Удивительное дело! Объяснение оказалось на редкость простым. Во всяком случае в устах Павлова: потоки волн различной энергии устремлены на живой организм; вся эта энергия через глаза, уши и другие органы чувств, по нервным проводам направляется к головному мозгу — в кору, где образуются временные связи, и в подкорку, чтобы воздействовать на безусловный рефлекс; мозг обрабатывает внешние раздражения и посылает импульсы мышцам.

Сеченовский тезис: организм — это организм, плюс среда, — получил у Павлова экспериментальное доказательство. Объяснил он и причину временных связей, их необходимость, изначальное возникновение: основа цепи «организм — окружающая природа» заключается в добывании пищи, чтобы поддержать жизнь; у низших организмов только непосредственное прикосновение к пище ведет к обмену веществ, у высших — круг отношений расширяется: запахи, звуки, сочетания предметов сами по себе направляют животное на поиски пищи; бесчисленные предметы и явления приобретают значение сигналов еды, указывая, где ее искать. Чем больше наслаивается временных связей, тем дальше оттесняются инстинкты.

Павловские собаки научились отсчитывать время: достаточно было подать корм не сразу после звонка, а через одну-две минуты. Несколько таких задержек и «плёвая» железка, как добротный секундомер, выдавала слюну не сразу, а через одну-две минуты. Они распознавали тонкое различие между кругом и эллипсом — железа справилась и с геометрией. Они разбирались не только в отдельных нотах, но и в целых мелодиях — слюна шла только на «Камаринскую», поскольку после нее следовала пища.

Не счесть опытов, проделанных в павловской лаборатории с обучением животных, навязыванием условных рефлексов. С поразительной точностью собаки приспосабливались к изменяющимся условиям — не удивительно! В природе эти условия изменяются в неисчислимое число раз больше, чаще, замысловатей. Аппарат условных рефлексов — приспособительный аппарат, только он и дает возможность живому существу выжить. С одним набором врожденных рефлексов — как бы смог он перестраиваться в случае экстренных изменений среды? Собаки…

Остановимся — не все же о собаках, пора перейти и к человеку. Задачей-то было ввести физиологические законы в изучение человеческой психологии. Так ли все у человека, как у собак? Что общего между ними с точки зрения высшей нервной деятельности?

В начале войны несколько девушек-студенток добровольно поступили на курсы медицинских сестер. Теорию проходили в просветах между практикой, практику — непосредственно на очагах бомбежек. По сигналу воздушной тревоги девушки должны были бежать на сборный пункт. Он находился рядом с общежитием, и потому им разрешали спать дома. Радио, конечно, не выключалось.

Передают сводки, играет музыка — утомленные девушки спят, как убитые. Но вот радио замолкло перед объявлением воздушной тревоги, секунды не проходит — девушки на ногах, оделись, сумки на плечо и — бежать. Сигнал воздушной тревоги застает их уже на пункте. Они просыпались не от самой тишины, а оттого, что за ней неизбежно следовало и повторялось уже не раз.

Недремлющий дежурный в мозге — что это? «Недремлющая душа»? Очень, конечно, поэтично, но ровно ничего не объясняет. Все та же кора больших полушарий — в ней образовались временные связи на молчание репродуктора, за которым следовал сигнал воздушной тревоги. Между прочим, очень стойкие связи — долго еще после войны эти медсестры вскакивали со сна, если невыключенное радио вдруг замолкало…

Механизм тот же, что и у собак.

Была у меня в молодости приятельница; мы вместе работали на заводе, научились у тамошних работниц курить — курили в цехе все, чтобы перебить запах перегара машинного масла. Курили мы всегда вместе — в обеденный перерыв, в цехе, и в заводском общежитии, и вообще, когда вместе проводили время. Стоило мне увидеть приятельницу, как возникало желание закурить. А недавно, через многие годы, перебирая старые фотографии, я наткнулась на снимок этой приятельницы. И немедленно потянулась за папиросой. Сработал стойкий условный рефлекс.

