Снежная сущность протестовала, билась внутри загнанным в ловушку зверем, огрызалась на подбирающийся к сердцу холод. Вечно голодная, вечно жаждущая тепла, сейчас вдруг она воспротивилась процессу, который, как полагала Эжени, должен быть для неё естественным, желанным. Сущность хотела вернуться к огню, в его жаркие объятия, не в ледяные равнодушные руки Зимы, бросалась на сжимающиеся вокруг стальные прутья западни.

Да только поздно уже. Сущности не дано что-либо изменить, она лишь часть Эжени, инстинкты, которые человеческое сознание способно усмирять и контролировать.

Холод не чувствовался почти, впитываясь в кожу, в тело, в разум, сковывая сердце, замораживая тревоги, сожаления, печаль. Сущность заскулила жалобно, но спустя несколько ударов сердца, бившегося медленно, тяжело, затихла. И впрямь состояние похоже на сон – мягкое, укачивающее забытье, затягивающее в себя всё глубже и глубже. Даже резкий хруст треснувшего льда прозвучал где-то вдалеке, и ощущение потери опоры под ногами не заставило вздрогнуть, испугаться, просто забеспокоиться. При вдохе в легкие хлынула вода, и ледяной капкан сомкнулся, надежно зажав жертву в своих тисках.

Впрочем, теперь это не имело совершенно никакого значения.

* * *

Запах полон отчаянной, непоколебимой решимости. Старательной уверенности, где старания больше, чем уверенности. И разочарования.

В серых глазах нарочитая, безмятежная невозмутимость. Тень горечи, вины прячется под ресницами, таится в надежде остаться неузнанной.

Телефон на столе на кухне.

Последний вызов – тот самый неизвестный номер, который Али не раз уже замечала на экране смартфона подруги.

– Эжени? – встревоженный голос Дэсмонда пополам с бухающей ритмичной музыкой.

– Это Алионор. Что ты сказал Эжени?

– Где сама Эжени?

– Ушла. Сказала, что прогуляется.

– Почему её телефон у вас?

– Она забыла его дома, – или оставила.

– Эжени упомянула, что ничто и никто не изменит её решения, что так будет лучше для всех. Что, по-вашему, она могла иметь в виду?

– Не знаю.

После бала подруга замкнулась, стала раздражительной, жаловалась постоянно то на опротивевших клиентов, то на опостылевшую начальницу. Чаще предпочитала одиночество, отказывалась от приглашений Юлиссы на очередную тусовку, мучилась бессонницей, иногда подолгу сидела неподвижно, глядя в никуда застывшим взором. Али беспокоилась, но, похоже, не так сильно, как следовало бы. Эжени сама не раз говорила, что на излёте зимы снежным свойственно впадать в меланхолию.

И ещё Дэсмонд присутствовал невидимой, но крайне докучливой блохой.

– Вы не думаете, что она может поддаться зову Зимы? – предположение собеседника застало вдруг врасплох, рождая чувство протеста, вины и раздражения. Лучшей подруге плохо, а она в упор не замечала, курица слепая.

– Эжени? Бред! Она бы никогда на такое не пошла! – это всё равно что добровольно и без веской причины отгрызть себе хвост или лапу!

– Я в этом не так уверен. Я постараюсь приехать как можно скорее и…

– Будет поздно, – и Али отключилась.

Телефон обратно на стол, верхняя одежда досадной необходимостью.

Взять след и бегом, сетуя на собственную недогадливость и на невозможность сразу добраться до места в звериной ипостаси. Пусть и спальный район, но если увидят вдруг на улице волка, беды не миновать.

И охотников.

Метель застала у парка. Налетела с внезапным порывом ветра, словно из засады выскочила, впиваясь в кожу клыками-льдинками, скрывая привычный человеческий мир за колючими белыми вихрями. Всё же Али миновала высокую узорчатую арку ворот, сбежала вниз по дороге, выходящей на набережную. Ветер хлестал по лицу, норовил сорвать капюшон. Видимость не дальше вытянутой руки, фонари не горели и метель, будто назло, заметала следы, стирала запахи.

Или действительно специально?

Оборотней вела Луна, их богиня и повелительница, Зима же оставалась неведомым, непостижимым божеством, о котором Али знала на редкость мало.

Али покрутилась на месте. Позади, за оградой, прилегающая к железной дороге территория, по одну руку река, по другую запорошённая детская площадка. Дальше набережная и чёрные деревья. В любом случае Эжени могла пойти только туда.

