Зверь продолжал рычать, а я смотрела на него и в ужасе понимала, что всё... Убежать не смогу, а дёрнусь ― прыгнет... Я закрыла глаза, глубоко-глубоко вздохнула и, нащупав кинжал в складках юбки, сжала рукоятку. Сколько я так стояла, в застывшей позе, не могу сказать. Показалось, что вечность...
Стало тихо. Рычание прекратилось, и я приоткрыла один глаз. Волка на камне уже не было. Он стоял рядом и нюхал мешок. Я сделала шаг назад и упёрлась в каменную стену. Волк резко обернулся и уставился жёлтыми глазищами. И тут... Я заметила соски на брюхе: большие, тяжёлые: «Волчица! Кормящая! Теперь мне, точно, конец...». Выхватив кинжал, я выставила его перед собой:
― Уходи! Я ничего не сделаю твоим детям! Уходи!― конечно, я не рассчитывала, что она меня поймёт.
Волчица уже не рычала, а просто смотрела на меня и нюхала воздух. Она была очень крупная, гораздо больше овчарки: длинные сильные лапы, с удлинёнными, когтистыми пальцами; широкая, мощная грудь; узкое, гибкое тело и длинный, опущенный хвост. Внешний вид, действительно, напоминал волка, но не совсем. Эта зверюга больше походила на гиену, очень большую, но гиену, а не волка. Может, из-за пятнистого окраса в тёмно-серых, чёрных и светло-серых тонах, а может, из-за больших, округлых ушей, не знаю... Но впечатление жуткого, смертельно опасного зверя, она, конечно, производила.
Мне как-то уже поднадоело стоять в такой напряжённой позе, да и ноги подкашивались от страха. Я сползла вниз и присела на корточки. Волчица тоже плюхнулась на пузо и тихонько скуля, поползла ко мне. Я открыла рот от удивления: нападать она не собиралась, во всяком случае, пока. Чем ближе она подползала, тем жалобней скулила. А когда положила свою страшную, огромную, клыкастую голову на мою ступню и заглянула в глаза, до меня дошло: «Она просит помощи!!! Что-то случилось! Ей что-то нужно от меня! О, все боги Окатана!»
Как общаться с горным волком я не представляла, да и на всём Окатане, наверно, никто не представлял. Волков боялись, при возможности убивали, но в целом предпочитали на их территории не соваться. Люди крайне мало знали о горных волках... Очень медленно, замирая от страха, я опустила руку и погладила мохнатую голову:
― Я поняла... Я помогу... Если смогу...
Она моментально вскочила и бросилась в перелесок. Минут через десять волчица привела меня к свежей, глубокой трещине. Рядом было много поваленных деревьев и скальных обломков. Уже на пути я догадалась, что случилось. У волчицы была здесь нора или берлога, а там щенки, похоже, их завалило... Волчица подошла к самому краю и завыла, так жалобно и пронзительно, что у меня навернулись слёзы: «Понятно... они там». Я легла на край и свесилась вниз: «Ничего не видно... нужны факелы и верёвка». Я быстро сбегала обратно за всем необходимым, и только когда начала спускаться поняла, что делаю. Если верёвка развяжется или порвётся, или ещё что-то случится, то я, просто-напросто, сломаю себе шею.
Но всё оказалось не так страшно. Благодаря факелам, я увидела, что дно совсем недалеко. Проблема состояла в том, что трещина была очень узкой и сама звериная мамаша никак туда бы не пролезла. Щенков я увидела сразу, как только осветила камни. Они лежали плотным комочком и тихо попискивали. Их было трое: два чёрно-серых, а один, самый мелкий, полностью чёрный, как уголёк. Я запихала малышей в сумку и, кряхтя, полезла обратно.
Подниматься было уже легче. Я видела, куда поставить ногу, и за какой камень ухватиться. Волчица носилась по краю и то скулила, то начинала рычать: «Как бы она вместо «спасибо» на тот свет меня не отправила, от беспокойства за детёнышей...». Дрожащими, ободранными о камни руками, я выложила щенков на траву и отступила:
― Ну я это... Пойду... Ты уж тут сама, как-нибудь...― и медленно пятясь задом, отошла шагов на двадцать, а потом рванула обратно к ручью.
И какова же была моя радость, когда на полянке, возле мешков, я обнаружила Тучку:
― Ах, трусиха! Бросила меня, да?! На съеденье горным волкам! А сама удрала! Эх ты... Испугалась?
