на леднике. Продукты и практически весь груз, а также смена станции производится вертолетами. Что касается топлива, то на протяжении всей зимовки за ним приходят со станции санно-гусеничные поезда, которые увозят еще и то, что не смогли утащить вертолеты.
Перевалочная база на шельфовом леднике расположена в глубине небольшого залива, имеющего форму треугольника, образованного ледяными берегами. Нужно пройти вглубь этого залива примерно с полкилометра, предварительно выколов припай от входа в залив до места швартовки. Самое обидное бывает, когда после нескольких суток непрерывной долбежки, во время которой вся надстройка судна содрогается от ударов о двухметровый лед, приходит зыбь и в течение нескольких минут делает то, на что было затрачено несколько суток труда, изнурительного для двигателей судна и его корпуса.
Вообще зыбь проделывает иногда невероятные, с точки зрения даже опытного антарктического гидролога и моряка, вещи. Мое знакомство с ее шутками началось именно здесь, в заливе Ленинградском, в восьмой по счету Советской антарктической экспедиции, когда я был очень зеленым новичком в гидрологии вообще и Антарктику видел впервые. Экспедицию тогда возглавлял опытнейший полярник Михаил Михайлович Сомов, а на борту «Оби» находились в составе морского отряда такие антарктические гидрологи-«волки», как Виктор Леденев и Лев Ескин. Весь юго-восточный угол залива Ленинградского до самого ледяного барьера, куда нам обязательно нужно было подойти, был закрыт многолетним припаем. До перевалочной базы на берегу, которая тогда называлась «Рубеж», от кромки припая было километров двадцать, и поэтому вопрос о том, чтобы судно, пробивая канал, добралось до берега, отпал сразу – это была работа на полмесяца. Гидрологи, вооружившись бурами, сели на вездеход и отправились проверять толщину льда по трассе и выискивать трещины, а водители тягачей на Рубеже начали готовить въезд с припая на берег. Толщину льда мы так и не определили. Трехметровый бур вгрызался в ледяную толщу, но ни разу не достиг ее нижней поверхности. По высоте надводной части припая можно было предположить, что толщина этого ледяного монолита 3,5-4 м. Девственная белизна припая нигде не нарушилась паутиной трещин.