— Я с тобой на гораздо более долгий срок, — сказал он.

Я посмотрела на Шейна, закусив губу.

И я тоже. Я знала без всяких сомнений, что я с ним на всю оставшуюся жизнь.

После того, как Шарлиз поела и опять заснула, Шейн напомнил мне о том, что нам осталось сделать, прежде чем мы позволим всей публике, которая сидела и ждала в коридоре, зайти. Он вытащил камеру из сумки.

— Семейная фотография на стену, — сказал он.

Я застонала, начала спорить, что ужасно выгляжу и слишком усталая, но он поцелуем заставил меня замолчать.

— Для меня ты выглядишь самой красивой, — сказал он, отстраняясь.

Я ненавидела Шейна за то, что у него всегда находились нужные слова.

Он дал мне минуту, чтобы убрать волосы и нанести немного блеска для губ. Если фотография будет висеть на стене много лет, и все это будут видеть — конечно он мог дать мне пару минут, чтобы немного освежиться.

Шейн установил камеру и включил таймер, затем быстро подбежал к кровати и сел рядом со мной. Одну руку он обернул вокруг меня, а второй поглаживал головку Шарлиз. Сработал таймер, включилась вспышка, но мы не обратили на это внимания. Только не тогда, когда у нас было что-то такое прекрасное, чтобы сфокусироваться на этом. 

Эпилог

Шейн

Два года спустя

В квартире было тихо. Слишком тихо. Непривычно тихо. Несколько лет назад тишина была моим любимым звуком. Я мог работать за компьютером, редактируя фотографии часами и не отвлекаясь. Я мог многого достичь за эти часы покоя, потеряться в работе. Я расцветал в эти часы.

Сейчас, когда я сидел перед компьютером и не слышал ни звука, мне было некомфортно. Я не мог сконцентрироваться. Мне не нравилось это. Тишина и покой уже не были для меня нормой.

Нормой были взрывы детского смеха, слова вперемешку, не законченные предложения, но я мог понять все, что мне было сказано. Как будто это был секретный язык, который понимали только мы с Ли. Крики, отдающиеся эхом в каждой комнате, вне зависимости от того, где кричали. Громыхающие кастрюли и сковородки, разбросанные игрушки, образовательные мультики по телевизору. Такой была моя жизнь.

Но сейчас ничего такого не происходило.

Если бы вы спросили меня, сколько бы я заплатил за такую тишину пару лет назад, я предложил бы все, что у меня есть. Я все еще содрогался от полночного крика.

Тот первый год был адом на земле. Я думал, мы с Ли видели все самое худшее друг в друге. Те несколько недель, которые мы провели врозь — это было ничто. Прибавьте к этому бессонные ночи, и вы увидите, на что действительно способны люди, какими невыносимыми они могут быть. И мы такими были, но я бы не променял это ни на что на свете.

Потому что на каждый ужасный момент, когда я затыкал уши и хотел ударить кого-нибудь, находилось несколько идеальных, красивых, смешных, достойных фотографии моментов, и я забывал обо всем остальном. Между злостью и враждой, я влюблялся в Ли все сильнее и сильнее с каждым днем. Я не думал, что это было возможно, влюбиться в Ли сильнее, чем когда она рожала Шарлиз, но это случилось. И с тех пор с каждым днем я влюблялся все сильнее и сильнее.

Я мог смотреть, как Ли делала самые обычные вещи, и это завораживало меня. Когда она купала Шарлиз или танцевала на кухне, держа дочь на руках. Когда Шарлиз прикладывала свою маленькую ручку к щеке Ли, а та притворялась, что съест ее. Возглас радости Шарлиз, который она приберегала только для своей мамочки Мое сердце выпрыгивало из груди каждый раз.

Не знаю, почему Ли так боялась стать мамой. Она прекрасная мама. Это правда. Первые несколько недель были для нас сложными, когда мы не знали, что нам делать. Все те книги были просто тратой денег. Но спустя какое-то время мы нашли свой ритм, она взяла бразды правления на себя и проделала огромную работу. И ни разу я не забывал, насколько мне повезло. И Ли не надо было мне напоминать. Я сам прекрасно знал, какой я счастливчик.

