— Слава святому Иосифу…
Оноре, услышав это, подхватил его под руку, отвел в сторону и усадил в ландо. Но на этом мучения Фердинана не кончились. В набитой до отказа коляске, которая везла домой обе семьи Одуэн, Жюльетта прицепилась к своему брату Эрнесту, укоряя его за то, что тот не довершил разгром этих Малоре успешным любовным приключением:
— Ты сегодня вечером уже уезжаешь, а так ничего и не сделал, чтобы отнять у них письмо! А ведь оно наверняка спрятано за корсажем у Маргариты!
— Будет, Жюльетта, — запротестовал дядя Фердинан. — Как ты можешь говорить подобные вещи в присутствии детей…
— Детей? — усмехнулась Жюльетта. — Спросите-ка у Фредерика, где я его только что застала? В саду Меслонов; вот где я его застала, причем он лежал на земле, обхватив дочку Малоре за шею!
Ветеринар торопливо расстегнул свой пристежной воротничок и чуть слышно прошептал:
— Все «Буколики» переписать… полностью… И запрещаю все…
Затем страдание и возмущение вернули ему голос. Он закричал:
— Негодный мальчишка! Любовницу сам знаешь кого! Обнимать любовницу сам знаешь кого! Обхватить за шею! А я-то выбиваюсь из сил, я-то приношу такие жертвы, надрываюсь, как никто! Я-то…
Оноре, сидевший за извозчика, остановил лошадь, чтобы вступиться за Фредерика:
— Зачем поднимать такой шум из-за пустяков? Ну обнял раз…
— А как узнать, вдруг он не только обнял? Фредерик, дай мне честное слово, что… в общем, дай мне честное слово.
Фредерик дал честное слово, поклялся головами брата и сестры на образке первого причастия, который висел у Люсьены на шее. Ветеринар немного успокоился.
— Ты же сам понимаешь, — сказал он Оноре, — какими неприятностями все это может обернуться. Не далее как в четверг господин Вальтье должен приехать в Клакбю. И в связи с этим я решил кое о чем попросить тебя. Вальтье написал мне, что хотел бы повидаться со своей протеже.
— Пусть повидается, если хочет.
— Разумеется, но дело в том, что он не может встретиться с ней у ее родителей; люди удивились бы, а кроме того, там он не смог бы свободно поговорить с ней, как ему хочется. Вот почему он просил о том, чтобы встретиться с ней у тебя.
— Ну нет, — ответил Оноре, — мой дом, не…
— Это же никого не удивит. Я привезу его в своем кабриолете в четверг в три часа, а Жюльетта сходит на Маргаритой, как будто она зашла за подружкой.
— Лучше и придумать нельзя, — нежно проговорила Жюльетта. — Следует оказать им эту услугу.
Она подавала отцу знаки, чтобы он согласился, но Оноре все еще сопротивлялся:
— Пусть идут в лес и там занимаются своими гнусностями.
— А вдруг пойдет дождь? — возразил ветеринар.
— Возьмут зонтики, это уж их дело… Да! Ну и ремесло же у тебя теперь.
— Оноре, не терзай меня… Ты же прекрасно знаешь, что Вальтье может быть полезен детям, особенно Фредерику…
Оноре, удовольствия ради, сначала долго заставлял себя упрашивать, а потом, вняв настойчивым просьбам дочери, наконец согласился приютить депутатские амуры.
Жюльетта иронически-веселым взглядом посматривала на своего миловидного кузена, не без злости думавшего в этот момент об удачливом Вальтье. Обращаясь к дяде Фердинану, она сказала:
— Не наказывайте бедняжку Фредерика. Он и без того уже пригорюнился.
— Он перепишет мне все «Буколики», — заявил ветеринар. — Я требую хорошего поведения, и в этом пункте не собираюсь идти ни на какие уступки.
XIII
Увидев, что уже полседьмого, мать пошла будить Гюстава и Клотильду. Она разбудила детей, сетуя на их лень: вот уж и встать с постели без ее помощи не могут. У нее и так дел невпроворот, а тут еще ими нанимайся. Она говорила все это, а Гюстав начинал дерзко насвистывать, что входило в правила игры.
— Мам, он свистит, — говорила Клотильда.
— Вот я сейчас тебе задам, поймаю и так тебя нашлепаю.
