- Это дело вашего начальства, - указывая на майора, сказал я.
- Документы ваши у меня, вы их получите вечером, - сказал Аркатов. - Говорить о том, чтобы вы не распространялись об этом приключении, я думаю, не стоит, - закончил он, и мы вышли на улицу.
- Ну, как, товарищ полковник, узел распутывается? - спросил он.
Я пожал плечами.
- А по-моему запутывается.
- И да, и нет. Вы сейчас куда едете?
- Опросить погорельцев, жителей того проклятого дома.
- А я в комендатуру. Итак, до вечера у генерала.
Жильцы сгоревшего дома были переселены в пустовавшее здание почтамта. Всего было пять семейств: Градусова, того самого инженера, о котором говорил посетивший меня человечек, и четырех других. Тут был и рабочий пивоваренного завода Соломин, и пианист Приорин, и та самая Елизавета Львовна, на которую ссылался таинственный человек.
Конечно, никто из них даже и не слышал ни о каких «привидениях». На мой вопрос, кто из них жил в той стороне дома, где произошел взрыв и откуда начался пожар, жильцы ответили: «Никто», а инженер Градусов удивленно сказал:
- Разве товарищу полковнику неизвестно, что вся передняя половина дома, начиная с парадного и включая большой зал, то есть центр здания, пустовала?
- Почему пустовала?
- До прихода наших войск там находился немецкий офицерский изолятор, и, хотя официально это не было известно, мы, жильцы, знали об этом.
- Как же немцы разрешили посторонним жить в том доме?
- А мы жили с другой стороны, отделенные глухой стеной от изолятора. Дом этот некогда принадлежал купцу Тестову, и купец своеобразно построил этот дом. Переднюю сторону он вывел фасадом на улицу, с парадным подъездом, с колоннами и львами, с просторными комнатами, большим залом, с паркетом и высокими окнами… То есть для себя. Для прислуги же и для сдачи в наем он отвел вторую, заднюю часть дома, совершенно изолированную от первой, с отдельным ходом, со своим двором. Поэтому нас и не тронули немцы. Вот приблизительный план этого дома… - И он быстро набросал его на бумаге.
- Но кое-кого вы все-таки видели?
- Конечно, - зашумели жильцы, - и больных, и врачей некоторых…
- А не встречали вы когда-либо маленького роста, невзрачного человека, отлично говорящего по-русски?
Жильцы задумались, потом Елизавета Львовна, а затем и остальные покачали головами.
- По-русски некоторые говорили, но мужчины такого не было.
- А женщины?
- Была одна, врач, но она давно уехала отсюда… да и та, кажется, была не немка: не то полька, не то чешка, - сказал Градусов.
- Немка, - решительно сказала Елизавета Львовна, - только она родилась в России и долго прожила в Польше. Воспитанная дама с хорошими манерами и очень неплохо говорила по-русски, но она не уехала, недели три назад она ненадолго приезжала…
- А вы помните ее внешность? - спросил я.
- Ну, как же! Невысокая, полная, с приятным лицом и темными глазами.
- Спасибо, прошу извинить за беспокойство, поднимаясь, сказал я.
- Товарищ полковник, - просительным тоном сказал Градусов, - от лица, так сказать, коллектива я обращаюсь к вам… нельзя ли просить об одном очень большом для нас одолжении?..
Жильцы закивали головами.
- …Здесь есть несколько никем не занятых домов. Можно ли нам, с вашего разрешения, перебраться в один из них. Почтамт и велик, и неприспособлен для жилья.
- Отчего же? - сказал я. - Вы и Елизавета Львовна садитесь сейчас со мною в машину. Мы проедем в комендатуру, где вам выдадут ордера на подходящий дом.
Под радостные возгласы остальных мы спустились к машине.
Проезжая мимо санотдела, я сделал вид, будто что-то вспомнил и, приказав шоферу подъехать ко входу и попросив спутников подождать, вошел в дом.
- Где лежит раздавленная грузовиком женщина? - поднявшись наверх, спросил я дежурного врача.
- В первом этаже, в комнате номер девять, товарищ полковник.
Я спустился к машине и попросил Градусова и его спутницу пройти со мной.
- К коменданту? - идя за мною, спросил инженер.
- Нет, - сказал я, пропуская их в комнату № 9.
На клеенчатой кушетке лежал труп, покрытый простыней.
Я отдернул простыню и коротко спросил:
- Вы не знаете ее?
- Госпожа Янковиц! - вздрогнув и всматриваясь в труп, сказал Градусов.
- Не ошибаетесь? - спросил я.
- Нет! Это она, - уверенно сказала Елизавета Львовна и перекрестилась.
Спустя несколько минут комендант города уже подписывал ордер жильцам сгоревшего «дома с привидениями».
В 22.30 я был у генерала. Капитан Аркатов уже стоял у стола.
- Вот и отлично, - сказал генерал. - Итак, займемся делом. Что скажете, капитан? - и, усевшись в глубокое кожаное кресло, он замолчал.
Я присел к столу и, вынув блокнот, приготовился слушать капитана.
- Когда я по вашему приказанию прибыл к месту происшествия, там убитой женщины уже не было. Ее перенесли в помещение санчасти, где я произвел тщательный осмотр трупа. На левой руке у нее был найден след иглы шприца, а произведенное вскрытие подтвердило наше предположение. Вот акт вскрытия. - И Аркатов скороговоркой прочел: - «Мы, нижеподписавшиеся врачи, капитан медицинской службы…» - И, пропуская слова, он сказал: - Вот оно: «Согласно результату вскрытия смерть женщины произошла от отравления цианистым калием, введенным в ее тело при посредстве шприца, что и послужило причиною смерти неизвестной, занесенной в протокол вскрытия под вымышленной фамилией военврача Красновой. Капитан медслужбы Зверев».
- Как видите, если и не очень литературно, то, во всяком случае, убедительно, - сказал Аркатов, откладывая в сторону листок вскрытия.
- Продолжая осмотр трупа, кроме уже известных вам документов на имя Красновой, я нашел на нем вот этот маленький медальон с буквами «Г» и «Я», католический молитвенник со свастикой на переплете и обрывок письма, написанного по-немецки, всего в две строки… А это три фотографии, снятые нашим фотографом с убитой. Вот отрывки из письма и их перевод. - И он, кладя на стол перечисленное, прочел:
- …«Нужно полагать, что эта задержка сможет приостановить хотя бы на…» - здесь пропуск, а сбоку приписка карандашом - «прекрасно», - вот и все, но приписка эта сделана по-английски. Итак, как видите, налицо запутанный клубок. К этому добавлю еще следующее. Из опроса лиц, первыми обнаруживших труп, выяснилось, что «Краснова» (так пока будем называть ее) была сброшена со студебекера, шедшего в колонне автомобилей к переправе, но как она попала в колонну, никто не знает. И второе - часть машин этой колонны принадлежит штабу тыла польской дивизии, стоящей на отдыхе у местечка Вязы. Шоферы машин и провожавшие грузы сержанты и офицеры, опрошенные днем, ни чего не знают. Вот телефонограмма из дивизии, - и Аркатов положил ее рядом с остальными вещами «Красновой».
- Метки на белье есть? - спросил я.
- Меток нет, но белье иностранного происхождения, - сказал капитан.
- Сложный переплет, - сказал генерал, - тут все - и латинские буквы, и немецкое письмо, и английская приписка, и даже польский молитвенник. Что вы сами думаете об этом, капитан?
- Решения пока нет, товарищ генерал, но эта смесь, конечно, подстроена недаром. Несомненно, нас хотят запутать. С одной стороны, «Краснова» и ее хозяева как будто бы немцы, все как бы клонится к тому. И свастика на молитвеннике, и покушение на вас, и фронт в ста километрах отсюда, все зто говорит о немцах, но зачем немцам запутывать нас? Мы с ними воюем, им не надо прятать своей удачи. Если они сумели взорвать у нас под носом дом, - в этом их достижение, а наш промах. Если они каким-то образом могут ввести в наши военные органы своих агентов, - в этом их успех, а наше упущение. Если они в уже занятом нами двадцать дней городе безнаказанно ведут какие-то дела, это тоже признак их умения и ловкости… Основываясь на всем этом, я думаю, что им незачем было бы кивать на кого-то. Но, по логике вещей, мы и так должны подумать, что тут орудуют немцы и что вся эта таинственная чертовщина с привидениями - дело гестапо. Не так ли?