На очереди второй транспортник, а сзади — целая вереница. И нет истребителей прикрытия. Вот здорово! Бей без оглядки. Это же мишени. Нужно не торопиться. Боеприпасов хватит на много-много «юнкерсов». К тому же луна, хотя и меньше половинки, а сияет здорово, освещая цели. Да и сесть на землю поможет ночное светило.

И вот вторую громадину подвожу под прицел. Нужно стрелять так же, как и по первой, — в центральный мотор: сзади него находится экипаж, очередь прошьет и мотор, и экипаж и запалит бензин. Плавно поднимаю нос своего «яка». Туша «юнкерса» вползает в прицел. Но мне нужен центральный мотор. Вот и он. Ну как тут промахнуться! В этот последний момент перед глазами что-то сверкнуло, раздался глухой взрыв, и в кабине по-змеиному зашипело, лицо ожгло чем-то горячим, влажным и обволокло. Я ничего не вижу. Мой «як», как ошпаренный (а он действительно был ошпарен), отпрянул от «юнкерса» и провалился вниз. Подбит мотор, и вода с паром хлещет по лицу? Но вражеских истребителей не было. Может быть, полоснули по мне какие-то новые пулеметные установки с транспортника?.. Догадок нахлынуло много, но по опыту чувствую — не то. А не гранаты ли?

Я вспомнил, как недавно под Луцком при атаке бомбардировщика передо мной вспыхнуло облако, раздался взрыв. Тогда самолет противника, защищаясь от меня, сбросил на парашютах гранаты, они повредили в моторе систему охлаждения, и меня обдало горячей водой и паром. Много было воды, сейчас же как будто только пар. А впрочем, пар ли это? Не газы ли? Мне пришлось раз вскочить в желтое облако, образованное Хейнкелем-111. Нет, сейчас не то.

Все эти мысли промелькнули за какой-то короткий миг. Но через одну-две секунды, когда облако пара и воды исчезло и я снова увидел небо с луной и плывущие, «юнкерсы», понял, что сейчас просто перегрелся мотор. Прибор температуры воды показывал чуть ли не 150 градусов. В системе охлаждения образовалось большое давление, и сработал редукционный клапан. Через него взрывом выплеснулась вода, превратившаяся в воздухе в пар.

В кабине уже запахло гарью. Нужно на посадку. А «юнкерсы» плывут над головой. Какая досада, что мой «як» задыхается от жары. Почему так случилось? Мушкин?.. Рационализация с чехлами и подушкой для водяного радиатора?.. Нужно пересесть на другую машину. Немедленно на аэродром. Как хорошо, что он оказался подо мной.

— Подготовьте другой самолет, — попросил я по радио, заходя на посадку.

На земле я сразу кинулся к водяному радиатору. Там, закрыв его, торчала подушка. Изобретение Мушкина не сработало: оборвалась веревочка. Если бы не она, сколько бы теперь лежало на земле «юнкерсов»! Разве не обидно! Эх, Дима, Дима! Впрочем, не только Мушкин виноват. Положено, прежде чем взлететь, взять разрешение у механика, а я этого не сделал: поторопился. Ну как же не вспомнить слова своего инструктора в школе летчиков Николая Павлова: «Поспешность в авиации — враг номер, один».

— Мушкин, Мушкин! — В темноте я позвал механика, чтобы узнать, на каком самолете снова подниматься в воздух. Но, видимо, у меня был такой вид, что тот предпочел не попадаться мне на глаза.

Другой самолет был готов, и я сел в него. Однако подбежал Лазарев:

— Срочно явиться к командиру полка.

Василяка с микрофоном в руке находился с группой офицеров у радиостанции рядом с землянкой КП.

— Вылет запрещаю! — отрезал он мне, тыча микрофоном в небо: — Не видишь, что ли? Один самолет уже сломали. При посадке ткнулся в землю.

Я так был взвинчен случаем с подушкой и шумом проходящих над нами «юнкерсов», что не разглядел садящиеся наши «яки», которые задержал бой, и их настигла ночь. Командир беспокоился о посадке: никто из летчиков ночью не летал, а тут я со своим взлетом.

Над аэродромом снова установилась тишина: первая волна «юнкерсов» прошла, а наших над аэродромом больше не было. Серпик месяца уже опустился низко. С юга приволоклась большая туча, а двоих летчиков все еще нет. Василяка подошел ко мне и подавленно, скорее советуясь, чем упрекая:, сказал:

— Ну вот, где твой «старик»? Да и Андрей Качковский не вернулся. А если и вернется — ночного старта нет…

Командиру было о чем тревожиться. Полк не имел задачи по уничтожению «юнкерсов». Но как быть — враг летает над нашими головами! И Василяка решил рискнуть. Он, взяв на себя ответственность, разрешил нам с Хохловым подняться ночью на перехват противника. Мы поднялись. Хохлова нет, но я был твердо уверен, что Ивана ночь не проглотит: он уже не раз садился в темноте и бывал в более сложных переплетах, чем сейчас.

— Посмотрим, — с надеждой ответил на мои доводы Василяка. — Допустим, Хохлов далеко залетел за «юнкерсами», поэтому его и не слышно. А вот что с Качковским?..

В воздухе снова послышался нарастающий гул. Теперь он уже нам стал знакомым — плыла новая волна фашистских самолетов.

— Одному-двум нужно взлететь еще, — посоветовал Василяке его помощник по воздушно-стрелковой службе капитан Рогачев. — У меня и у Ворожейкина машины готовы.

— А это что? — Василяка с сожалением показал на надвигающуюся с юга тучу. — Да и темно, ничего не увидишь.

Шум новой волны уже над аэродромом. Виднеются силуэты вражеских машин. Летчики, техники сгрудились у КП, бросая тревожные взгляды в небо и вопросительные на командира полка: как же, мол, так, летят, а мы бездействуем. Василяке тоже не по себе.

— Качковский, допустим, заблудился, но почему Хохлов не дает о себе знать?..

— Вот-он! — крикнул Лазарев, и. тут же ночь на высоте распороли красные, зеленые и белые шнуры огня. Раздался пулеметный треск и грохот пушки. Мы все увидели в воздухе одиночного истребителя на порядочном расстоянии от «юнкерса». Василяка кинулся к микрофону:

— Иван Андреевич, ты это?

— Я, я, — отрывисто, как это бывает в бою, ответив Хохлов.

— Ближе подходи! — командует Владимир Степанович, но его голос глушат новые очереди Ивана. Мы, как в цветном кино, видим огненные трассы, полосующие небо около силуэта фашистского самолета. Хохлов ночью не стрелял, и ему трудно определить расстояние до «юнкерса», поэтому Василяка, уловив момент, передает :

— «Старик», ты пуляешь с тысячи метров. Ближе подходи.