- Что это, дед? - поинтересовался я.

Дед не сразу ответил: он повертел баночку перед глазами, словно что-то на ней выискивал, понюхал ее и бережно поставил на лавку.

- Это, паря, скальные слезы, а по ученому зовут ее мумией. У нас она только под Курулей бывает, но доставать ее шибко рисково; хорошая это штука - все одно зверь языком зализывает, вот почуешь.

И он приложил тряпочку к входному и выходному отверстиям, затем крепко перевязал. Намазал рану и на лице.

Попив наскоро чаю, я засобирался: сидеть и распивать чаи со стариками, когда люди громят банду, я никак не мог, - да и Тасю надо было выручать.

- Ты куда это, паря, загоношился-то? - спросил Мироны

- Надо мне туда, со всеми я должен быть…

- Куда ты подстреленный-то потащишься? Не рискуй зря, - уговаривал он.

Дед Евлампий вдруг резко поднялся и одним духом выпалил:

- Ладно, не перечь ему. Я заодно с ним соберусь! Чаво он тут будет отсиживаться? Японский бог!

Дед Мироныч укоризненно покачал головой.

- Ну и вояки: старый да хромой. Хоша и хорохоритесь, а зараз как рябков перешшолкают… Не встревали бы…

- Ничего, кум Мироныч, - уже весело сказал дед Евлампий, - мы ишшо гожи, а старого волка зараз не проведешь…

- Ну бог с вами, - махнул рукой Мироныч.

Над крутыми черными сопками появилась узкая бледно-голубая полоска: с каждой минутой небо на востоке становилось светлее. Где-то на окраине села наперебой кричали петухи, в пойме Елкинды затрещали чечетки, в болоте пропищал кулик. Я отвязал от коновязи бандитского коня и подвел к телеге, где дед Евлампий запрягал своего «битюга».

- Чей это конь? - спросил он.

- Отняли у бандитов.

- А кобылка, Маруська моя, где?

- Нету, убили ее, возьми теперь этого.

Дед ничего не сказал, только тяжело вздохнул.

Когда мы выехали за околицу, он раскурил трубку и тихо сказал:

- Знать, нетути теперича Маруськи… Ладная была кобыленка.

Я понял, что он тяжело переживает утрату лошади.

На перекрестке с Царским трактом мы остановились. Дед обернулся ко мне и сказал:

- Сдается мне, Федя, нам надо влево.

- Почему влево?

- На место не поспеем, ваши хлопцы опередят. Лучше направиться к Чертову мосту и там покараулить. Всех-то не накроют, а ентих, кто ускользнет, мы тут встретим. Они никак не минуют ентого моста. Не зря, паря, лихие люди раньше тут караулили.

Я подумал и согласился. Правильно говорил дед: мы с ним можем сыграть неплохую роль. Ведь действительно, если кто из бандитов сумеет вырваться, то обязательно поскачет мимо Чертова моста, а мы тут как тут…

У моста мы свернули, заехали в кусты ивняка и привязали там лошадей. Дед помог мне доковылять и принес наше небогатое вооружение: трехлинейку с десятком патронов, которую я взял в отряде, и дедовскую берданку. Мы устроились за выступающим срубом моста - обзор отсюда был хорош во все стороны. При необходимости можно было залезть под настил и подпустить бандитов вплотную. Ждать нам пришлось недолго: в той стороне, где небо прояснилось, за темными сопками вдруг раздались глухие выстрелы.

- Начали! - радостно сказал я. - Так их, гадов!

Дед спокойно развернул кисет, набил табаком трубку и закурил.

Я укоризненно посмотрел на него: ведь увидят дым-то.

- Не пужайся, паря, успею высосать трубку, пока они заявятся, - успокоил он меня.

Стрельба продолжалась. На душе стало беспокойно - я переживал за Тасю. И только сейчас я с ужасом вспомнил, что не подсказал Огородникову, чтобы он предупредил бойцов о девушке. Ведь не зная, что она своя, кто-нибудь может и ее взять на мушку… А бандиты - они могут догадаться, что она неспроста появилась в их логове, и тогда… Ах ты, дьявол! Ну как же я мог не предупредить!

Дед заметил мое волнение.

- Ты что егозишь, паря?

- Худы дела, деда, - подавленно проговорил я. - Тася под угрозой, забыл я предупредить ребят.

Дед погладил бороду, почмокал губами.

