После танцев он пошел проводить ее. Было морозно, вдали глухо погромыхивало. Снег поскрипывал под ногами, отливал серебристыми и зелеными искорками. И казалось, нет ни войны, ни тревоги, ни отдаленных раскатов артиллерийской канонады, и хотелось идти вот так, рядом, к воспоминаниям об иных зимних вечерах, ощущая в душе робкие отголоски отзвучавшей только что музыки…

Антипов стал чаще бывать в звене связи. Что влекло его к этой совсем еще молодой женщине с мягкими, теплыми волосами и необычным разрезом глаз, которая умела быть удивительно сильной, оставаясь трогательно-незащищенной? Неутоленная жажда одухотворенной взаимности, чувства, которое наполнило бы жизнь глубоким, неповторимым смыслом? Восхищение незаурядной натурой человека, которому выпало взрослеть в огне? А может, все вместе, хотя он и сам, вероятно, затруднился бы выразить это словами?

Наверное, это было жестоко, что именно от него, Юрия Антипова, Мария потребовала помощи, когда полковник Кудряшов отказался перевести ее в полк. Узнав ее ближе, почувствовав вдруг, как она ему дорога, Антипов тем более неспособен был обречь Марию на смертельную опасность, которая на каждом шагу подстерегала летчика-истребителя. И в то же время не было у него теперь желания более сильного, чем постоянно, ежечасно видеть, слышать, ощущать эту женщину возле себя, чувствовать ее дыхание, ловить на себе ее глубокий взгляд.

Он еще не обладал тем благоразумием и трезвостью рассудка, которые приходят с годами, заставляют нас порой отказываться от самого неодолимого в себе ради спокойствия и счастья другой, любимой. Ему шел двадцать второй год.

Через некоторое время младший лейтенант Мария Кулькина была откомандирована для дальнейшего прохождения службы в распоряжение командира 267-го истребительного авиационного полка И. И. Аритова.

«…Во время пребывания в резерве с декабря 1943 года по апрель 1944 года вместе с молодым пополнением из управления дивизии в полк прибыла Мария Кулькина, до этого летавшая на самолетах „По-2“. Командир дивизии предупредил меня, что Мария Кулькина имеет большое желание летать на самолетах-истребителях и имеет для этого все данные…»

Так писал тридцать лет спустя полковник в отставке И. И. Аритов, которого мне удалось разыскать в Ленинграде.

Второе рождение

Каким слогом говорить о советской женщине на войне? Как сообщить сыновьям и внукам то восхищенное удивление, ту благодарную признательность, которые мы в свое время испытали к ней? Как передать — от сердца к сердцу — высокий облик той, которую мы видели неизменно рядом изо дня в день, из месяца в месяц — нескончаемо долгих четыре года?

Кто-то из наших зарубежных друзей однажды, уже в пору мирных праздничных салютов, сказал: если бы собрать все цветы земли и сложить их к ногам советских женщин, то и этого бы недостало, чтобы выразить всю глубину изумления их беспримерным подвигом в годы войны.

Действительно, чем соизмерить подвиг юной Зои, ушедшей в бессмертие по обжигающе-скрипучему белому снегу, или отчаянную решимость смуглолицей Маншук Мамедовой — доблестной преемницы чапаевской Анки-пулеметчицы, или спокойное мужество тысяч и тысяч других женщин, которые ходили в разведку, ловили фашиста в перекрестье оптического прицела, вытаскивали из огня раненых, кормили хлебом огромную страну?..

Имена наших летчиц еще до войны были овеяны особым ореолом. Вся страна, затаив дыхание, следила за крылатой одиссеей Осипенко, Гризодубовой и Расковой, за виртуозным мастерством летчиц в тушинском небе на авиационных парадах. И не только потому, что в небе во стократ труднее и опаснее, чем на земле, что оно требует от человека полной самоотдачи, редчайшего самообладания. Скорее потому, что летчица в бездонной синеве неба стала как бы символом безграничных возможностей советской женщины.

