— Да, — сухо обронил он.

— Ваши акции обесценены, и вы, сами понимаете, кем теперь являетесь…

Ганга хорошо понимал, о чем говорил ему голос в трубке. Мысли его витали в ином измерении. Он положил трубку. Это напористое, организованное действо с целью захвата его дома — последнего, что у него осталось, окончательно выбило его из седла.

«Я — банкрот! О, всемогущий Вишну! Что делать? Что?! Дочь моя, прости!..» — сокрушенно думал он. Не чувствуя под собою ног, он медленно приблизился к секретеру. Раздался сильный пугающий крик, похожий на вопль кошки.

— Снова павлин! — произнес он почти беззвучно. Его дрожащая рука не могла попасть в замочную скважину. Наконец, он повернул ключ в замке и выдвинул тяжелый и длинный ящик…

В сердцах с силой захлопнув дверцу автомобиля, Венаш Бабу стал медленно подниматься по ступеням мраморной лестницы в затененный холл своего дома. Он холодно поздоровался со слугой и направился к себе. Но супруга, увидев его, радостно вскрикнула, подошла к нему и спросила, будет ли он пить чай со всей семьей.

Венаш, с трудом скрывая раздражение, поблагодарил жену, сказав, что чай он пил у Ганга Дели, а сейчас идет отдохнуть, поскольку неважно себя чувствует.

Его жена, моложавая и стройная особа по имени Кишори, женским чутьем уловила, что произошло нечто, весьма важное.

— Я надеюсь, ты все же поговоришь со мной перед сном? Мне хотелось бы посоветоваться с тобой об одном важном деле.

— Может быть, Кишори, но только не сейчас, умоляю тебя!

Кишори умолкла и, удовлетворившись обещанием мужа, удалилась в столовую, где сидели Анита и Авенаш, рассматривая красочные картинки какого-то американского иллюстрированного журнала.

Аните было скучно. Она так и не смогла полюбить этого видного, с длинными ресницами парня, который в свою очередь был холоден с ней, а порой и раздражителен. Но он умело это скрывал. Зачитываясь древними эротическими трактатами «Ратишастра», он, несмотря на свои познания, не смог пробудить в жене чувства любви. Роза ее тела не раскрывалась полностью от его прикосновений. Но причина этого таилась не в сексе, не в эротических искусствах, а в том, что, в сущности, они были разными натурами, как теперь оказалось.

Она — красива, поэтична, нежна и чувствительна к малейшей фальши. Он же — груб, горд и злопамятен. В свои двадцать лет он не смог получить образования, достаточного для того, чтобы занять приличную должность в одной из фирм отца или тестя, но главное то, что он не хотел работать. Он любил себаритствовать, как наваб, иметь много слуг, роскошь, богатство и целый гарем женщин, утопать в лени, похоти и чревоугодии и, вместе с тем, требовал к себе уважения и права повелевать.

Но Анита смиряла себя. Как и принято было, она считала, что муж для нее все: это — ее жизнь, любовь и свобода…

— Что-то мрачен отец сегодня, — сказал Авенаш, зевая.

— Да, невесел, — вздохнула мать. — Я схожу к нему.

— Не надо, не раздражай его. Он скоро сам придет сюда. Ты же знаешь, что он не может, чтобы не взглянуть перед сном на нашу прекрасную Аниту, — с иронией заметил Авенаш.

Анита потупила взор.

— А вот и он!

В столовую вошел Венаш в халате и комнатных туфлях.

— Так где же ваш чай, дорогая? — прогудел он хриплым басом.

— Сейчас, дорогой, сейчас!

За чаем разговор не касался никаких серьезных тем. Кишори то и дело бросала вопросительные взгляды на мужа, но он был непроницаем.

Молодые, поблагодарив за чай, поднялись к себе. Венаш и Кишори остались вдвоем.

— Что за дело, о котором ты хотела со мной посоветоваться? — наконец спросил супруг.

— Видишь ли, — прикрыв глаза густо накрашенными ресницами, начала Кишори, — почему бы Авенашу со своей Анитой не жить в великолепном дворце, который занимает один Ганга? Зачем он ему? Пусть купит квартиру, а дом отдаст и запишет на Авенаша.

