Глава 8

В МОРЕ

Наш корабль так качает, что мне трудно писать, но я учусь приспосабливаться к любым условиям. Моряки утверждают, что часто бывает куда хуже, и мне нужно научиться ходить, есть, пить, делать записи и все остальное, пока море не разбушевалось совсем. "Когда обогнешь мыс Малея, забудь о доме", – говорят моряки. Ну, дом-то свой я помню, зато все остальное совершенно позабыл.

Наша триера "Европа" – самая большая из трех. А у гребцов в верхнем ряду самые длинные весла, и они считают себя самыми важными на корабле, как бы поплевывая на других свысока. Однако же платят всем гребцам одинаково. Сейчас мы идем под парусом, так что у гребцов работы нет, только один-двое вычерпывают воду. Впрочем, говорят, скоро им придется потрудиться. А пока кое-кто даже уснул прямо на скамье, хотя, по-моему, вчера ночью выспались все.

Я пишу, сидя на носу корабля и удобно прислонившись к высокой прямой мачте. Ниже ватерлинии (я знаю это, хотя в данный момент его и не вижу) находится наш таран. Моряки считают, что он похож на барана – во всяком случае, таким его попытался изобразить художник, однако, по-моему, черные, узко поставленные глаза делают это чудовище из позеленевшего металла похожим скорее на рассерженную хищную птицу. Когда я стою на носу и гляжу вниз, то таран хорошо виден под водой. Вода небесно-голубого цвета и совершенно прозрачная, однако в ней отражаются облака и дно увидеть невозможно.

Длинный канат-растяжка тянется от носа, где я сижу, до самого кончика мачты; такие же растяжки расходятся от мачты к обоим бортам корабля и ахтерштевню, удерживая мачту, когда ветер надувает парус. Этот парус укреплен немного наклонно, а остальные совершенно прямо. Сейчас ветер попутный, и гребцы бездельничают, а широкий парус трудится вместо них.

Парус крепится на длинной рее, поднятой почти к самой верхушке мачты.

На парусе нарисован бык, но не просто голова, вроде той, что вырезаны на ахтерштевне, а целиком; и мне этот рисунок нравится чрезвычайно. Бык черный, нос у него золотой, копыта тоже золотые, а голубым своим глазом он дико косится назад, точно желая взглянуть на сидящую у него на спине женщину. Мощный хвост быка задран, и, по-моему, с другого корабля должно казаться, что великолепный зверь бежит прямо по волнам.

У женщины, что сидит на нем верхом, рыжие волосы, синие глаза и двойной подбородок. Она улыбается и гладит быка между рогами.

Длинная узкая палуба судна начинается от того места, где я сижу, и тянется до ахтерштевня, где находятся два рулевых и кибернет, наблюдающий за парусом. Пленные прикованы цепями к мачте возле люка, ведущего в трюм.

Нашего капитана зовут Гиперид. Это мужчина средних лет, не слишком моложавый, толстый и лысый, однако держится молодцом и весьма энергичен.

Ростом он пониже меня. Когда он снова подошел ко мне, я спросил, как называется страна по левому борту, и он ответил:

– Пелопоннес, Глиняный остров[58], мальчик мой.

Меня удивило такое название, и я рассмеялся.

– Странное название, правда? – Гиперид тоже засмеялся. – Но именно так он и называется. Назван в честь старого Пелопса, который правил там много веков назад.

– А что, у него лицо было красное, как глина?

– Так говорят. Сатирики любят над ним подшучивать; одни утверждают, что лицо у него было багровое из-за чрезмерной любви к вину, другие намекают, что Пелопс, когда гневался, краснел, топал ногами и чихал. Если хочешь знать мое мнение, то не правы все. Разве его мать могла знать заранее, что он, например, станет пьяницей? Возможно, младенцем он действительно часто капризничал и сердился – у богов такое частенько случается, – да только разве кому-нибудь из-за этого давали имя Сердитый? Я вот что думаю: этот Пелопс просто родился с огромным красным пятном во все лицо – знаешь, у некоторых детей бывают такие родимые пятна? В общем, это не важно. На Пелопоннесе как раз и находятся Коринф и Спарта.

