— Дурында, я предлагаю выпить по второй так, чтобы опять же не смотреть на тебя, некрасивую. Второй «бах» будет вместо «три».

— Только и всего? — разочарованно произнесла она. — Тогда давай.

— Трах, бах, бах! — скомандовал он, и они синхронно выпили по второй.

Закусили и пригорюнились. Люба подумала, подумала и решила:

— Сегодня целоваться не будем.

— Это еще почему? — возмутился Сырцов.

— От нас рыбой пахнет.

— А что делать будем?

— На Москву смотреть.

— Так ее отсюда не видно.

— За церковь отойдем к парапету и посмотрим.

— Продукт уведут, — мрачно предрек Сырцов.

— А знаешь как? — у Любы в яростной веселости во тьме засверкали бесшабашные глаза: — Я впереди пойду, а ты сзади с кейсом, как лакей с подносом. Только я выпить захочу, а ты тут как тут. Красиво, а?

— Спектакль по пьесе Островского «Горячее сердце». В роли откупщика Хлынова — даровитая актриса Любовь Листратова. Что же, начали!

Так и шли: впереди в светящейся во тьме оранжевой маечке откупщик Хлынов (он же девица Люба), а сзади лакей Сырцов с подносом (он же кейс).

Пристроились на шершавом камне парапета и принялись разглядывать Москву, которая всегда прекрасна. Петля Москвы-реки, овал Лужников, причудливый контур Новодевичьего, разноцветная глыба Кремля и, как стражники великого города, пронзительно освещенные высотные дома.

— Хорошо, — сказала Люба и прижалась плечом к его широченной груди.

— Хорошо, — согласился он. И вдруг сказал, сам от себя такого не ожидая: — Мне в нашем доме один старичок обмен предлагает. Мою на его двухкомнатную. С доплатой, конечно. Он всяких обменных контор боится, а мне доверяет. Меняться, Люба?

Она посмотрела на него испуганно и предупредила:

— С огнем играешь, Георгий?

— Так как мне быть?

— Это уж твое дело, — Люба решила быстренько снять скользкий вопрос с повестки этого позднего вечера.

— Наше, — не согласился он.

— Давай сегодня о другом, а? — попросила она.

— Тогда выпьем, — нашел Сырцов выход из кризиса.

— За Москву! — решила Люба. — За нашу с тобой Москву, Георгий. И не будем считать. А то ты еще какую-нибудь гадость выдумаешь.

— Уже выдумал, — азартно раздувая ноздри (осенило!), признался Сырцов и лихорадочно просчитал новый эрзац «раз, два, три»: — Ты, мразь, кок!

Не выпила Люба под такое безобразие. Поинтересовалась:

— Крыша поехала?

— Наоборот, приехала! — неизвестно чему радуясь, возразил он. И к месту, как ему казалось, вспомнил из богомоловского «Августа сорок четвертого» знаменитую коронную фразу: — Бабушка приехала!

14

Полковник Панкратов встретил его у монументальной проходной — единственной в бесконечной неприступной стене с проволокой поверху.

— Ксива у тебя какая-нибудь есть? — спросил полковник: — В меру нейтральная, но убедительная?

— Такого говна у меня навалом, — успокоил его Сырцов. — Удостоверение о том, что я старший инструктор высшей школы детективов и охранников, подойдет?

— В самый раз. И не наш, и не муровский, а вроде свой! — обрадовался Алексей.

Страж у вертушки, несмотря на дружеские отношения визитера со здешним начальством, придирчиво рассмотрел сырцовское удостоверение, сверил его с заявкой на разовый пропуск, дотошно изучил «байард» в поисках обозначенной в заявке же марки пистолета, нашел и нажал наконец на педаль, которая прокрутила вертушку на сто восемьдесят градусов. Только-только одному человеку пройти.

Так Сырцов оказался на секретной базе подготовки спецназа. Вчера, около полуночи вернувшись после прогулки с Любой, он в требующем немедленного выхода сыщицком колотуне бесстыдно позвонил Алексею по тайному домашнему телефону. Матерно ругаясь в полусне, Панкратов согласился на встречу. Но, садист, заставил Сырцова быть на месте к семи сорока пяти. Вот по этому поводу и высказался Сырцов, когда они чистенькой пихтовой аллеей шли туда, куда надо было Алексею:

— Лучше б уж к пяти утра. Чего там мелочиться?

