Регина же никогда не подходила к дому близко. Так что они вполне мирно сосуществовали в параллельных реальностях, не мешая друг другу. Разумеется, Регина ни с кем не делилась секретом. Если бы мальчишки узнали, что старая ведьма вовсе не бродит по саду, выискивая человеческих детенышей на пропитание, плакало бы ее лучшее на свете место.

Во сне Регина почему-то точно знала, что сегодня ни старухи, ни ее дворецкого дома нет. И можно осуществить глупую детскую мечту: посмотреть дом изнутри и найти сокровища. Когда-то, очень давно, она была уверена: старуха хранит множество интереснейших вещей. Может быть, книг. Или фотографий. Или… детская фантазия рисовала сундучок, полный чего-то сверкающего, в высшей степени таинственного.

Наверное, с мечты разгадать тайну старухи и началась журналистика. Сейчас эта тайна казалась мелкой и глупой, но Регина не привыкла отступать.

И она пошла к дому, отводя цветущие яблоневые ветви и снимая с лица паутинки.

— Молодец, моя упрямая девочка, — шепнул кто-то невидимый, словно провел теплой мохнатой лапой по затылку.

От похвалы Регине стало невероятно приятно. Прямо как в раннем детстве, когда мама хвалила. Странно, ведь голос незнакомый… или, наоборот, знакомый…

— Не думай о лишнем, моя девочка. Возьми то, что хочешь. Возьми. Это же так просто…

Невидимые руки отвели от ее лица колючую сухую ветку и поддержали, когда она споткнулась о корень.

— Кто ты? — спросила она, уже почти зная ответ, уже почти готовая проснуться…

— Тот, кто заботится о тебе. Тот, с кем тебе хорошо, — прошелестело над ухом.

Последние ветви разошлись, и Регина ступила на запретную дорожку из красного гранита. Парадная дверь дома была распахнута, внутри в лучах солнца танцевала пыль, а сам дом так и манил войти, увидеть, пощупать.

— Видишь, он ждал тебя. Как робкий любовник, он ловил твои взгляды, прислушивался к твоим шагам и ждал, когда же ты подойдешь. Ведь он безмолвен и неподвижен, и может лишь ждать…

Под завораживающий голос невидимки Регина поднялась по мраморным ступеням, проросшим мхами и травами, ступила на порог — и оказалась в совершенно пустом холле. Только иссохший паркет под ногами, мутные от старости высокие окна, закрытые белые двери — и теплые водопады солнечного света откуда-то сверху.

Регина задрала голову так высоко, что едва не потеряла равновесие. Или просто голова закружилась от сладкого, нежного до одури запаха райских яблочек.

Запаха и вкуса.

Ее губ слово что-то коснулось. Регина машинально прижала ко рту пальцы, ощутила что-то липкое и так же машинально облизнулась.

Яблочное варенье. Кисло-сладкое, пахнущее желтеющими листьями, летящими куда-то на юг птицами и почему-то мятой.

Она невольно облизнулась снова и улыбнулась. Старый дом в самом деле ждал ее. Не бывает так хорошо и уютно в месте, которое не твое. А здесь…

Одна из облупленных белых дверей бесшумно открылась, словно приглашая, и Регина шагнула в нее, точно зная — там, за дверью, ее тоже ждут. И любят.

Она не ошиблась. За дверью ее ждал мужчина — смутно знакомый, очень красивый мужчина. Почему-то в домашнем шелковом халате… Она догадалась, почему — так удобнее его раздеть. Ей очень хотелось его раздеть, увидеть обнаженным, дотронуться до горячей кожи.

Незнакомец улыбался ей. Его глаза… странные глаза, необычного цвета… глядя в них, Регина подошла вплотную, провела ладонью по гладкой щеке, по шее, коснулась шелка.

Замерла в недоумении. Что она делает? Она не занимается сексом с незнакомцами! Она вообще не занимается сексом…

В голове зашевелились жуткие, неприятные воспоминания. Отвратительные, как змеи. В них она знала, как его зовут, и он вовсе не был таким милым.

— Ты здесь, моя девочка, только здесь и сейчас. Это наша первая встреча. Самая первая. Посмотри на меня.

Она послушалась, завороженная глубиной его голоса. Шелковый халат заскользил по его плечам на пол, а на ее плечи легли мужские ладони. Нежно, горячо, пробуждая в ней желание — еще, еще касаться его, слышать его, тонуть в этих бездонных глазах.

