– Только не произноси «Чур, меня!», иначе я не найду дороги к тебе, – улыбка осветила лицо Генриха, а я густо покраснела. Слова? Какие слова? Я забыла, что умею говорить. Сидела в холодной бане, обхватив плечи руками, и тряслась. От страха? От счастья? Не знаю.

Пришла в себя только тогда, когда распахнувшаяся дверь впустила морозный воздух, а за спиной раздался тихий голос:

- Я верил, что ты моя судьба.

- Ты не изменился, – сумела произнести я, поборов смущение. Мои плечи укутывал полушубок Генриха, его ладони согревали мои, а облачка наших дыханий смешивались. Мы сидели на ковре в пряничном домике, за его окнами играла вьюга, и в чуть приоткрытую дверь залетали снежинки.

- А ты осталась все той же девочкой, что верит в чудеса.

- И лицо мое испачкано шоколадом…

- Нет. Не в этот раз. Ты … прекрасна.

Несмотря на холод, мои щеки загорелись.

- Мне кажется, я сплю, - я старательно подбирала слова, - желаю проснуться и боюсь этого. Желаю, потому что невозможно поверить в то, что происходит с нами. Зеркала, твое появление, эти странные чувства… Сердце болит, но какой-то сладкой болью.

- Она зовется любовью.

- С первого взгляда?

- Со второго. Для первого ты была слишком мала, – его улыбка заставила пульс участиться. – А чего ты боишься?

Я вздохнула, собираясь произнести главное.

– Боюсь разочарования. Я уже не ребенок… В этот раз, проснувшись, будет больнее осознать, что прекрасный принц…

Генрих не дал договорить, прижав пальцы к моим губам.

-  Нет, разочарования не будет. Мой мир вполне реален. И я – не сон.

Его глаза были так близко, что я тонула в их глубине.

Голова кружилась.

Чужое дыхание опалило мои губы, а поцелуй заставил забыть, что нужно дышать.

Где-то в доме били часы.

Генрих, отстранившись на мгновение перед следующим, более легким поцелуем, тихо произнес:

- Рождество кончается. Ты должна решиться: пойдешь со мной или остаешься.

- А мама? Что я ей скажу? – пришла я в себя, разрывая объятия.

- Нет времени на прощание, двери вот-вот закроются. Нужно завершить ритуал.

- Ритуал?

- Сегодня ты его начала. Позвала суженого-ряженого. Меня. – Заметив, как я побледнела, добавил: - Не бойся, ничего страшного тебя не ждет. Я подам руку, стоя с той стороны, - Генрих слегка повернул голову, указывая на потайную дверь, - а ты вложишь в нее свою ладонь. И я никогда больше тебя не отпущу.

Генрих первым нырнул в открытую дверь пряничного домика, а я … задержалась. Смотрела на протянутую ладонь и думала: «Что я творю? Куда иду? А как же родители? Дед, который не выдержит моего исчезновения и умрет от горя. Он совсем старенький и у него больное сердце…»

- Агнешка!

- Я не могу, – слезы душили. Я стояла на коленях и смотрела на руку, которая тянулась ко мне. – Прости.

- Я люблю тебя, милая Агнешка, - в его голосе звучала грусть расставания.

Дверь начала закрываться.

- Каждое Рождество я буду ждать тебя здесь. Стоит лишь протянуть руку.

- Даже если моя рука будет трястись от старости? – Мысли в голове путались.

- Мы проведем ее вместе…

Дверь закрылась, а вскоре и вовсе исчезла. Осталась лишь гладкая стена и шелковистые обои без единого шва…

Жизнь не всегда складывается так, как мы хотим. Сделав свой выбор, я поступала разумно и дальше. Часто думала о мире за дверью пряничного домика, о том мужчине, что каждое Рождество ждет, когда я вложу свою руку в его ладонь. Но решиться уйти в неизвестность, пусть и за человеком, что волнует меня, заставляет часто биться сердце, тонуть в слезах ночью и страстно желать увидеть вновь, я не могла.

Я выбрала ту реальность, что сулила простую жизнь и простые радости.

