Отделаться от парня было легко. Гораздо труднее другое — убедиться, что тот действовал один и в их конторе ему никто не помогал.

Сразу после того, как взорвали машину хозяина и дверь в его квартире, Рекунков взял на заметку ребят, которые дежурили возле квартиры в тот день. Постепенно он отслеживал их связи, в чем ему помогали его приятели из МВД, но окончательно убедился, что информатором является один из этих троих, когда познакомился со Старковым. Он не верил, что Станислав Юрьевич мог организовать взрывы в охраняемом подъезде, возле охраняемой квартиры.

К сожалению, наиболее подозрительным из дежуривших тогда оказался Афганец. Валя Лобахин, шестьдесят первого года рождения, служил в Афганистане, почему его среди своих и звали Афганец.

Он был отобран лично Рекунковым, когда пришлось выбирать из ребят, прошедших курсы охранников. Лобахин, невысокий парень, поразил тогда Рекункова своей уравновешенностью. К тому же он производил впечатление исключительно порядочного человека.

Рекунков несколько вечеров повертелся возле квартиры Лобахина и перехватил телефонный разговор, в котором тот договаривался о встрече с неким Трофимом. Этот Трофим явно не был другом парня: чувствовалось по интонациям короткого разговора, что Лобахин относится к Трофиму с уважением.

Накрыть их при встрече — дело техники. Трофим оказался пожилым мужчиной в красивом плаще и без головного убора. Лобахин что-то сунул Трофиму в карман, и они расстались. Встреча состоялась в самом людном месте московского метро, на переходе с «Проспекта Мира» на кольцевую.

С этим Трофимом Валя встречался еще три раза. Ребята из МВД сообщили, что брат Лобахина, семнадцатилетний мальчишка, — наркоман. У Рекункова сразу возникла мысль, что и сам Лобахин колется, для чего ему и нужны деньги.

Но накануне разговора с Дубцовым Рекунков напоил в дешевом кабаке единственного друга Лобахина, Семена. Тому было лестно выпить с самим Рекунковым. Болтал он обо всем. Рекунков без труда перевел разговор на Лобахина.

— Ну, Валя — человек принципов, — сказал заплетающимся голосом Семен, — нам до ваучера все, а он политикой интересуется. Наши — не наши, — Семен сделал игривый жест рукой, — он за «наших», а я ни за каких.

Это сообщение резко изменило картину. Уже собравшийся все рассказать Дубцову, Рекунков передумал. Ему нужно было предварительно поговорить с самим парнем.

Разговор мог закончиться очень плохо для Рекункова, но, услышав слово «политика», он не мог поступить иначе. Если Лобахин связан с какой-нибудь партией, а Дубцов — с прямо противоположной, то он, Рекунков, оказывается просто в дураках. Получается, что Дубцов водил его за нос, не доверял ему до конца. К тому же, политика резко расширяла «поле игры». Убрав Лобахина, Рекунков мог столкнуться с очень серьезными людьми.

Он позвонил Валентину домой. Нервный женский голос ответил, что Валентина нет дома. Рекунков знал один притон, куда Лобахин часто приходил за своим младшим братишкой. Судя по взвинченности мамы, ее сыновей следовало искать именно там.

…За обшарпанной дверью гремела музыка. Пришлось позвонить раз семь, прежде чем открыли.

— Мне нужен Валентин Лобахин, — грозно сказал Рекунков и свалился от профессионально нанесенного удара сзади в затылок. В темной прихожей его встретила компания пьяных ребят, и кто-то из них успел проскочить ему за спину.

Очнулся Рекунков от того, что его лоб смачивали водой. Холодная вода текла с носового платка, и приятного вида девчушка, сжимавшая платок в кулачке, говорила своим друзьям:

— И вовсе он не мент. Ты не мент, дядя?

— Нет, — покачал головой Рекунков, — а зачем же вы меня дербалызнули, ребята?

— Погорячились, — сказал кто-то.

— Бывает, — ответил Рекунков и поднялся на одно колено.

— Налейте дяде вина, — распорядился крепыш лет восемнадцати.

— А что, если мент, тогда вы сразу по голове? — спросил с интересом Рекунков, присаживаясь к столу.

Компания загоготала.

— Нет, нашего участкового мы любим, он нам как отец родной.

«Хитрят ребята или уже нажрались до чертиков», — подумал Рекунков.

— А где Лобахин младший?

— Вон, на кровати спит, козел. А вам зачем он? — поинтересовался тот же крепыш.

— Мне нужен его брат, на пару слов. Сказали, что он здесь, — морщась от боли, ответил Рекунков.

— Стебани, дядя, легче будет.

Рекункову налили стакан дешевого портвейна.

— Смотри-ка, — удивился он, — «Агдам», прямо как в моей молодости.

— Мы с ним тоже выросли.

— Дядя, пожалей меня, — села на колени к Рекункову жалостливая девочка, все еще сжимавшая платок в руке, — глаза ее, полные пьяной нежности, бродили по лицу Рекункова, — я люблю пожилых. Они не такие скоты, как эти! — кивнула она за стол.

— Да у тебя, наверное, свой мальчик есть.

— А мы все ее мальчики!

И снова идиотский смех.

— Ничего, отец, Валя Лобахин обязательно придет, он всегда за братом приходит.

И он действительно появился. Шпана притихла.

Увидев Рекункова, он замер на секунду, но пришел в себя и кивнул ему.

— Здравствуй, Валя, здравствуй, — сказал Рекунков, осторожно ссаживая с колен девочку, — у меня разговор на пять минут.

Лобахин опять кивнул, легко поднял на руки брата. Тот замычал, приходя в себе.

— Неси его в машину, Валя, — сказал Рекунков, — в мою машину. По дороге и поговорим.

Но по дороге молчали оба. Малец стонал и метался в кабине.

— Опять, гад, отловил, — хрипел он братцу.

На руках же Валентин втащил брата на пятый этаж. Вернулся минут через десять. Сел рядом, молчал. Молчал и Рекунков.

— Понимаешь, если бы это был не ты, — сказал наконец Рекунков, — то я бы не приехал, приехали бы другие. Но я хочу понять. Ты же не предатель по натуре. Что случилось, Валя? На кого ты работаешь?

В полутемном салоне резко выделялся орлиный профиль Валентина с сильным квадратным подбородком.

— Слушай, Рекунков, — сказал он, впервые обратившись к тому на ты, — на кого ты сам работаешь?

— На Дубцова.

— А Дубцов на кого?

— У тебя есть какая-то информация?

— А у тебя нет? Ты что, слепой? Ты не видишь, что делают со страной? Вот в том окне две тени — это мои отец и мать. И они ждут, выйду я живой из машины или нет. Они всего боятся, Рекунков. Моего брата ты уже видел. И вот когда ко мне пришел человек и сказал, что Дубцов промышляет наркотой, что он гонит на Запад стратегическое сырье, то я уже созрел, чтобы собственными руками убрать Дубцова. Но этот человек сказал, что ему нужно другое.

— Дубцов никогда не занимался наркотиками, — возразил Рекунков.

— Откуда ты знаешь, чем он занимался, — усмехнулся Лобахин, — ты думаешь, он тебе верит? Или кому-нибудь вообще верит? Он нанял нас, как шакалов, за восемьдесят тысяч рублей, чтобы мы берегли его шкуру, и уверен, что мы будем делать это с усердием. А знаешь, почему он уверен? Да потому, что мы и есть шакалы.

— Это ты взорвал машину и дверь в квартире Дубцова?

— Я.

— Славно. Вчера один парень сказал, что у тебя есть принципы. Теперь я вижу, что они у тебя действительно есть. Знаешь, мне Валериан Сергеевич тоже что-то перестал нравиться. Но появились интересные ребята, которые его связали по рукам и ногам. И я могу предположить, что это знакомые твоего хозяина, назовем его так.

— И что?

— Да ничего. Послезавтра мы идем с ними на одно дело. Я возьму тебя с собой.

— Там и к-хх, — улыбаясь, провел по горлу Валентин.

— Как ты думаешь, Валя, мог бы я сделать это к-хх без свидетелей?

— Уважая ваши способности, ни минуты не сомневаюсь.

— А ты можешь поверить, что мне за двести тысяч деревянных надоело лизать задницу Дубцову? Почему, если с тобой случилось такое, то не может случиться со мной?

— Хорошо, — тряхнул головой Лобахин, — я ничего не теряю.

— Я тоже так думаю.

Рекунков пожал сильную сухую руку парня. Он еще не знал, как поступить, но Валентина он сдавать не собирался в любом случае. Кажется, вокруг Валериана Сергеевича затягивался крутой узелок.