На броненосце матросы продолжали разыскивать офицеров. Нелёгкое это было дело. Они забились во все щели корабля. Их вылавливали и приводили на бак. Туда же доставил Денисенко арестованных им офицеров-механиков.

Откуда-то приволокли священника. Доктора Смирнова, того самого, который утром признал мясо превосходным, нашли где-то в трюме. Вернее, его тело. Он покончил с собой выстрелом из револьвера.

Всех арестованных офицеров отвели в офицерскую кают-компанию. У дверей стояли часовые с примкнутыми штыками.

В корабельном лазарете умирал Вакуленчук. Он был без сознания. Возле него хлопотали два судовых фельдшера. Они подносили подушки с кислородом. Вакуленчук дышал громко и прерывисто. Его большое тело точно вдавилось в постель. В углу каюты тихо шептались Матюшенко и матрос Кулик. Подошёл старший фельдшер:

— Ещё час протянет. Кулик глотнул воздух.

— Где пуля? — спросил Матюшенко.

Они говорили шепотом, боясь разбудить Вакуленчука.

— Без рентгена её не отыщешь... Видать, где-то возле лёгких. Да всё равно не достать, — безнадёжно махнув рукой, прибавил фельдшер. — Зови экипаж прощаться...

Матюшенко бесшумно вышел из каюты.

Где-то пробили склянки[24].

— Вакуленчук умирает, — сказал палубный матрос. Он чистил шваброй палубу, смывая кровь. Быть может, кровь Вакуленчука.

— Вакуленчук умирает, — повторил матрос, стоявший на вахте.

«Вакуленчук умирает», — эхом пронеслось по кораблю. Матросы бесшумно входили и молча выстраивались у койки умирающего. Те, кому не хватило места в лазарете, молча строились на шканцах. Их становилось всё больше.

Семьсот человек застыли в ожидании. Смолкли склянки. Теперь на корабле была полная тишина.

Вакуленчук по-прежнему лежал без сознания. У его изголовья сидел старший фельдшер. Он щупал пульс. Его помощник придерживал рукой маленькую подушку с кис-лородом.

Вдруг Вакуленчук открыл глаза... Попытался поднять руку, она бессильно упала на койку. Его губы беззвучно что-то шептали.

Матюшенко наклонился к нему.

— Что на корабле? — спросил умирающий. Теперь его слышали уже все.

— У нас — свобода, — ответил Матюшенко.

Вакуленчук посмотрел на товарищей. Хотел что-то сказать, но у него не хватило сил. Повернул голову к стене. Матюшенко бросился к иллюминатору, отдёрнул шёлковую занавеску. Вместе с ветром в каюту ворвались лучи заходящего солнца. Вакуленчук увидел синевато-багровые волны. Собрав последние силы, он приподнялся. Смотрел долго, точно вбирал глазами далёкий морской простор. Потом, повернувшись к товарищам, громко сказал:

— Свобода, говорите?

Его лицо озарилось широкой улыбкой. И тотчас такая же улыбка побежала по лицам людей... И не успела она ещё добежать до последних рядов стоявших в строю матросов, как запрокинувшаяся голова Вакуленчука тяжело упала на подушку.

Старший фельдшер ухом припал к его груди. Потом долго искал пульс.

— Отошёл, — сказал он наконец и осторожно, словно боясь уронить, положил руку Вакуленчука на койку.

Звуки горна разорвали тишину. Сигнальщики приспустили флаг.