Сказал не от лихой смелости и находчивости — просто так получилось.

— Значит, ожидал? — обрадовалась Таня. — Какой же ты молодец! Слушай, а я в гости к тебе собралась.

Вряд ли что-либо могло удивить Костю больше, чем это сообщение. В недоумении спросил:

— Зачем?

— Не знаешь, зачем в гости ходят! С сестренкой познакомлюсь. Она в школу ходит? — Тане хотелось, чтобы он ее идею принял легко, естественно.

— В сентябре пойдет, — машинально, не задумываясь, ответил он.

— С твоей мамой познакомлюсь… И вообще, должна я знать своих комсомольцев, как ты думаешь? Кое у кого уже побывала.

— Ну… сходи еще к кому-нибудь. Другому.

— А ты и есть тот «другой»… — Тане было неловко за свою настойчивость, но не отступать же. — Кстати, «другой» звучит, как «друг», — сказала она. — Правда ведь, хорошо звучит?

Костя беспомощно вздохнул:

— Почему обязательно ко мне?

— Ты совсем-совсем не хочешь, чтобы я пришла в гости?

Костя отвел глаза, будто заинтересовался пыльным бетоновозом с большущей желтой грушей, медленно вращавшейся на ходу.

— Зачем так ставить вопрос…

— Костя, ты из-за отца? — в упор спросила Таня. — Не надо, я все знаю.

— Знаешь… — Он сник окончательно.

Таня и сама растерялась. Не знала, как быть. И оттого, что не знала, сказала бодро, по-казенному:

— Костя, выше голову. У каждого свои трудности и проблемы.

— И когда ты собираешься… к нам?

— Да хоть сегодня вечером.

— Нет, — воскликнул Костя. — Только не сегодня!

— Прости, — помолчав, сказала Таня, — наверное, об этом нельзя спрашивать, но… у него, что, период такой… ну, который запоем называется? Или он… каждый день?

— Почему это! — Костя неожиданно обиделся. — Выдумала — запой! И совсем не каждый день. Иногда.

— Я не так сказала. Я понимаю… Костя, не сердись. Я к тебе очень хорошо отношусь. И пожалуйста, Костя, не думай, ничего не может измениться.

Несколько дней назад Таня едва ли не случайно, на секунду, взяла Костю под руку, а сейчас взяла совсем не случайно. Пусть знает: она говорит ему эти самые главные слова не из жалости, не сгоряча, а вполне сознательно, хорошо понимая, что они значат.

Уже виднелась школа. К ее воротам, точно магнитом, со всех примыкающих улиц стягивались ученики. Костя почти не чувствовал под локтем Таниной руки, а куда яснее ощущал гулкие толчки своего сердца. Ему, сердцу, невесомая рука Тани была явно не под силу. И радость, и смущение, и тревога — все смешалось в душе Кости.

Наверное, с минуту они шли так. А может, и не минуту — всего несколько секунд. Привычное понятие времени вдруг перестало существовать. Хотя… вот он, газетный киоск с обложками журналов, — уже рядом. Значит, много прошли.

— Я газету куплю, — тихо сказал Костя.

— А я — трамвайный абонемент. — И Таня подняла портфель, стала расстегивать его, чтобы достать кошелек.

Костя ожидал ее, стоя рядом.

Расплатившись за абонементные талоны, она спросила:

— А на завтра пригласишь? Сестру как зовут, Юля? Она шоколад любит?

— А может, на той неделе?

— Костя, ну чего ты? — с мягким укором сказала Таня. — Еще скажешь: через месяц! Не переживай. Значит, договорились — завтра? Так любит сестренка шоколад?

— Не знаю, — вздохнул Костя. — Медовых пряников всегда просит купить. Сейчас дома сидит. Горло у нее…

— Заболела?

— Простыла немного.

— Тем паче приду. Больных надо навещать.

Глава девятая

В воскресенье отец пришел под вечер сильно выпивши. А уж если выпьет — хорошего не жди. Придирается, шумит, стучит кулаками по столу. Мама быстро одела перепуганную Юльку, дала санки, велела идти во двор. И Юлька, видно, перегуляла. Может, и ледышку пососала, разве признается! И вот уже третий день не ходит в детский сад. Болезнь, в общем, пустяковая, даже врача не вызывали, и сестренке не обязательно было, как настоящей больной, лежать в кровати, не подниматься. И она ходила по комнате, играла с куклой Дашей. Только одета была потеплей да шея перевязана.