— Ты небось, как блядь после рабочей ночи, в мягкой постели валяешься до двенадцати, а я человек служивый.

— Уж, пожалуйста, не ври, что ты каждый день на службу к восьми являешься, — невыспавшийся Сырцов был брюзглив, как генерал в отставке.

— Сегодня мои личные штатные стрельбы, — разъяснил ситуацию Алексей.

— У меня к тебе серьезный разговор на полчаса.

— Ты мне ночью уже говорил об этом. У меня время на стрельбище от восьми до половины десятого. Отстреляемся и побеседуем.

Забавное у них было стрельбище. Рядом с неподвижными мишенями, мишенями двигающимися, прыгающими, бегущими и ползающими существовало подобие детского городка аттракционов, где были и карусели, и качели, и механизм для выполнения мертвой петли, и миниатюрные американские горы, и круг, на котором следовало при вращении добираться к высокому центру. Много чего здесь имелось. Но ни веселых мордашек на бортах, ни яркой раскраски, ни причудливых на радость детям излишеств. Скелеты аттракционов, голая функциональность.

И изрезанный непредсказуемыми траншеями овраг тут же — перед другим рядом мишеней.

У будочки с электроуправлением всего этого хозяйства стояли навытяжку два сверхсрочника, которые при приближении полковника четко и синхронно откозыряли.

— С чего начнете, Алексей Владимирович? — интимно поинтересовался старший. Алексей сморщил нос от удовольствия существовать в понятном ему ярком утреннем мире, щуря глаза, осмотрелся и решил:

— Пожалуй, с оврага, Васильич, — и к Сырцову: — А ты?

— Пожалуй, с отдыха, — опять поддразнивая полковника, ответил Сырцов и тут же прилег на траву. Прилег, вытащил из сбруи «байард» и с нежной любовью обласкал — проверил, все ли в порядке.

— Покажи, — потребовал полковник. Сырцов протянул ему пистолет. Привлеченные экзотичным видом оружия, осторожно подтянулись сверхсрочники, деликатно разглядывая через плечо полковника диковинный братоубийственный механизм.

— На маузер похоже, — решил старший.

— Откуда он у тебя? — спросил Алексей.

— Дед подарил.

— Дед Мороз что ли?

— Дед. Александр Иванович Смирнов. Мой бог и учитель, — серьезно ответил Сырцов.

— Этот тот самый, что операцию в заповеднике провел? — вспомнил Алексей и вернулся к «байарду»: — Он в какую сторону стреляет?

— В какую я захочу, — флегматично ответил Сырцов.

— Ну, а мне бы чего-нибудь попроще, — съехидничал Алексей и вытянул из-под ремня облегченный блестящий полицейский «кольт-45». Нравилась ему его машинка. Он подкинул ее на своей громадной ладони, полюбовался самую малость и приказал: — Заводи, Васильич.

Старший бросился к пульту. Со скоростью походного шага двинулся второй ряд мишеней на той стороне оврага.

Сделав по овражному крутому склону три кувырка через голову, Алексей, приподнявшись на одном колене, произвел по мишеням серию выстрелов на всю обойму. Немедля кинул себя в неглубокую ямку, мгновенно перезарядил и, сделав по оврагу стремительный бросок метров на пятьдесят, залег и открыл огонь по внезапно появившимся без всякого порядка из многочисленных траншей поясным силуэтам. Перезарядка, еще бросок и снова серия. Третья. Последняя.

Тяжело и звучно дышавший полковник Панкратов с облегчением улегся на траву рядом с Сырцовым. Молчал, чтобы отдышаться. Отдышался, зевнул неизвестно отчего и предложил Сырцову:

— Может, попробуешь?

— Мне кувыркаться ни к чему, — ответил и тоже зевнул. Заразная эта штука — зевота. — Горки, перелески, траншеи — это у вас. А у нас — каменные стены, асфальт, тротуары, лестницы. На них не покувыркаешься.

Подошел Васильич, сказал одобрительно:

— Порядок, Алексей Владимирович. Минус — всего два.

— Все хорошо, прекрасная маркиза, — запел Сырцов, — за исключеньем пустяка!

— Интересно, сколько раз ты промахнешься! — разозлился Алексей.

— Я вообще не промахиваюсь, — с ленивой скромностью сообщил Сырцов. — Только вот в овраге кривляться, как обезьяна, не собираюсь.