Прикосновение его губ обожгло, от макушки до пяток. Она внезапно остро почувствовала, как груба ткань ее одежды, как раздражает, до боли и зуда, и только его ладони, как живительная, очищающая вода, могут смыть с ее кожи…

…чужой запах, чужие прикосновения, боль…

— Только то, что ты хочешь сама, — ее уха коснулись шепот и губы, по телу заскользили теплые ладони, освобождая от такой ненужной, мешающей одежды. — Это так просто, взять то, чего ты хочешь на самом деле.

О да. Она хотела. Голоса, касаний, ощущения безопасности и свежести. Она словно горела изнутри, жаждала его, как дуновения ветра в жаркий полдень, как глотка воды…

…крови…

…свободы…

— Маленькая упрямица. Ты моя, — уже не шепнул, а пророкотал незнакомец.

…Лоренцо, она знала его имя! Она его помнила!..

— Отпусти меня! Ты…

Он тихо засмеялся и накрыл ее рот своим. Регина вздрогнула, замерла — и застонала от нестерпимой жажды. Чувствовать его, отдаться ему, владеть им, слиться в одно целое…

— Так-то лучше, куколка моя, — он прикусил мочку ее уха, поиграл с ней языком. Его руки путешествовали по ее обнаженному телу, пуская по коже волны удовольствия. Она, как кошка, выгибалась навстречу его рукам и губам, подставлялась, уже не в силах ни вспоминать, ни думать. — Поцелуй меня, ты же хочешь.

Да. Она хотела. И поцеловала. Ей было все равно — кто он, и что именно она так и не вспомнила. Ей было хорошо — с ним, под ним, на огромной кровати, в лучах яркой луны. Она слушалась его рук, его движений, была его частью, его тенью, его эхом…

— Скажи, что ты моя, девочка.

…боль, шею сдавливают чужие пальцы, липкие взгляды шарят по телу, в волосы вцепилась жесткая, властная рука…

— Ты моя, ну же!

…Лоренцо движется в ней, заполняя до отказа, от его движений ей сладко, сладко, сладко…

— Признай, это же так просто. Ты хочешь этого.

…ее обволакивает алый туман, забивается в горло, в уши, в глаза, она растворяется в нем, теряя себя…

Как тень. Как эхо.

— Нет, — не понимая, против чего протестует, выдавила она сквозь пересохшие губы, и обхватила его ногами крепче, еще крепче. — Не твоя!

— Упрямая девчонка, — в его рыке страсть, гнев и восхищение, он вбивается в нее со всей силы, наполняя до отказа, сливаясь с ней, изливаясь в нее…

Сон взрывается ослепительно сладкими звездами, распадается струями радужного фонтана, и она, освобожденная — и все еще свободная — летит, летит сквозь напоенные яблочными ароматами облака…

Ее провожает довольный густой смех, в нем можно купаться, в него можно завернуться, как в одеяло…

И проснуться.

Свежей, выспавшейся, удовлетворенной.

Помнящей каждое движение, каждый свой стон.

И насмешливые глаза проклятого вампира.

— Не ври себе, моя девочка. Ты этого хочешь.

Запах яблочного варенья изгнал скрежет открывающейся двери. Но ощущение чужого взгляда — и собственного стыда, ведь она только что отдалась насильнику, пусть во сне, пусть под гипнозом, неважно! Она ненавидит Лоренцо! Их всех ненавидит! — липло и преследовало ее еще долго.

— На выход, — буркнул незнакомый полицейский. — Казак хочет с тобой поговорить.

Полицейский принес кожаные тапочки, очень смахивающие на те, в которых хоронят, но Регина была рада и этому. А еще он принес инструмент и наконец-то избавил ее от браслета на ноге. Правда, цепь Регина решила взять с собой. Если она действительно зачарована против фэйри и оборотней, то не стоит разбрасываться таким подарком. В конце концов, ее можно намотать на кулак и при случае свернуть кому-нибудь челюсть. Хорошо бы Видальдасу.

— Твое дело передали «отморозкам», — пояснил полицейский, когда они вышли в коридор. — Это отдел, расследующий преступления нелюдей. Командует им лейтенант Андрэ Мортон.

— А кто такой Казак?

— Он и есть Казак. Говорит, его прадед из русичей, оттуда и прозвище, — ухмыльнулся сопровождающий и указал на дверь. — Тебе сюда.