Потом Гиперид рассказал мне о Саламинском сражении и о том, как его корабли были спрятаны в бухте у берегов острова Саламин. Рано поутру, в густом тумане, корабли варваров вошли в пролив, однако вахтенный услышал пение их гребцов и подал сигнал. Тогда-то триеры Гиперида и другие корабли Афин и Спарты и вышли варварам навстречу.

– Стоило на нас посмотреть в эти мгновения, мальчик мой! Все громко выкрикивали слова победного гимна, каждое весло взлетало в воздух, точно стрела из натянутого лука!

Афиняне и спартанцы ударили варварам в лоб, а корабли Саламина тем временем обошли Песий хвост, узкую песчаную косу, и ударили по врагу с фланга. Но у персов было так много кораблей, что, даже когда часть их отступила, персидский флот, казалось, ничуть не уменьшился. Остатки вражеского флота рассеялись меж островов, и многие военные корабли Афин и Спарты, а также почти весь флот Коринфа по-прежнему охотятся за ними.

Гиперид уверен, что я служил в войсках Великого царя, и я спросил: может быть, я тоже варвар?

– Да нет, вроде бы на варвара[59] ты не похож, – задумчиво промолвил он. – Говоришь как мы. Да и, честно сказать, многие эллины тоже сражались на стороне Великого царя – почти столько же, сколько и против него. Видишь вон тех людей, которых я велел заковать в цепи? Они из Фив – это легко определить по их выговору. Так вот, их полис был союзником Персидской империи, и мы непременно сожжем Фивы дотла, как Великий царь сжег наши родные города.

Солнце поднялось уже высоко и сильно припекало, однако основание мачты было скрыто тенью от паруса. Когда Гиперид отошел обсудить что-то со шкипером, я приблизился к пленным, к которым был приставлен один из лучников. Этот лучник все посматривал в сторону Гиперида: вдруг тот будет недоволен моим появлением, но Гиперид стоял к нам спиной, ничего не видел, и лучник ничего ему не сказал.

Сперва опишу, пожалуй, этих лучников, пока не забыл. Они носят штаны в обтяжку и высокие шапки из лисьего меха. По-моему, одежда эта чрезвычайно неудобна в нашем климате – пока я разговаривал с пленными, лучник, стоявший на страже, снял свою шапку и стал ею обмахиваться.

Их изогнутые луки из дерева и рога сейчас спокойно висят у них за спиной. По-моему, за спиной удобнее носить колчан со стрелами, но колчан они почему-то носят на поясе. Колчан украшен густой бахромой, которая предохраняет стрелы от брызг.

У всех лучников очень высокие острые скулы, похожие на пластинки шлема.

Глаза светлые и свирепые, волосы тоже светлые, светлее, чем у эллинов, а бороды – гуще и длиннее. Они срезают волосы у поверженных врагов и привязывают на пояс, чтобы вытирать о них руки. Они не знают того языка, каким я, как умею, пользуюсь в разговорах с Гиперидом и остальными; не знают они и того языка, на котором я пишу свой дневник. От них пахнет потом. Вот, пожалуй, и все о них.

Да, чуть не забыл еще одну важную деталь: лучник, который сторожит пленных, как-то странно поглядывает на меня. Порой мне кажется, что он чего-то боится, порой – что добивается каких-то льгот или благодарности. Я так и не понял, что означают его взгляды, но на всякий случай запишу – может быть, потом сумею разобраться.

Пленные из Фив – это мужчина, его жена и их дочка. Когда я подошел к ним, они назвали меня "латро". Сперва я решил, что они просто считают меня разбойником или наемником, но потом понял, что украсть у них нечего, да и у кого, с другой стороны, я мог бы здесь быть наемником? Чуть позже я догадался, что Латро – это мое имя, а эти люди меня хорошо знают. Я сел рядом с ними на палубу, объяснив, что так прохладнее, и предложил принести им воды.

– Латро, ты перечитывал свой дневник? – спросил вдруг мужчина.

Я огляделся, заметил, что моя книга лежит на носу триеры, где я сидел раньше, и ответил ему, что осматривал корабль и еще ничего не успел прочесть.

Женщина тоже увидела мой свиток и испугалась: