На удивление, чужак был везучим: интуитивно обошёл замаскированную ловушку, очень удачно запнулся и упал, отчего разбуженная лягушка-древолаз прыгнула в заросли зелёных лиан, и даже не встретил ягуара, который, как знал индеец, обитал и охотился на этой территории. Несмотря на то, что хищник был больным и старым, отказаться от такой лёгкой добычи, как человек, он бы не смог, а турист особого сопротивления не оказал. Но пятнистый кот где-то спал сейчас, уложив побитую шрамами морду на мощные лапы, а белый человек, заплутав, в третий раз возвращался к развилке.

Мизиги вырос перед беглецом словно бесплотный дух. Турист сначала отстранённо рассматривал его босые ступни, а потом вскинулся, как олень, почуявший в охоту самку. Он начал размахивать руками, что-то лопотать и объяснять, но индеец из всего сказанного услышал только то, что Смит упоминал местную речушку да имя его Сиге. Имя девушки в чужих устах, которая, как мнил Мизиги, будет рожать ему детей, до того разозлило, что молодой охотник, размахнувшись, обрушил топор на шею белому, досадуя, что воин не должен действовать так необдуманно.

Вздохнув, Мизиги достал из ножен на поясе нож и присел на корточки.

***

В деревеньке близ Тарапото царила паника: пропал турист. Впрочем, местные были вполне себе спокойны, они так же занимались повседневными делами, уходили на охоту на несколько дней, за исключением одного из охотников, Мизиги: тот сидел в хижине.

Когда обнаружили пропажу, индейцы сделали всё, чтобы Джонатан Смит, рыжеволосый белый турист, нашёлся. Ярко жгли костры вокруг деревни, пели песни, так что их было слышно чуть ли не на противоположном конце сельвы, прочесали джунгли по несколько раз, и даже шаман, воскурив священного табака и хлебнув чашку аяхуаска, сказал, что «На этой земле его нет». Пропавшего так и не нашли. Шуар высказали предположение, что беглеца сожрал местный хищник: этот ягуар был спасён индейцами из капкана и жил при деревне давно, никогда не нападал на её жителей и охотился поодаль, но, видимо, Джонатан Смит перешёл ему дорогу — «наступил на хвост» — раз зверь пошёл вразрез своим принципам.

Туристы уехали обратно с убытком в одного человека, и вскоре разговоры стихли даже среди местных.

Через три недели, на рассвете, деревня наблюдала сватовство: охотник Мизиги направлялся к хижине невесты. Лицо было украшено традиционным рисунком, сползающим на обнажённую грудь, а руки были заняты подношениями: отцу девушки, жрецу и самой невесте. Последнюю неделю семье Сиге охотник носил богатую добычу: обезьяны числом много, пара молодых тапиров и даже несколько больших рыбин, пойманных в быстрых реках. Рыбу завистливо провожали взглядами все жители деревеньки: это лакомство редко кому перепадало, и по селению пошёл шепоток, что Сиге повезло с таким мужем — великим охотником.

Подарок Духам Мизиги отдал накануне, и те ответили согласием на союз. Жрецу он вырезал чашу из местного дерева, вымочив его в соке лиан и несколько раз обжигая на костре. Такая чаша могла держать воду и не боялась огня, поэтому жрец дал согласие на проведение обряда.

Осталось одарить саму Сиге. Мизиги поймал глазами верхушку нужной ему хижины и больше не выпускал её из виду. Он шёл, внешне спокойный, но внутри всё сжалось в комок, как не было даже на первой охоте. Сильные ноги несли его прямо, а огрубевшие подошвы ступней не чувствовали впивавшихся камешков.

Наконец, хижина, где жила семья Сиге, выросла перед молодым охотником, как гриб после ливня. Он прикрыл глаза, представив улыбку Сиге, а потом три раза прокричал её имя. Внутри что-то звякнуло, кто-то вскрикнул, но вскоре появилась сама девушка. Она смущённо улыбалась и отводила глаза. Мизиги, как водится, принялся перечислять свои подвиги: при набеге на анучар, на охоте, рассказал, как он ловил рыб, как в одиночку вернулся из Тарапото, а под конец попросил принять подарок.

Откинув мягкую ткань, он протянул руку. На раскрытой ладони, глядя мёртвыми синими глазами на Сиге, лежала тсантса, а длинные рыжие волосы развевались на тёплом ветру.

[1] Ребёнок… вредно, очень плохо!