То была единственная за целые сутки минутка, когда Аделаида позволяла себе поиграть с детьми. Она бежала за Гюставом, преграждала ему путь, взявшись за руки с Клотильдой. Его хватали, шлепали понарошку или драли за уши. Было время, когда мать несла обоих малышей на кухню, посадив одного на правую, а другого на левую руку. Теперь же она говорила, что больше не может. Дети выросли, и она больше не может. Ей-то очень бы хотелось по-прежнему носить их вот так, взяв на руки. И она жаловалась, что дети выросли такие большие (большие для своего возраста). На ее глазах с ними повторялось все то же, что и с остальными. Она носила их, пока могла, а потом они стали слишком тяжелыми. Но поскольку они у нее были последними, поскольку других у нее больше, в ее-то возрасте, скорее всего, не будет, то она иногда еще брала на руки одного, того, кто печально смотрел на нее, или же носила каждого по очереди. А иногда брала на руки и обоих сразу.
— Сейчас позавтракаете и пойдете пасти коров. Алексис теперь работает с отцом, а вам нужно пасти скот. Вы ведь уже разумненькие, вот вам и доверяют пасти. А если бы были сорванцами, как некоторые, то не доверили бы.
После того как дети позавтракали, Аделаида выпустила коров и проследила за тем, как они погнали стадо. Собака бегала от коровы к корове, поддерживая порядок и задавая нужное направление, и ее присутствие немного успокоило мать. А то, когда они, такие еще маленькие, отправлялись на луга, к речке, сердце ее всегда было неспокойно.
— Старайтесь быть подальше от Тентена Малоре. Если он начнет что-нибудь вам говорить, держитесь поближе к Просперу Меслону.
— Ладно, мам.
Они были уже далеко, но она еще крикнула вдогонку Гюставу:
— Не забывай, что ты старший!
Вернувшись на кухню, она решила использовать свободную минутку, чтобы убраться в столовой. За работой она со злостью вспомнила, что завтра Маргарита Малоре встретится здесь с депутатом Вальтье. Протерев мебель, она сняла стеклянный колпак с часов и до блеска натерла тряпкой позолоченную бронзу. Когда она склонилась к ногам Земледелия и Промышленности, то обнаружила на мраморе следы ныли и поспешила стереть их. Ее удивило, что пыль попала под стеклянный колпак: вероятно, кто-то поднимал его, а потом не вставил как следует в паз. Аделаида осторожно провела тряпкой между часами и подставкой. Вытаскивая ее назад, она зацепила ею письмо ветеринара. Сначала она подумала, что это какая-нибудь любовная записка, спрятанная Жюльеттой, а может быть, и Алексисом. Дрожа от радостного любопытства, она вполголоса прочла: «Мой дорогой Оноре. В начале недели у вороного случились колики…»
Она читала с трудом, не имея привычки к занятию подобного рода, и смысл каждой фразы не сразу доходил до ее сознания. Ей потребовалось больше двадцати минут, прежде чем она добралась до подписи. Она не испытала облегчения, которое должна была бы испытать, узнав о таком счастливом повороте в отношениях между Одуэнами и Малоре.
— В конце концов, Оноре прав, — вздохнула она, — это его дело. А мне лучше про него ничего не знать.
Она засунула письмо назад под часы, провела еще раз тряпкой по Земледелию и Промышленности, потом аккуратно поставила стеклянный колпак так, чтобы он вошел в паз подставки.
Дочь Зефа в своем голубом платье и цветастом передничке вышла из леса в одиннадцать часов, и Оноре, работавший в долине с дочерью и сыном, насторожился. Танцующей походкой она пересекла по диагонали Горелое Поле и, перескочив через ров, вышла на дорогу у самого дома Одуэнов. Оноре сказал Жюльетте:
— Кажется, она идет к нам.
— Из-за свидания с депутатом, наверное.
— Возвращайся-ка домой. Боюсь, как. бы твоя мать не встретила ее в штыки. Коли согласились принять у себя людей, надо вести себя с ними прилично. Постарайся быть полюбезнее…
— Это в моих интересах, — ответила Жюльетта, — если уж мне предстоит скоро стать ее невесткой…
— Иди скорей. Поговорим об этом в другой раз.
Оноре опасался не напрасно. Когда Аделаида, копавшаяся в саду, увидела приближающуюся дочь Зефа, она решила жестоко поразвлечься. Не спеша наполнила корзину фасолью и пошла во двор. Маргарита направилась ей навстречу и смиренно поздоровалась: