– Я и вправду немного устал с дороги, – ответил я ей.

– Силверсмит покажет вам, где ваша комната, – произнесла она, и тут я углядел, что дядя Чарли находится среди нас. А я и не заметил, как он возник. Он, подобно Дживсу, материализовался из пустоты. Очевидно, это у них семейное.

– Силверсмит.

– Да, мадам?

– Проводите мистера Финк-Ноттла в его комнату, – распорядилась леди Дафна, но чувствовалось, что ее подмывало сказать не «проводите», а «препроводите».

– Очень хорошо, мадам.

Я заметил, что он слегка прихрамывает, из чего можно было понять, что Сэм Голдуин достал в броске его икру, но спрашивать и уточнять я не стал, так как опасался, вдобавок к икроножной мышце, причинить еще боль его самоуважению. Я поднялся вслед за ним по лестнице и очутился в удобной, хорошо обставленной спальне, после чего с веселой душой пожелал ему спокойной ночи.

– Да, Силверсмит, – сказал я.

– Сэр?

– Мой человек приехал?

– Да, сэр.

– Пришлите-ка его ко мне.

– Очень хорошо, сэр.

Он удалился, и через несколько минут я увидел перед собой так хорошо мне знакомые черты.

Но это не были черты Дживса. Это были так хорошо мне знакомые черты Клода Кэттермола Перебрайта.

Глава 7

Наверно, если бы я был средневековым сеньором – наподобие, скажем, того же рыцаря Роланда – в те дни, когда, куда ни швырнешь кирпичом, обязательно шарахнешь по башке какого-нибудь мага или звездочета, и люди то и дело в кого-то превращались, это явление меня бы нисколько не удивило. Я сказал бы просто: «А-а, так Дживса заколдовали и превратили в Китекэта? Жаль. Но что сделаешь, такова жизнь», – после чего и думать бы об этом забыл и распорядился бы, как обычно, чтобы подали трубки, и несли сюда кубки, и позвали ко мне скрипачей.

Но в наше время такой благодушный взгляд на вещи понемногу утрачивается, так что, врать не буду, я испытал глубокое потрясение. Я воззрился на пришельца, чувствуя, как глаза мои вылезли из родных орбит, словно улиткины рога, и, выпученные, заходили туда-сюда.

– Китекэт! – сдавленным голосом воскликнул я.

Он нахмурился и покачал головой, как заговорщик, когда его товарищ по заговору ляпнул что-то неуместное.

– Медоуз, – уточнил он.

– Что значит – Медоуз?

– Это меня так зовут, пока я нахожусь у тебя в услужении. Я твой слуга.

Меня осенила догадка. Я уже говорил, что портвейн, которым я на пару с Эсмондом Хаддоком, пожалуй, все-таки несколько злоупотребил, был добрым старым вином долгой выдержки и отличался изрядной крепостью. И вот теперь мне подумалось, что, возможно, в нем содержалась еще более сокрушительная сила, чем я поначалу определил, и что леди Дафна Винкворт была на самом деле права, сочтя меня пьяным вдребезги. И я уже готов был повернуться на бок и обратить лицо к стене, чтобы отоспаться, но Китекэт продолжал развивать свою мысль:

– Твой лакей. Твой камердинер. Твоя персональная обслуга. Все очень просто. Дживс приехать не смог.

– Что-о?

– Именно так.

– Ты хочешь сказать, что Дживса со мной не будет?

– Не будет. Я вместо него. Что это ты делаешь?

– Обращаю лицо к стене.

– Зачем?

– Разве ты не обратил бы лицо к стене, если бы оказался в этой мышеловке, где тебя считают Гасси Финк-Ноттлом, а ты остался без Дживса, без его поддержки и совета? О Господи! О, черт подери! О, проклятье! Почему Дживс не смог приехать? Болен он, что ли?

– По-моему, нет. Я, конечно, не специалист в области медицины, но, когда я видел его последний раз, вид у него был цветущий и витаминизированный. Глаза блестящие. Румянец во всю щеку. Нет, положительно, Дживс здоров. А помешало его приезду то, что его дядя Чарлз здесь дворецким.

– Как это могло ему помешать?

– Мой дорогой Берти, напряги свои умственные способности, если они у тебя имеются. Дяде Чарли известно, что Дживс присматривает за тобой, Дживс наверняка еженедельно пишет ему письма, извещая о том, как ему хорошо у тебя работается и как он ни за какие коврижки не сменит этого места на другое. Ну так подумай, что получится, объявись он вдруг в качестве слуги Гасси Финк-Ноттла? А я тебе объясню, что. У дяди Чарли возникнут подозрения. «Тут что-то не так», – скажет он себе. И не успеешь ты глазом моргнуть, как он бросится отдирать твои накладные бакенбарды и выводить тебя на чистую воду. Ясно, что Дживсу нельзя было приезжать.

Да, в его словах что-то есть, вынужден был признать я. Однако негодование во мне все еще бурлило.

– Что же он меня не предупредил?

– Ему самому это пришло в голову только после твоего отъезда.

– Но почему бы ему не уладить это с Силверсмитом полюбовно?

– Такую возможность мы с ним обсуждали. Но Дживс сказал, что его дядя Чарли из тех, с кем ничего не возможно уладить полюбовно. Это человек твердых принципов.

– Подкупить можно всякого человека.

– Но не Дживсова дядю Чарли. Ты не представляешь, Берти, что это за личность! Когда я приехал и увидел его, у меня поджилки затряслись. Помнишь, какое впечатление произвела на царицу Савскую первая встреча с царем Соломоном? Вот и со мной было примерно то же. «Мне и вполовину не сказано было», – пробормотал я про себя. Если бы не Куини, которая увела меняет его сурового лика и дала подкрепиться рюмочкой кулинарного хереса, я бы наверно где стоял, там бы и рухнул в обмороке.

– Кто это – Куини?

– Ты еще с ней не знаком? Горничная. Замечательная девушка. Обручена с полицейским по фамилии Доббс. Ты когда-нибудь пробовал кулинарный херес, Берти? Занятная вещица.

Я почувствовал, что мы уклонились от темы, сейчас было не время для легкомысленной болтовни насчет кулинарного хереса.

– Да послушай ты, черт возьми! Ладно, хорошо, я понял, почему Дживс дал задний ход и не приехал. Но ты-то почему здесь очутился? Не понимаю.

Он вздернул брови.

– Не понимаешь, почему я здесь?! Не ты ли своими губами говорил, когда мы обсуждали, брать ли мне на себя роль Гасси, не ты ли доказывал, что мое место – именно здесь? Что мне необходимо быть непосредственно на театре военных действий, постоянно видеться с Гертрудой, уговаривать ее, убеждать, чтобы сломить, в конечном итоге, ее неподатливость? – Он осекся и посмотрел на меня пронзительно. – Ты, может быть, вообще против того, чтобы я находился здесь?

– Д-да н-нет, я…

– Вот именно, – произнес он холодно и твердо, как крутое яйцо на пикнике. – У тебя, оказывается, имеются какие-то сложные соображения против моих планов? Ты не хочешь, чтобы я завоевал сердце девушки, которую люблю?

– Как это – не хочу? Конечно, я хочу, черт подери, чтобы ты его завоевал.

– Ну не по почте же мне завоевывать.

– Но все-таки находиться в «Деверил-Холле» тебе для этого не обязательно. Мог бы остановиться в доме священника.

– Нельзя требовать от дяди Сиднея, чтобы он разместил у себя одновременно и Тараторку, и меня. Слишком жирно будет.

– Тогда в гостинице.

– Здесь нет гостиницы. Только так называемые «пивные дома».

– Можно снять койку в доме у крестьян.

– И спать вместе с крестьянином? Нет уж, спасибо. Сколько, по-твоему, у них спальных мест?

Я растерялся и смолк. Впрочем, каяться и отрекаться от своих слов в таких случаях не имеет смысла. Когда я снова заговорил, Китекэт, я думаю, не уловил в моем голосе дрожи. Мы, Вустеры, такой народ. В минуту душевных терзаний мы похожи на индейцев, которые, даже когда их поджаривают на костре, все равно остаются душой общества.

– Ты ее уже видел? – спросил я.

– Гертруду? Да, как раз перед тем, как идти к тебе. Я был в холле, и она вдруг выходит из гостиной.

– То-то она, должно быть, удивилась?

– Не то слово. Она пошатнулась и едва не упала. Куини говорит: «Ой, мисс, вам плохо?» – и убежала за нюхательной солью.

– Так там была еще и Куини?

– Да, и Куини со спущенной косой. Она как раз делилась со мной своим беспокойством по поводу душевного состояния своего жениха. Он у нее атеист. .