В течение шести месяцев она не имела никаких известий от своего мужа, только дочка, родившаяся в июле 1714 г., доставляла ей некоторое утешение. По приезде царевича, он не подавал ей ни луча надежды на благосклонное обращение с ней. Зимой 1715 г. в течение её второй беременности он её открыто оскорбил самым жестоким образом: он взял к себе в дом, где жила жена, свою крепостную любовницу — Афросину. Шарлота с достоинством выдержала этот крайне жестокий удар. Вебер, ганноверский посол в Петербурге, говорит в своих записках:

«Эта несчастная царевна с твёрдостью переносит своё горе, одни стены видят её слёзы».

После долгого пребывания в Карлсбаде Алексей Петрович наконец возвратился в Петербург и только два дня спустя удостоил жену своим посещением. Шарлота встретила его с новорождённой Натальей на руках, надеясь, что родительское чувство смягчит его сердце и улыбка невинности вызовет нежность отца к матери. Но Алексей вооружился ледяной холодностью и, чтобы избежать всякого нежного слова, пришёл не один, а в сопровождении генерала Глебова, самого хитрого льстеца. Несмотря на присутствие постороннего, Шарлота с нежной улыбкой поспешила к нему навстречу, показала ему ребёнка и высказала ему всё, что только любовь и верность могли внушить ей. Но царевич оставался немым и не проявил к ней ни любви, ни малейшей привязанности, как будто был ей совершенно чужой. Он не обнял жены, не поцеловал ребёнка и даже не пытался изобразить на своём лице улыбку. Он только спросил её в общих выражениях о состоянии её здоровья и её времяпрепровождении и предоставил Глебову занимать царевну грубой лестью. Через полчаса он оставил жену, которая в своём уединении предавалась горю и проливала горькие слёзы.

Царевич откровенно сознался, что желает развода, и Шарлота считала это величайшим счастьем для себя. Но оба знали, что им нельзя надеяться на согласие царя.

Шарлота обратилась к князю Меншикову, любимцу государя, и просила его узнать мнение царя на сей счёт. При удобном случае Меншиков со свойственной ему ловкостью намекнул царю на возможность развода царевича, но Пётр так рассердился, что в другой раз князь не смел коснуться этого дела.

— Горе Алексею! — воскликнул царь. — Только благодаря этому ангелу, его жене, только из любви и уважения к ней я до сих пор не наказывал этого изверга, этого недостойного, непокорного сына, который ежедневно отравляет сердце отца. Горе ему, если он лишится покровительства его доброй жены.

Хотя Меншиков уверял государя, что мысль о разводе не возникла в голове царевича, что это была его собственная идея, но царь всё же продолжал подозревать в этом царевича, по крайней мере это можно было заключить по более суровому обращению государя со своим сыном с тех пор, как Меншиков намекнул на развод.

Гнев царя на сына отразился на царевне. Алексей был уверен, что жена нажаловалась на него государю, и потому со своей стороны стал ещё более мучить её. Однажды он даже подкупил её повара, чтобы тот отравил царевну, но благодаря искусству лейб-медика царя удалось спасти несчастную. Она отделалась болезнью в течение нескольких недель.

Это покушение по желанию Шарлоты все хранили в глубокой тайне.

В течение всей болезни, царевич ни разу не посетил жены, даже не присылал наведаться о её здоровье, чтобы хотя бы соблюсти приличия.