— Ты с ума спятила, Кишори! Тебе все мало, мало! Вот уж воистину: стареют волосы, зубы, глаза и уши — не стареет лишь жадность, — с раздражением сказал Венаш, и его лицо залила краска. Он тяжело дышал. — Кишори! Я предупреждаю тебя: беден не тот, у кого мало, а тот, кто хочет большего. Угомонись! — он закашлялся и взял чашку, чтобы глотнуть чаю, но она выскользнула из его рук и разбилась о мраморный пол.

Кишори, вспыхнув, метнулась на кухню. Но вспомнив, что давно выставила служанку, поскольку есть бесплатная прислуга — Анита, взяла совок и щетку и стала убирать осколки.

— Все это должна бы сделать твоя любимица Анита! Но на сей раз уж уберу я, — приговаривала Кишори, вытирая тряпкой пол.

— У Ганга несчастье, — вдруг выпалил Венаш.

— Какое несчастье? — разогнувшись, спросила жена, мигая ресницами, с которых сыпалась тушь.

— Его компаньон полностью разорил его.

— Как разорил?

— Вот так и разорил. Долго тебе объяснять, да и ни к чему. Ты все равно не поймешь.

— Так, так! — и щетка выпала из ее рук, издав резкий дребезжащий звук.

С минуту они молчали.

— Хорошенькое дело! Он что, стал теперь нищим? А дом? Что с домом? — надвигалась она на мужа, словно разорился не Ганга, а ее собственный супруг.

— Кишори! Уймись! И убери щетку! Все! Я пошел спать! — прокричал Венаш, отчего вена на его шее вздулась.

— Нет! Нет! Дорогой, я этого так не оставлю! Что же он тебе сказал?

— Сказал, что приданого для дочери у него пока нет. Владельцем дома он еще является… Может быть, все еще уладится. Ведь это афера со стороны его компаньона.

— Афера? Плевать мне, афера это или нет, но если он не дает за дочерью приданого, пусть забирает ее назад!

— Кишори, ты нездорова! Иди проспись! Что с тобой?

— Со мной все в порядке. А вот что с тобой, известно одному Богу, — с этими словами Кишори взяла щетку и совок и, ворча, отнесла реквизиты чистоты на кухню.

Вернувшись, она застала мужа погруженным в раздумья.

Вошел слуга и позвал хозяина к телефону. Венаш неохотно побрел в холл.

— Да! Я господин Венаш Бабу. Что? Не может быть!.. — Венаш выронил трубку и, опершись о спинку кресла, схватился за сердце.

— Что с вами, господин? — встревоженно спросил слуга. — Госпожа! Хозяину плохо!

На его голос прибежала Кишори и помогла мужу сесть в кресло.

— Я сейчас, я сейчас, где аптечка? Ах, да! На кухне! Сейчас…

Минуту спустя, накапав в стакан сердечного лекарства, она подала его мужу.

— Выпей, и все пройдет! — твердым голосом сказала Кишори.

Венаш выпил содержимое стакана. Руки его дрожали.

— Тебе надо лечь. Приляг на диван.

С помощью слуги она подвела мужа к дивану.

— Подушку! — скомандовала Кишори слуге.

Тот мигом принес подушку.

Минут через десять Венашу стало легче.

— А что случилось? Что? — тихо, но настойчиво спрашивала жена.

— Ганга…

— Что Ганга? — переспросила Кишори, подсознательно догадываясь о несчастье.

— Ганга застрелился! — выдохнул Венаш и закрыл глаза. — Утром, — тихо добавил он, — мне надо ехать…

Муссон, вздымая пыль и ломая ветви деревьев, набросился на город. Тяжелые темные тучи полукругом валили со стороны Западных Гат. Знойный и душный воздух, уступая сильному напору влаги, откатывался к океану. Блеснула молния, и сокрушительный разряд потряс стены дома. Хлынул дождь.

— Началось! — раздраженно произнесла Кишори.

Спустился Авенаш. Почесываясь и зевая, он в расстегнутом халате прошел в столовую.

— Авенаш!

— Да, мама!

— Поди сюда.

Сын нехотя подошел к матери.

— Присядь, сынок.

— Что случилось? На тебе лица нет. Где отец? — захлопал глазами Авенаш.

— Случилось несчастье, — резко сказала мать, поджав губы.

Выглядела она ужасно. Под глазами — темные круги, следы бессонницы, неуложенные волосы, хриплый голос, в неподведенных глазах — испуг и затаенная злоба. В эти минуты она выглядела гораздо старше своего возраста.

— Твой тесть разорился. Он нищий. И, стало быть, твоя жена, не кто иная, как нищенка.