Собакам такое недоступно — можно им только позавидовать: они терпеть не могут табачного дыма! Но ведь пускала собака слюну при виде изображения круга, напоминавшего, что сейчас будет еда!..

Опять тот же, что и у собак, механизм. Пусть человечество не обижается — так оно и есть. Хотя я лично не считаю обидным «сродство» с собакой.

Общая у нас и среда обитания — и у человека и у животного именно она определяет многие реакции. Но человек, кроме «общеприродной» среды, находится еще и в общественно-социальной, и это присуще только человеку и определяет качественные особенности его высшей нервной деятельности.

…Сейчас мне придется сделать некоторое отступление. Чтобы еще раз сказать: нет, условные рефлексы далеко не все объясняют. Ни у людей, ни у животных. Возможности, которые получили исследователи за последние два-три десятка лет, завели их в такие дебри, из которых не сразу выберешься.

И чтобы предостеречь — нельзя человека уподоблять животному, даже на уровне чисто физиологическом. Потому что человек — не только существо разумное; он — существо социальное. Но нельзя впадать и в другую крайность: не только общество, воспитание, условия жизни формируют личность — существует и внутренняя обусловленность поведения.

Моя книга не научный труд — всего лишь рассказ о трудах других людей. Все, о чем я сейчас вам поведаю, почерпнуто мной из опубликованной полемики между советским психофизиологом профессором Павлом Симоновым и лауреатом Нобелевской премии австрийским этологом — Конрадом Лоренцем.

Конрад Лоренц нашел удивительные механизмы в центральной нервной системе животных — «механизмы запрета» убивать особей своего вида.

«То, что многие животные практически никогда не забивают насмерть противника своего вида, объясняется не отсутствием соответствующей возможности, а особым запрещающим механизмом, который действует, опять-таки, в особых обстоятельствах», — пишет Лоренц.

Эти механизмы развились в процессе естественного отбора и представляют собой как бы специальный орган. Умерщвлять особей своего вида — такое поведение не способствует сохранению вида, в этом, должно быть, причина возникновения «механизмов запрета».

Одним ударом исполинского клюва ворон может ослепить противника; хуже того — одним ударом он может его убить. Этот вид вымер бы, если бы не механизм внутреннего запрета. Даже в самом яростном бою ворон никогда не целится в глаза другого ворона — когда же он охотится на добычу, он целится именно в глаз. Если ворон ручной, рассказывает ученый, его запретительный механизм распространяется и на людей: он будет тщательно избегать соприкосновения своего клюва с глазом человека, которого считает своим другом, даже если человек нарочно вплотную приближает свой глаз к клюву птицы. Ворон осторожно отворачивает клюв в другую сторону.

Аквариум, несколько пар рыбок; пограничные конфликты, но не бои, чреватые убийством. А между «мужьями» и «женами» — полный мир и согласие. Между тем у самцов много врожденного боевого пыла, необходимого им в естественных условиях, для защиты от угроз, таящихся в каждом кубическом сантиметре жизненного пространства. Агрессивность — врожденное и нужное качество, но ее нельзя перенакапливать, ей надо давать выход. Драка без убийства — отличный выход. Нет выхода — налицо трагедия, и запретительный механизм может сломаться под давлением внутренней агрессивности.

Исследователи пробовали поместить в аквариум одну только семейную пару — и следа не осталось от былого согласия: без всякой видимой причины «супруги» начинали драку, и самец — сильнейший — насмерть забивал самку. Но если поставить в аквариум зеркало, самец затевает бой с собственным отражением. Он вовсе не жаждет крови — ему лишь бы подраться. Нашедший выход боевой ныл удовлетворен, механизм, запрещающий братоубийство, действует исправно.

«Поломка механизма» случается не только у рыб — американский розовый фламинго, когда собственный детеныш приводит его в ярость, ударом мощного клюва убивает… детеныша соседа. Некая разница тут, правда, есть: своего птенца фламинго не трогает.