III

За несколько лет до женитьбы царевича по всей Европе распространилась слава победы русских войск над шведами при Полтаве, и под победоносные знамёна Петра Великого начали стекаться многие французские и немецкие юноши, чтобы занять видное положение на военной службе у этого видного монарха. В их числе был граф Альбрехт Моргеншейн. Он принадлежал к одному из знатнейших семейств Германии и получил блестящее образование в доме своих богатых родителей. На семнадцатом году поступил в Гейдельбергский университет, где три года слушал лекции по земледелию учёнейших профессоров того времени. Кончив курс обучения, он предпринял путешествие по Германии, чтобы обогатить на практике свои теоретические познания посещением больших поместий разных местностей. Во время этого путешествия у него произошла встреча, перевернувшая всю его жизнь. Вскоре после этой встречи Альбрехт, разочарованный, усталый от путешествия, которое более не занимало его, вернулся домой. Мирное земледелие перестало привлекать его, и он жаждал более кипучей деятельности и шумных развлечений. Альбрехт последовал примеру других, отправился в Россию, поступил служить на флот, созданный неиссякаемой энергией преобразователя русского государства. Молодой граф надеялся забыть свою грусть в деятельной и беспокойной жизни военного, участвующего в сражениях. На службе Альбрехт отличался храбростью, а в незабвенный для России день морского сражения под Аландскими островами, где Пётр Великий приобрёл славу морского героя, как при Полтаве снискал известность храброго полководца, Альбрехт имел счастье сражаться на глазах царя, от которого не ускользнуло его усердие. Когда почти весь шведский флот под командованием вице-адмирала Эреншильда оказался добычей русских и был привезён в Обо, царь был в очень весёлом расположении духа. Многие знатные офицеры и генералы пришли поздравить его с победой, и царь воскликнул:

   — Кто двадцать лет назад мог подумать, что мы, русские, на собственных, нами самими выстроенных кораблях дадим сражение на Балтийском море и одержим победу?

После того как царь отдал приказание направить русский флот к Аландским островам, чтобы занять их, он велел призвать к себе Альбрехта, выпил залпом чарку водки и сказал:

   — Молодой человек, ты храбро сражался, как тебя зовут?

   — Граф Альбрехт Моргеншейн, ваше величество, — отвечал Альбрехт.

   — Хорошо! Ты будешь полковником! Ступай на твой пост и служи впредь, как сегодня!

Милость царя глубоко тронула молодого офицера, и он воспользовался благоприятным моментом, чтобы просить царя об отставке, так как смерть его отца и судебные процессы по наследству требовали присутствия Альбрехта на родине. Царь выслушал его молча и сказал:

   — Я неохотно расстаюсь с храбрыми людьми, но я тебя отпущу, так как это для тебя необходимо.

По возвращении в Петербург Альбрехт получил формальный отпуск и приглашение участвовать во всех празднествах двора во всё время его пребывания в Петербурге.

По случаю славной победы над шведским флотом при дворе Петра устраивались разные увеселения, и, между прочим, в один вечер царь дал в Петергофе блестящий бал для развлечения царевны Шарлоты, которая, как мы знаем, вела очень грустную жизнь при русском дворе. Альбрехт, конечно, воспользовался полученным приглашением и также явился на бал.

Когда он вошёл в Петергофский дворец, приёмный зал уже был полон гостями: генералами, офицерами, дипломатами. После представления царю гостей открылась дверь, и вошла царевна, опираясь на руку Остфризской. Все взоры обратились к ней.

Взглянув на вошедшую царевну, Альбрехт остолбенел; он испугался, задрожал и почувствовал себя уничтоженным, подобно Семеле, увидевшей Юпитера в полном величии и ослепительном, олимпийском блеске. В его глазах потемнело, он не верил тому, что представлялось его взорам; его колени подгибались, и он чуть не упал в обморок. Ему живо вспомнился тот знаменательный для него случай, когда, проезжая мимо горы Гарца около Бланкенбурга, он отослал свой экипаж в ближайший город, а сам отправился пешком по возвышенностям лесистого Гарца, любуясь прелестями дикой лесной природы. Он шёл по тропинке, тянувшейся вдоль большой дороги в густом лесу. Мало-помалу тропинка незаметно удалялась от дороги и терялась в гуще леса. Большая дорога исчезала из вида путешественника, и он не знал, куда идти дальше. Между тем стало темнеть, и молодой граф собрался переночевать на мягкой траве. На угрозу оказаться добычей диких зверей, которыми изобиловал лес. С этим намерением он начал приискивать место, удобное для ночлега. Он увидел небольшой луг, покрытый высокой густой травой. Между тем, как он стоял в нерешимости, оставаться ли ему здесь или нет, на другой стороне луга из тёмного леса появились две молодые женщины, которые, увидя графа, стали звать его к себе. Обрадованный, что встретил людей в этой глуши, Альбрехт поспешил к ним. По простым, но изящным платьям молодых женщин, граф заключил, что они из хорошего дома, а по их испуганным лицам догадался, что с ними случилось что-то неприятное.