Бежать не выходит, а каждый шаг против ветра и снега даётся с трудом. Эжени может быть среди деревьев в самом парке или на берегу за балюстрадой, а Али может запросто пройти мимо подруги и не заметить.

– Эжени! Эжени!

Оклик тонет в угрожающем урчании метели. Охватывает страх – неужели опоздала?

– Эжени!

Нога скользнула по обледеневшей дороге, ветер с готовностью толкнул порывом в грудь, сдёрнул капюшон, но упасть и растянуться Али не успела – повисла на сильных руках, подхвативших услужливо, руках, которые, как уже известно Али, каким-то странным образом не пахли ничем и тем раздражали.

– Осторожнее, – прозвучал над макушкой снисходительный голос Ройса, и ловец рывком поставил Али на ноги.

Натянув спешно капюшон, она обернулась к нему, но Ройс уже деловито, цепко оглядывался по сторонам, словно видел сквозь беснующийся снежный рой.

– Тебя Дэсмонд послал?

– Сегодня моя смена.

Так Ройс лично следил за ними?!

Неожиданно Ройс выругался, торопливо расстегнул, снял и сунул пальто в руки Али, а сам метнулся к балюстраде, перемахнул одним прыжком и исчез среди вихрей.

Да что там происходит? Он нашел Эжени?

В обнимку с чёрным пальто Али приблизилась к балюстраде, всмотрелась в белую завесу, щурясь от налипших на ресницы снежинок.

Метель закончилась. Просто схлынула волной отлива, оборвалась, словно музыка на паузе. Стих ветер, опали медленно хлопья снега. Али протерла глаза.

В нескольких шагах от берега чёрный пролом с неровными краями. И никого рядом. Минута-другая, и темное зеркало воды лопнуло, разошлось, выпуская вынырнувшего Ройса. Фонари по-прежнему не горели, но и так очевидно, кого он прижимал, поддерживая, к своей груди.

– Эжени!

Прыжок через балюстраду и с бордюра. Бросив пальто на снег, Али помогла Ройсу вытащить подругу из полыньи. Кожа Эжени на ощупь будто лед, не запах – стылый холод, мокрые волосы слиплись в сосульки, но сердце билось слабо, и по посиневшим губам сразу потекла вода, освобождая легкие.

– Жива, – Ройс вылез следом, встал возле Али мокрым всклокоченным чучелом, отжимая край свитера. – Насколько мне известно, подобных ей купание в реке в феврале не убивает. Меня, кстати, тоже, так что не стоит беспокоиться.

Больно нужно!

– Я и не беспокоюсь.

– Всегда пожалуйста.

Надо забрать Эжени отсюда. Вызывать скорую бесполезно – медицина мира людей не предназначена для иных рас.

– Сними с неё куртку и накинь моё пальто, отвезём твою подругу к вам домой, – словно подслушав мысли Али, произнёс Ройс. – Моя машина припаркована у входа в парк.

Эжени очнётся. Должна очнуться. Физически «купание» ей не повредит, она вряд ли переохладится, заработает воспаление легких или даже легкий насморк. Но кем Эжени будет, когда придёт в себя? Кем вернется?

Не исчезла ли настоящая Эжени в этой полынье, не сгинула ли навечно в темных ледяных водах?

* * *

Маленькая девочка – лет шести-семи на вид – смотрела с немым укором. В её глазах, зелёных, словно молодая листва, с россыпью солнечных капель, читались недовольство и неодобрение, помноженные на обвинение. Длинные серебряные волосы, насупленное детское личико, так похожее на лицо Эжени, когда ей было столько же лет.

Или девочка эта и есть сама Эжени и глаза её серые, а вовсе не зелёные? Снежная сущность, принявшая облик своей непутёвой хозяйки.

И отчего-то перед сущностью стало стыдно. Она-то не хотела, она протестовала и боролась до последнего, покуда хватало сил. Сущность всё решила и выбрала ещё тогда, в тот злополучный вечер в особняке госпожи Миланы. Подчинилась, открылась Дэсмонду, несмотря на риск оказаться поглощённой чужой огненной сутью, растаять под палящим сиянием солнца. Но Эжени остаётся наполовину человеком, а человек не может столь безрассудно, безоглядно делать прыжок в неизвестность. Это естественный механизм самозащиты, более чем уместный в мире, где она живет, разумная предосторожность, здравые опасения. Разве можно винить человека лишь в том, что он остерегается сразу верить в нечто, увиденное впервые в жизни?