Когда Костя, налив в таз воды, принялся мыть пол, Юлька тут же захотела помогать, но брат воспротивился.

— А сам для чего моешь? — спросила Юлька.

— Потому что грязно.

— Не грязно. Мама ведь мыла. В субботу.

— А сегодня — среда. Сколько дней прошло, посчитай.

Юлька принялась было считать, но сбилась.

— Не обманывай. Это потому, что девочка из вашего класса придет. В гости. Мне мама сказала.

Брат не стал отрицать. Вытерев тряпкой под шкафом, наставительно заметил:

— Так всегда делают: раз гости, то прибирают в комнате.

— И нет. Когда дядя Гриша приходит к папе, никто не прибирает…

— Сравнила! Разве дядя Гриша — гость? Водку ходит пить. Никто его и не зовет.

— И вино тоже. Красное. Сладкое оно.

— Откуда знаешь, что сладкое?

— Из бутылки пробовала. Там немножко-немножко оставалось.

— Если увижу — уши оборву! — отжимая мокрую тряпку, пригрозил Костя. — Ишь, пробовала! Отраву!

— А зачем же папа эту отраву пьет?

— Зачем? Не соображает потому что.

— И дядя Гриша не соображает? — Темные выпуклые глаза Юльки удивленно округлились.

— У того и вовсе ума с горошину… Недавно без шапки домой вернулся. Потерял где-то.

— А он не придет к нам?

— Кто? — озадаченно спросил Костя. — Дядя Гриша? Сегодня?.. Что ты, что ты, что ты!

— И Ломтик так же, — тихонько засмеялась Юлька.

— Какой Ломтик? — не понимая, заморгал Костя.

— Попугай. Ты же видел, когда приходил за мной. «Что ты, что ты!» Это разговаривает так, если его ребята дразнят и он на них сердится. А Ломтиком прозвали, потому что клетку носом ломает. Ухватит прут, как щипцами, и дергает. Или повиснет на нем. Я один раз взяла кусочек сахару…

— Обожди… — Костя взглянул на часы. — Хочешь помогать — тогда бери тряпку, пыль будешь вытирать. Управимся скорей. Будешь помогать?

— Ага! — обрадовалась Юлька и схватила отжатую тряпку, висевшую на краю ведра. — На столе вытру и…

— Куда? — Костя загородил дорогу. — Ох и чумичка! Кто же мокрой тряпкой пыль…

Юлька была понятливая. Минут через двадцать и стол блестел, и на буфете, среди безделушек, не видно было пыли. Даже мрачно темневший экран телевизора вытерла. А вот щеку свою и нос зачем-то украсила грязными пятнами.

— Замазура! Гостей напугаешь.

Глянула Юлька в зеркало, ужаснулась и помчалась в ванную комнату. Вернулась, сияя чистым лицом, с улыбкой до ушей:

— А новый бант мне завяжешь?

— Скоро мать придет. Некогда, — отмахнулся Костя. Ему и в самом деле было некогда. Вдруг подумалось, что надо бы отца встретить у проходной завода. Хоть утром и попросил его нигде не задерживаться, вернуться с работы вовремя, но разве отцу верить можно?

К заводу Костя добирался с приключениями. Не проехал и двух остановок — вдруг троллейбус остановился: на линии отключили электрический ток. Костя соскреб монеткой наледь на стекле, обождал немного, глядя на спешащих людей, будто гонимых косо летящей снежной крупой, и заволновался — сколько же так стоять будут?..

Не один Костя беспокоился. Самые нетерпеливые с досадой выходили из теплого нутра машины на холод и, в первую минуту часто оглядываясь — не ожил ли троллейбус, устремлялись вдоль снежной улицы. Косте бы выдержку проявить, посидеть спокойно, а он тоже заторопился к двери. И надо же, вот досада — не прошел и сорока шагов, как сзади хлопнула дверь, и мимо него, завывая, промчался полупустой троллейбус, в котором он только что уютно сидел у окошка. Костя рванулся следом, но добежать до остановки не успел — каких-то четырех-пяти секунд не хватило.

Что, следующего ждать? Но где он, следующий, когда будет? И снова сплоховал Костя: тот, следующий, широколобый, с желтой полосой и шпилькой мачт наверху, появиться не замедлил. Однако сесть в него Костя и не пытался — остановка у светофора была чуть видна. А потом и ждать не имело смысла, до заводской проходной — уже минут пять ходу. Это, конечно, если хорошо идти. А Костя шел хорошо. Почти бежал. Он даже вспотел.