Урсула часто уезжает на гастроли, оставляя Бориса одного. Когда она в Париже, они редко сидят дома. Оба, несмотря на денежные затруднения, красиво и изысканно одеваются. Это одна из самых элегантных пар артистического и интеллектуального Парижа.
Лето они проводят в Сен-Тропез. У моря Борис оживает: загорает, плавает, ныряет, несмотря на запреты врачей; утром, до восхода солнца, ходит на прогулки, беседует с рыбаками. Урсула не дает ему заботливых советов, она прекрасно понимает и разделяет его жажду жизни.
В Сен-Тропезе их окружала большая компания сен-жерменских друзей. Молодой режиссер Поль Павио как-то затеял снимать невероятный полудокументальный фильм о Сен-Тропезе. Борис написал для него сценарий. Ален Рене, еще не успевший стать известным режиссером, взял на себя монтаж. В одной из главных ролей снимался Мишель Пикколи. Жюльет Греко и Марк Дёлниц изображали самих себя и целовались перед камерой под комментарий (текст Виана) следующего содержания: “Греко и Марк Дёлниц посвятили свой отпуск совершенствованию дотоле неведомой эротической практики, которую только истинные знатоки сумеют оценить по достоинству. Научное название того, что они делают, дал Франсуа Мориак: “Поцелуй прокаженного”. Виановский “бразьер” тоже фигурировал в этом фильме на правах полноценного действующего лица.
Приблизительно та же роль была отведена ему на фотоприглашении, которое Борис с Урсулой разослали своим друзьям, решив наконец пожениться. Правда, женился Борис неохотно, уступая уговорам друзей и настояниям самой Урсулы. Урсула в свою очередь поддалась увещеваниям матери. После свадебной вечеринки, состоявшейся на террасе в Сите Верон 8 февраля 1954 года, Борис две недели с женой не разговаривал.
В начале 50-х Виан увлекся научной фантастикой. Это было в некотором роде поветрие: его интересы разделял Раймон Кено и многие другие известные люди того времени. Любители фантастики учредили закрытый клуб “Савантюрье” (от слияния “ savants” — “ученые” и “ aventuriers” — “искатели приключений”). Виан сочинял теперь сценарии скетчей и фильмов на фантастические темы, переводил фантастику и даже написал статью для “Тан модерн” “Новый литературный жанр: научная фантастика”. Движение “савантюристов” опиралось на твердый научный базис: теорию философа Альфреда Кожибского. Польский инженер и гражданин Соединенных Штатов граф Кожибский был основоположником лингвистической философии, которую назвал “общей семантикой”. Это своего рода теория относительности, согласно которой убеждения человека неизбежно вступают в противоречие с системой лингвистических знаков, усвоенных в детстве. Кожибский предлагал оздоровить человечество и выработать новые нейролингвистические навыки, для чего выдвинул принципы этического перевоспитания людей.
В июне 1952 года Виан был торжественно принят в ряды другой таинственной организации, которая пристально следила за его творчеством и оказывала ему моральную поддержку. Это была Коллегия патафизиков, основанная в Париже в 1948 году неким доктором Сандомиром. Целью Коллегии было исследование тех областей человеческого знания, на которые не обращали внимания физика и метафизика. Члены Коллегии почитали себя детьми “короля абсурда” Альфреда Жарри и отсчитывали новую эру со дня его рождения, то есть с 8 сентября 1873 года. Все дела Коллегии окружались строжайшей тайной, так что посторонние видели в этой организации лишь клуб шутников и любителей абсурда. Членами Коллегии в 50-е годы были Раймон Кено, Жак Превер, Макс Эрнст, Эжен Ионеско, позже — Жоан Миро, Рене Клер и другие. Коллегия патафизиков присвоила Виану звание Живодера первого класса и опубликовала “Полдник генералов” в своих “Тетрадях”. В мае 1953-го Виан был принят в ряды Сатрапов Коллегии, что являлось следующей ступенью к вершинам патафизики.
Ощущая, что жизнь тает, Виан живет все интенсивней, все шире пытается ее охватить. Он сочиняет либретто для балетов, проявляет неожиданный интерес к песне и опере. В 1953-м пишет либретто к опере “Снежный рыцарь” (музыка Жоржа Делерю). Театральный фестиваль, на котором разыгрывается грандиозное представление, проходит в Нормандии, в городе Кан, в августе 1953-го. Представление длится четыре часа и поражает богатством декораций, костюмов, количеством статистов. В спектакле задействованы даже живые лошади… За август “Снежный рыцарь” был дан семь раз и имел неизменный успех у публики и критики.
Забавная деталь: появление в Кане виановского “бразьера” произвело неизгладимое впечатление на мэра города. Он подружился с Борисом и ждал только одного — хоть на миг оказаться за рулем сногсшибательного автомобиля.
Жанр французской авторской песни еще только утверждался в это время. Еще только начинали звучать голоса Шарля Трене, Лео Ферре, Жоржа Брассанса, Феликса Леклера, Мулуджи. Всерьез заняться песнями Бориса уговаривали многие — Урсула, которой захотелось петь, композитор Жак Дьеваль. Наконец в 1954-м Борис принес в Союз авторов и композиторов текст и музыку песни “Дезертир”. Гармонизацию сделал Гарольд Берг. Правда, первоначальная версия “Дезертира” была достаточно воинственной, а вовсе даже не антимилитаристской, и Мулуджи, заинтересовавшийся песней, заставил Бориса изменить текст. Впоследствии, когда “Дезертир” сделался популярным, Мулуджи пытался оспорить у Виана авторство окончательного варианта, но, кажется, так в этом и не преуспел.
Виан предложил свои песни певице Рене Лёба. Она отказалась, но познакомила Виана с молодым композитором Джимми Вальтером. Через несколько месяцев было готово около тридцати песен. Сначала дело как будто заладилось и песни разошлись по исполнителям. Но следующую серию никто брать не хотел. Жак Канетти, знакомый Виана по “Киновракам” и владелец театрального зала, нескольких театральных компаний и радиопрограмм, а кроме того, директор парижского отделения фирмы “Филипс”, посоветовал Борису петь самому. (Французы были и остаются на редкость терпимы и внимательны к проблескам таланта и с готовностью помогают молодому дарованию. Уже одно то, как дебютировала не умевшая петь Жюльет Греко, приводит в изумление.)
Через месяц после разговора с Канетти Виан начал петь в его кабаре “Труа боде” (“Три осла”). Он страшно волновался перед каждым выходом, от смущения порой не слышал музыку, сбивался с ритма. Ему не хватало дыхания. Это было даже не вполне пение, скорее декламация под музыку. Но публика с интересом ходила слушать, как поет автор скандального романа, знаменитый сен-жерменский трубач, хотя восторга не проявляла и вообще реагировала вяло. Один только Серж Гензбур оценил тогда песенный стиль Виана и в 1984-м написал в журнале “Ар”: “Только потому, что я услышал Виана, я решил попытать счастья в этом непритязательном жанре”.
Однако фирма “Филипс”, угадав виановский стиль и его будущий успех, предложила Борису напеть пластинку. Сначала он напел правила дорожного движения, положенные на мотив популярных песен, чтобы изучающим было легче запоминать, потом записал с дюжину собственных песен под аккомпанемент оркестра. Эта первая пластинка в 45 оборотов называлась “Невозможные песни”. В том же году появилась вторая “сорокапятка” — “Возможные песни”. Третья, в 33 оборота, вышла в 1956-м и называлась “Возможные и невозможные песни”. На конверте была напечатана небольшая заметка об авторе. Если раньше Виан писал о Брассансе, то теперь Брассанс написал о Виане:
Борис Виан — это одинокий странник, бросившийся на поиски новых песенных миров. Если бы этих песен не было, нам, без сомнения, не хватало бы их. В них есть то необъяснимое, что делает любое произведение искусства нужным и важным. Кому-то они не нравятся, пусть так, на это у всех есть право. Но придет время, сказал мне один человек, и песни Виана будут нужны всем.
Летом 1955-го Борис гастролировал со своими песнями по Франции. Сопровождал его друг и аккомпаниатор Ален Гораге. В Париже Виана хорошо знали, многие его любили. Провинция же о нем слыхом не слыхала, в лучшем случае уловила смутное эхо скандала с Салливеном. И вдруг является какой-то человек со странным русско-армянским именем и распевает со сцены непривычные для слуха песни про дезертиров. Сначала публика недоверчиво прислушивалась, затем стала возмущаться и свистеть. Группа пожилых мужчин из Нанта, следуя за Вианом из города в город, пыталась сорвать его выступления. Исполнение “Дезертира” всякий раз сопровождалось криками “Убирайся в Россию!” и угрозами. Позже выяснилось, что это были ветераны второй мировой, которые почему-то приняли песню на свой счет, хотя писалась она по следам событий в Индокитае. Однажды едва не дошло до драки, и Борис пошел ва-банк, пригласив лидера группы выпить и поговорить по душам. После разговора все недоразумения были улажены, и собеседники расстались почти друзьями.