В годы войны мир стал свидетелем массового героизма наших летчиц. Женский бомбардировочный полк… Летчицы — Герои Советского Союза…

В 267-м истребительном авиационном полку, куда прибыла младший лейтенант Мария Кулькина, женщины были только специалистами наземных служб — оружейницами, мотористами, метеорологами, прибористами. Летали мужчины. Мария была первой летчицей в полку, твердо решившей стать истребителем.

Многие годы спустя и командир полка И. И. Аритов, и начальник штаба В. П. Вольский, и командир эскадрильи Ю. Т. Антипов, и его заместитель Д. Д. Тормахов с нескрываемым изумлением будут вспоминать о необыкновенной силе духовного воздействия этой совсем еще молодой женщины с коротко подстриженными и зачесанными назад волосами, энергичной походкой и крепкими руками, о том, как само присутствие Марии в полку невольно подтягивало самых ершистых, снимало с них налет бравады, делало их лучше, благороднее и — в этом не было никакого противоречия — мужественнее и самоотверженнее. Только тот, кто сам не раз и не два бывал под огнем, и мерз в окопах, и падал, споткнувшись о злой осколок снаряда, на прогорклую землю, — только тот способен до конца понять природу этого возвышающего влияния женщины на войне. Тем более — женщины, сумевшей подняться до высшей степени совершенства в избранном деле, стать вровень с мужчиной и утвердиться в общем признании.

Наверное, Марии в какой-то степени повезло. Она не только попала в эскадрилью офицера с большим боевым опытом, который давно уже открыл счет сбитым стервятникам, был однажды тяжело ранен и каким-то чудом остался в живых, дотянув до своих, — она стала переучиваться на истребителя под внимательным, преданным взглядом любящего человека.

Говорят, дружеский союз двоих обязательно предполагает родство взглядов, пристрастий, чувств. У Марии и Юрия Антипова очень схожими оказались не только пристрастия, но и биографии.

Отец Марии, Иван Алексеевич Кулькин, коммунист двадцатых годов, механик с золотыми руками, исколесил чуть ли не полстраны, в числе 25 тысяч посланцев партии участвовал в создании и укреплении многих машинно-тракторных станций, ставил на ноги колхозы в Казахстане, в Поволжье, на Украине. За его плечами была большая, сложная жизнь — с бессонными ночами, с голодом, с выстрелами из-за угла, с изматывающей работой, — нелегкая, но удивительно цельная и целеустремленная.

Много позднее из-за несчастного случая на заводе он лишится обеих ног и тем не менее останется в рабочем строю, будет трудиться до последнего своего дня, до последнего толчка в! сердце.

Это будет потом, когда Марии не станет. Но ведь нравственная атмосфера — своеобразный микроклимат семьи — складывается не в минуты сравнительного благополучия или духовного подъема и не в дни невзгод и тяжких испытаний, она формируется ежечасно и чаще всего исподволь, незаметно. Эта атмосфера предопределит впоследствии судьбу Марии, судьбу других детей и судьбу самого Ивана Алексеевича.

А отец Юрия Антипова, Тихон Семенович, среди десятков и сотен справок, снимков, удостоверений и мандатов всю жизнь берег одну уникальную фотографию — группа военных моряков, вооруженных винтовками, перепоясанных пулеметными лентами, в революционном Петрограде, в котором только что, несколько часов назад, победила Октябрьская революция. В центре группы — он, матрос Тихон Антипов. А еще хранилось у него, коммуниста с девятнадцатого года, старое, полуистертое удостоверение: «Выдано тов. Антипову Тихону Семеновичу в том, что он действительно участвовал в Октябрьском вооруженном восстании в г. Петрограде в 1917 году и участвовал в Кронштадтском отряде против генерала Юденича в 1919 году…»

И в память Юрия, младшего сына, на всю жизнь врежутся сбивчивые, урывками, рассказы отца о том героическом времени. О том, как провожал он в Хельсинки Александру Михайловну Коллонтай. Как по счастливой случайности не расстреляли его участники контрреволюционного мятежа в Кронштадте. И мелькали в этих рассказах яркие, прославленные имена, давно уже ставшие нашей историей, — Рошаль, Дыбенко, Калинин… И рядом с ними имя Тихона Антипова.