- Ты не шибко убивайся, паря, не должны они ее стрелять - своя, поди.

- Я же говорю: они не знают, что она своя.

- А ты все одно не убивайся, своих пуля не берет, - старался утешить меня старик.

- Ох, если бы это было так, - тихо сказал я и глубоко вздохнул.

- Эдак оно, Федя, эдак, - убедительно сказал дед.

На востоке порозовело. Подул слабый утренний ветерок, заиграл в листьях молоденьких березок и осинок. Со стороны Ундурги потянуло легкой прохладой. Где-то в чаще рявкнул гуран, учуяв человеческий дух, на северо-западе, в вершине пади Жипкос, затрещали кусты и на марь вышли три сохатых. Я залюбовался лесными великанами - они, не обращая внимания на приближающуюся стрельбу, спокойно ходили вдоль опушки леса. Заглядевшись на сохатых, я забылся и вздрогнул, когда дед подтолкнул в бок.

- Глянь, паря, бандюги!

Из-за леса по мари в нашу сторону выехали три всадника. А через минуту вывернулась знакомая мне двуколка, в которой сидели два человека. В одном из них я узнал Витюлю Кудахтина, а второй… Сердце мое заколотилось: Тася! Да это была она - моя смелая, умная подруга! Потом выскочили еще несколько всадников - наши бойцы. Они открыли пальбу по убегающим. Витюля то и дело вставал в двуколке и стрелял из нагана в преследователей. Трое бандитов тоже изредка отстреливались. Я взял на мушку первого из них. Дед положил руку на прицельную планку моей винтовки.

- Погоди, не пужай, подпусти ближе.

Но я не сдержался и нажал на курок. Прогремел выстрел - я промазал. Бандиты, услышав выстрел с нашей стороны, остановились, замешкались, осознавая, что попали в ловушку. Воспользовавшись замешательством, я прицелился и выстрелил второй раз. Теперь я попал. Бородатый мужик сполз с лошади и мешком свалился на землю. Враз со мною выстрелил дед, второй бандит ткнулся лицом в гриву коня, резко вскинул руки и кубарем перелетел через круп лошади. Третий же заметался на месте, потом пришпорил коня и вихрем понесся к лесу, туда, где желтой змейкой проходил Царский тракт. Мы еще несколько раз выстрелили ему вдогонку, но не попали.

Я взглянул в сторону двуколки и… обомлел. Витюля с гиканьем нахлестывал лошадь, а Тася… лежала ничком, уткнувшись в сиденье. «Убили! - первое, что пронеслось в моем сознании. - Убили! Неужели ее убили? Не может быть! Нет, я не верю! Ведь только что она была жива и невредима… А может, просто из осторожности пригнулась? - промелькнула надежда. - Но что-то непохоже… Витюля был совсем близко, конь его уже не бежал, а как-то странно передвигался не то рысцой, не то шагом, пошатываясь из стороны в сторону. Мне показалось, что изо рта лошади брызжет красная пена. Пробежав так еще несколько шагов, конь остановился, опустив голову, встал на колени, потом плавно свалился на бок.

- Запалил коня-то, гадюка! - прошипел дед.

Тут я встал из-за укрытия и, не обращая внимания на боль в ноге, пошел к двуколке. Увидев меня, Витюля растерялся, засуетился, стал судорожно крутить в руках наган. Потом вдруг завизжал:

- Не подходи, убью! Не-не подходи!

Я, не обращая на него внимания, продолжал идти. Он выскочил из двуколки и встал в стороне, направив на меня наган.

«Почему же дед не стреляет? - подумал я, теперь только вспомнив, что винтовку и «кольт» оставил у моста. А оглянувшись, увидел, что дед целится в Витюлю, но не видит его, так как бандита загораживает накренившаяся двуколка.

- Тьфу ты, черт, - со злобой сплюнул я, продолжая идти. Теперь мне было все равно: будет или нет стрелять Витюля, и если будет, так лучше в грудь, не в спину. Умирать, так открыто, смело, а не трусливым зайцем! А до Таси я непременно дойду, хоть сто пуль в меня всади! Но бандит что-то медлил, хотя я подошел совсем близко. Вот и Тася. Она лежала неподвижно, тяжело дышала и была, видимо, без сознания. Я поднял ее, золотые локоны растрепались и закрыли лицо.

- Тася, - позвал я. - Что с тобой?