Через год вышла замуж за пана Кравчика – нашего соседа. Он был надежным, добрым, искренним, одним словом - хорошим человеком, но я не испытывала к нему сильных чувств. Мне казалось, что и не могла. Они остались там, в пряничном домике, куда я не заходила почти пятьдесят лет. Мой муж и сын были тем островом, где я обретала покой и почти не думала о своем сказочном принце. Почти…

В первое же Рождество после смерти мужа я сняла простыню с пряничного домика. Что гнало меня туда? Любовь? Одиночество? Желание разделить с кем-то свое горе? Нет. Эгоистическое желание убедиться, что тот, думы о ком не покидали меня всю жизнь, все еще ждет. Что есть на свете что-то постоянное. Мужчина, который не уйдет, смертельно побледнев, хватая ртом воздух, не произнеся слов прощания.

Смахивая злые слезы, размазывая по лицу грязь от столетней пыли, слетающей с простыней, я почти убедила себя, что никто за дверью не стоит, я просто уже не нужна. Никому.

На улице звучал смех, и нараспев произносились колядки, а я с замиранием сердца поворачивала ключ в замке.

- Ах, Агнешка. Ты пришла…

Я захлопнула дверь, прервав поток ледяного воздуха, и без сил опустилась на пол. Шквал чувств, взметнувшийся в душе, ошеломил. «Он за дверью. Он ждет».

И опять рациональное победило. А как же сын? А Катаржина? Протянуть руку тому, что ждет за дверью, и не попрощаться с теми, кого люблю больше жизни? Поступить так же, как мой муж, что своей внезапной смертью не дал сказать, как сильно я к нему привязана, как благодарна за сына и годы спокойной жизни?

Когда Рождество отмеряло свои последние часы, я, измученная мыслями о прошлом и будущем, отправилась в баню. Зажгла свечи, поставила зеркала. Специально не стала прихорашиваться. Пусть видит, в кого я превратилась.

- Суженый-ряженый, приходи со мной ужинать.

- Опять обманешь? – его изображение не сразу стало ясным, а потому, увидев знакомый контур, я закрыла лицо руками. Мне казалось, что Генрих совсем не изменился.

- Не прячь лицо. Ты прекрасна.

Седые виски, морщинки в уголках глаз, все та же широкая улыбка и такое тепло во взгляде, что я невольно заулыбалась в ответ.

- Ты по-прежнему прекрасна.

Я упивалась тем, как его взор ласкает меня, да и сама не могла оторваться от лица, приобретшего за время разлуки ту мужественную красоту, что делает и старца привлекательным.

- Рождество кончается, - напомнил мой принц через тысячу лет тишины. – Но через год придет новое. И я опять буду ждать.

Зеркало померкло. А я так и сидела, глупо улыбаясь и не замечая холода».

Катаржина вздохнула, лихорадочно пересмотрела все листочки, но продолжения бабушкиной истории не нашла.

«Она ушла к нему». Лицо Каси было мокрым от слез. Тяжесть, что она испытывала после загадочного исчезновения бабушки, исчезла, словно странички, исписанные мелким почерком, оправдали ее поступок.

Теперь Кася понимала, почему бабушка не избавилась от странной игрушки. Она любила своего Генриха и всегда знала, что рано или поздно протянет ему руку. Уничтожить пряничный домик, все равно, что убить чудо, которое поселилось в нашем мире и связало ниточкой с чужим, волшебным.

«Интересно, а мой суженый также годами будет ждать? И ждет ли вообще?» - воспоминания о его улыбке заставили сердце биться чаще.

Посмотрев на часы, Кася заторопилась. Нашла ключи от флигеля и через пару минут стояла перед пряничным домиком. Выдохнула так, словно собиралась окунуться в ледяную воду. Медный ключ тускло поблескивал в свете луны, глядевшей в окошко с резными ставнями. Дрожащие пальцы дотронулись до холодного металла.

«Что я творю?»

- Катаржина…

Мужская ладонь в проеме двери раскрылась в приглашающем жесте.

Примечание:

(1) Гвяздка (Звездочка) – так поляки называют канун рождества.

(2) Чтобы год был хлебосольным и щедрым, польки пекут специальные пресные хлебцы – оплатки. Хлебец делится между всеми членам семьи, чтобы кусочек удачи достался каждому.