Я гладила кобылу, а она, ласково фыркая, тыкалась мягкими губами в ладони:
― Давай-ка собираться и делать отсюда ноги! Нам только со всей стаей встретиться не хватает!
Быстро навьючив живой транспорт и заполнив бурдюк водой, я запрыгнула в седло. А на следующее утро случилось то, что я никак не могла предположить.
Ночевали мы в пещере, довольно далеко от места встречи с горной хищницей. Пещерка была небольшая, но удобная. На закате я разожгла костёр и приготовила сносный ужин: наварила каши с вяленым мясом и даже со специями. Возле пещеры была хорошая трава и кобыла весело хрумкала, бродя кругами. На ночь я насыпала ей немного ваго, как дополнение к травяному рациону, и спокойно заснула.
Проснулась же на рассвете от громкого испуганного ржания и выскочила наружу. Тучка была привязана и в этот раз никуда не смогла удрать. Возле пещеры сидела моя гиеноподобная знакомая. Я растерянно таращилась, не понимая, зачем она пришла, пока не заметила, что возле её лап что-то ползает. Это был чёрный щенок, самый маленький из всех... Волчица смотрела в упор влажными глазами.
― Э-э-э... Ты что задумала?― кольнуло предчувствие.― Не надо... Опомнись мамаша! Что я с ним делать буду?! Ты что?! Это твой щенок! Он мне не нужен!
Она жалобно заскулила, вылизала своё слепое дитятко, глянула на меня так, что внутри всё сжалось, и бросилась в лес. Я стояла столбом, вникая в ситуацию: «Вот это номер! Она принесла мне своего щенка... Зачем?! Как она могла так поступить?! Почему?!» Но дать ответы на эти вопросы было некому. Волчица исчезла, а моих ног ползало и попискивало маленькое беззащитное существо. Я взяла его на руки и прижала к себе. Щенок, такой малюсенький и ещё слепой, глухо и утробно зарычал: по-детски, конечно, по-щенячьи, но очень злобно. Навернулись слёзы:
― Рычишь... Ну рычи, рычи... Ты же горный волк, ты должен хорошо рычать! Что же мне с тобой делать?!
Я поднесла щенка к кобыле. Сначала она шарахнулась, а потом принялась его обнюхивать.
― Ну вот и познакомились...
Волчонок ещё какое-то время поскуливал и рычал, а потом заснул. Он был накормлен: круглое, тугое пузико делало его похожим на плюшевый шарик.
― Покормила тебя твоя мама, позаботилась... А вот чем я тебя кормить буду?! Она подумала?! У меня молока нет, да и у Тучки тоже... Что же делать?
― Надо найти ему молочную маму...― тихий голос в макушке был долгожданен до боли.
― Здрасьте, вам! И где ж доброго молодца носило, по каким землям, полям аль лесам дремучим?!
Он захихикал:
― Да вот, девица-красавица, был я в раздумьях серьёзных, думал думы тяжёлые, да делами важными занимался, а вышел срок, воротился к тебе, а ты опять... мать!― и мы дружно расхохотались.― Да только не дитю человеческому, а зверю лесному, злобному и опасному.
От радости, что я опять его слышу, я расплакалась:
― Мозг, прости меня... Мне так было плохо без тебя, так одиноко...
― Мне тоже, дорогая... Мне тоже.
― А почему тогда молчал? И вообще... Никак не давал о себе знать...
― А ты почему?
― Ты знаешь...
― Знаю... Ты такая же упрямая, как и я.
― Но ведь ты ― это я!
― А я ― это ты...
Вскоре я уже ехала верхом, запихав щенка за пазуху, до тех пор, пока не придумаю для него более удобное ложе. Меня очень беспокоило, что вскоре нужно опять кормить малыша, а нечем. Необходимо молоко, только где его здесь взять?! Надо найти проход через хребет, на ту сторону. Там, на пути к Латрасу, должно быть много деревень, где можно будет разжиться свежим молоком.
Ближе к полудню я заметила узкий, высокий проход между скал. Было довольно солнечно, и он не показался мне слишком уж страшным, тем более что я предварительно проверила браслет. Он был светлым, с голубым отливом и две буквы надписи жёлтыми ― это успокоило. И я направила Тучку прямо в расщелину. Вскоре пришлось спешиться и зажечь факел. Чем дальше мы продвигались, тем становилось темнее. Несколько раз попадались подозрительные трещины, которые я вовремя замечала, да узкие места, через которые упитанная кобыла еле проходила, но... Мы двигались вперёд и в нужном направлении.