Реальная жизнь в советском языке отражается с помощью типичных приемов искривления перспектив. Но советский язык способен не только искажать пропорции и контуры действительности, он умеет инечто большее — некоторые явления не отражать вообще. Так, в официальном советском лексиконе совершенно отсутствуют словесные знаки для таких широко распространенных в обществе явлений, как "закрытые письма", "коммунистическая бюрократия" и пр.
Многим советским словам давно придан характер символов: обожествлена "партия", одухотворен "труд", канонизированы "план", "соревнование".
Советский политический язык не столько называет и определяет явление, сколько разоблачает и осуждает. "Отщепенец", "оппортунист", "аполитичность", "отребье" — это уже приговор, приводимый в исполнение в соответствии со статьями уголовного кодекса: "враг народа", "антисоветчик". Советский язык достиг уровня, позволяющего заменить процесс познания лозунгом, марксистской догмой: "Вперед, навстречу коммунизму!", "Слава партии!", "Все — на коммунистический субботник!".
Язык в СССР призван вызывать у людей определенные, нужные властям социальные рефлексы. С этой целью гигантские лозунги водружаются как памятники на центральных площадях городов, выставляются на зданиях и витринах магазинов, заполняют стены кинотеатров ж клубов.
Советский политический язык — язык-агрессор. Он подчинил Восточную Европу, распространился на Азию, захватил часть Африки, утверждается на американском континенте. Он стал лингвистической маской всех, кто верят в "светлое будущее". Влияние его универсально. В сферу его магии попадают и народы Запада; бесконечное повторение лозунгов о мире убеждает их в миролюбии советских руководителей, восторженные вопли о любви народа к партии — в благополучии советских людей. Прочертанный советскими словами путь исторического развития навязывает всем и каждому представление о неизбежности советской политической модели, парализует любое сомнение в справедливости или разумности политики Кремля. Вот почему освобождение человека от коммунизма — его иллюзий и заблуждений — связано с освобождением от советского языка — "с языковым диссидентством".
Но любому "инакомыслию" должно предшествовать познание явления. Анализу основных аспектов советского языка и механизмов его функционирования и посвящена настоящая книга. При этом не ставится в качестве задачи выявление всех пластов современного советского языка. Поставленная проблема — исследование советского политического языка. Так что назначением книги становятся две цели:
1. Предоставить ученым-советологам и политологам, политическим деятелям, журналистам и всем, кто интере- суется изучением советского общества, политический словарь-справочник, раскрывающий подлинное значение приводимых слов и словосочетаний, а также механизм советской пропаганды;
2. Раскрыть — на основе истолкования некоторых единиц языка — политические, социальные, философские, этические и психологические аспекты советской реальности, вуалируемые этим языком. В этом смысле "Советский политический язык" может в определенной степени служить путеводителем по советскому обществу.
Двойная задача книги определила ее структуру. Каждая статья открывается дефиницией значения слова (словосочетания). Затем следует анализ идеологического содержания слова в наложении на советскую реальность. Двойной угол зрения позволяет наглядно выявить противоречия между жизнью и языком. Применение слов иллюстрируется цитатами из современных советских изданий и периодической печати.
Статьи книги (расположенные для удобства в алфавитном порядке) подобраны с таким расчетом, чтобы дать читателю представление о советском политическом языке и советской социальной действительности.
В книгу включены слова и словосочетания:
1. Непосредственно политической и философской сфер ("антикоммунизм", "аполитичность", "дружба народов", "дальновидная политика", "исторические решения", "ленинский", "бессмертный" и др.);
2. дающие представление о различных сторонах советской действительности ("очередь", "жилплощадь", "давать" и пр.);
3. характеризующие (идеологизированно) советскую производственную систему и экономические отношения в советском обществе ("бригада коммунистического труда", "постоянно действующее производственное совещание", "штурмовщина", "шефство", "вахта" и т. д.);
4. традиционно русские понятия оценочного характера, пропагандистски переосмысленные в советском языке ("пресловутый", "животворный", "отчаянный" и т. п.).
Слова и выражения, включенные в книгу, как и весь советский язык, призваны утвердить в сознании людей всеобъемлющее коммунистическое мировоззрение. Более конкретное их назначение — полностью исключить любой (не советский) образ мышления. Конечно, это — задача-максимум, ее редко удается решить в полной мере. Но каждому, кто так или иначе пользуется советским политическим языком, трудно избежать искаженного восприятия действительности. Многие советские люди теряют способность воспринимать социальные явления и нравственные категории вне понятий советского языка. Это не вина их, а беда. На советского человека со страниц газет, из передач радио и телевидения обрушивается бесконечный поток стереотипов, заглушающих свободную мысль, парализующих стремление составить объективное мнение о том, что происходит в современном мире. Эффект данной языковой обработки усиливается страхом: попытка освободиться от советского политического языка и пуститься в просторы независимой мысли опасна — за ней следует наказание. Тем не менее только на этом пути советского человека ждет духовное возрождение и нравственное раскрепощение. Автор надеется, что и в этом плане предлагаемая книга будет полезна.
Исследуя советский политический язык, предлагаемая книга раскрывает в нем ряд пластов — временных и тематических. Это позволяет рассмотреть язык в его наложении на действительность и одновременно анализировать советскую действительность в ее наложении на язык. Такой анализ дает представление о путях и средствах, с помощью которых советская пропаганда воздействует на население СССР.
Читатель, надо думать, обратит внимание на архаичные пласты советского политического языка и широкое употребление привычных, традиционных для русского сознания слов. Эти словесные модели свидетельствуют о стремлении советской пропаганды сохранить преемственность, использовать в своих целях обороты традиционно русские, наполнив их, однако, новым коммунистическим содержанием. Содержанием, которое чуждо психологии и логике русского человека.
Другое любопытное явление — развернутая экспансия военной лексики в политический язык. Эта тенденция, разумеется, не случайна. Цель вторжения — внушить представление об СССР как о едином, находящемся в осаде военном лагере, в котором советские люди должны вести себя по-военному. Добавочное назначение военной, особенно морской лексики в советском языке — романтизация тусклой коммунистической действительности.
Показывая многоплановость советского политического языка, автор надеется, что это поможет читателю понять простую и вместе с тем изощренную механику идеологического манипулирования массами. Один из ее типовых приемов — насилие над русским языком, меняющее не только семантику слов, но ревизующую общечеловеческие и нравственные категории, которые они выражают. Мистификация подлинного значения слов — подмена их реального смысла иллюзорным, сознательное ограничение этого смысла, разрыв традиционных значений для принесения коммунистической пропаганды — все это ведет к омертвлению языка. Русский язык, отличающийся своим богатством, образностью, гибкостью, яркостью, скудеет, нищает, зажатый в мертворожденные советские штампы.