Когда Ли вернулась на работу, нужно было привыкнуть к этому. Она очень нервничала, когда нужно было оставлять Шарлиз, но так же нервничала из-за возвращения в офис. После того, как она ушла в длительный отпуск по уходу за ребенком, ее жизнь вращалась вокруг разговоров про сыпь от подгузников и о детях, которые в состоянии проспать всю ночь. Шарлиз была не из таких. Хотя больше всего Ли волновало интеллектуальное развитие нашей малышки.

Но в тот первый день, когда Ли вернулась на работу, когда она надела свою форменную юбку-карандаш и блузку с V-образным вырезом, взяла свой портфель в одну руку, а Шарлиз в другую, я был полностью поражен женщиной, которой она стала. Оставив Шарлиз в группе дневного пребывания, она нацепила улыбку и отправилась завоевывать юридический мир. Я гордился ею. И даже больше этого, когда она сказала мне, что дождалась десяти тридцати, чтобы позвонить в садик и проверить Шарлиз. Я не осмелился упомянуть тот первый час, когда она названивала мне почти плача от волнения. Но мы пережили этот первый день и все последующие тоже.

Ли пошла укладывать Шарлиз спать двадцать минут назад. Иногда мы с Ли считали минуты до тех пор, пока наша малышка отправится в кровать. Но иногда я сам упрашивал ее остаться еще на пять минут, чтобы поиграть с ней.

Я встал, едва притронувшись к работе, и тихонько прошел в комнату Шарлиз. Дверь была немного приоткрыта, единственный свет был от ее ночника с изображением принцессы. Я приоткрыл дверь пошире, чтобы мне лучше было видно комнату, и увидел еще один пример, доказывающий, что я могу влюбиться в эту женщину еще сильнее. Мне очень повезло, потому что влюбиться — это прекрасно, но влюбиться в своего лучшего друга — это невероятно.

Ли лежала вместе с дочуркой в ее маленькой кроватке; бортики были опущены, чтобы она могла легко выбраться. Шарлиз спала, свернувшись рядом с мамой, а Ли читала ей своим тихим голосом. Волнистые каштановые волосы Шарлиз были убраны с ее закрытых зеленых глазок. Таких же зеленых, как и у меня. И, возможно, она и переняла это от меня, и мой цвет кожи тоже, но Шарлиз выглядела точно, как мамочка. Она была красавицей.

Несколько лет назад я и представить не мог таким свое будущее. Но теперь я бы не смог представить что-то другое. Хотя это не совсем правда. Есть кое-что, что я хотел бы изменить. Я уже говорил об этом Ли, но она только закатывала глаза. Но сейчас, наблюдая за тем, как она поглаживает пальцами кожу на своем плоском животе, я понимал, что мои слова засели глубже, чем она хотела показать.

Еще один ребенок.

Мы с Ли были единственными детьми, а я не хотел этого для Шарлиз. Я хотел, чтобы у нее был хотя бы один брат или сестра, с кем можно было играть и делиться игрушками. Когда я сказал об этом Ли, она сказала мне забыть об этом на какое-то время. Но теперь, наблюдая за тем, как она поглаживает живот, я думал, а не пришло ли это время?

И это подтолкнуло меня к еще одной детали, которую я хотел бы изменить. Ее безымянный пальчик был все еще без кольца. Я уже начал разрабатывать план, но Ли прервала мои размышления о кольце и предложении, когда заметила, что я стою, прислонившись к двери, и улыбаюсь. Она тихо и аккуратно выбралась из кроватки и направилась ко мне.

— Наконец-то, — сказала она, закрывая за собой дверь.

— Сколько историй ей понадобилось на этот раз? — спросил я, обнимая Ли за плечи.

— Четыре. Я пыталась сказать ей, что чем быстрее она заснет, тем быстрее настанет завтра и ее день с дядей Брайаном. Но она не купилась.

Я засмеялся. Хотя Шарлиз было только два года, на нее уже не действовали подобные фишки. Она уже не поддавалась на наши неубедительные доводы и не давала нам перехитрить ее. Уже не работали даже обещания про дядю Брайана. Это был один из самых больших сюрпризов.

Дядя Брайан.

С того момента, когда Брайан пришел в больницу, чтобы проведать Шарлиз, она вертела ним, как хотела. Я думал, что кричащий ребенок ему не по душе и он будет держаться от нас подальше, но вышло все наоборот. Брайан отказался уходить. Он пошел даже дальше и купил отдельный монитор для видео няни и установил в своей квартире.