- Знаю только, что на Кузнечном, - растерянно повторила Лиза.

- На Кузнечном? - подумав, переспросил Володька. - Говоришь, второй дом от угла?

- Да. Второй или первый. Или, может быть, третий…

- Может быть, двадцать третий? - рассердился Володька. - А ну, одевайся. Побежали. Может, найдем…

Через десять минут они уже были в Кузнечном переулке.

- Под воротами есть такие доски, - говорил Володька. - Деревянные. Там написано, где какой жилец живет. Будем искать Морозовых.

Они обошли пять или шесть домов, проглядели все доски, и нигде Морозовых не было.

Володька уж стал ругаться и говорить, что, наверно, Лиза путает что-нибудь и что напрасно он оставил на улице Тузика…

Он уже хотел на все плюнуть и бежать разыскивать своего Тузика, как вдруг Лиза схватила его за руку.

- Бессонов, смотри, - сказала она, - Елизавета Ивановна идет.

Володька посмотрел и увидел, что по улице действительно идет Елизавета Ивановна, их классная воспитательница. Они побежали ей навстречу и так разлетелись, что чуть не сбили ее с ног.

- Елизавета Ивановна, здравствуйте, с добрым утром! - заговорили они в один голос.

Учительница испуганно попятилась.

- Здравствуйте, ребята, - сказала она.

- Елизавета Ивановна, - не дав ей опомниться, заговорил Володька, - вы не знаете случайно, где Валя Морозова живет?

- А что такое? - спросила учительница.

- Ой, вы бы знали, - сказала Лиза. - Нам - прямо я сказать не могу - до чего ее нужно видеть!..

- Елизавета Ивановна! Вы же знаете, наверно? - сказал Володька.

- Да, - сказала, подумав, учительница. - Знаю. Морозова здесь, вот в этом кирпичном доме живет.

- И квартиру знаете?

- И квартиру знаю, - сказала учительница. - А в чем дело?

- Вы понимаете, Елизавета Ивановна, - сказала Лиза. - У нее, кажется, отец нашелся.

- У кого? - сказала учительница.

- У Вали!

И тут ребята увидели, что Елизавета Ивановна побледнела, как снег, и губы у нее задергались - не то она хочет смеяться, не то плакать.

- Что? - сказала она. - Что вы говорите?

Ребята, путаясь и перебивая друг друга, рассказали ей о том, что передавали сегодня утром по радио.

Когда дело дошло до отчества капитана Морозова, Володька опять застрял.

- Филикт… - начал он. - Или Феликст…

- Феоктистович, - сказала учительница.

- Правильно! Во-во! - закричал Володька. - Феоктелистович! Елизавета Ивановна, а откуда вы знаете?..

Учительница закрыла рукой глаза.

- Идемте, - сказала она. - Идемте скорей к Морозовой.

И она побежала так быстро, что ребята едва успевали за ней, а прохожие останавливались и смотрели ей вслед.

- Сюда, - сказала она ребятам и свернула в ворота большого кирпичного дома, второго от угла.

- Ну, что? Я тебе говорила, - сказала Володьке Лиза.

- Елизавета Ивановна, - сказал Володька. - Мы уже тут были. Тут никаких Морозовых нет.

- Идемте, идемте, ребята, - сказала Елизавета Ивановна, не останавливаясь.

- Елизавета Ивановна, ведь правда? - сказала Лиза, когда они уже поднимались по черной лестнице. - Ведь, может, это и в самом деле Валин отец?

- Да, милая, - сказала Елизавета Ивановна. - Это он. Иван Феоктистович Морозов, капитан, командир эскадрильи. Это Валин отец.

На площадке четвертого этажа учительница остановилась, вынула из сумочки ключ и открыла этим ключом французский замок. Ребята не успели удивиться, как она распахнула дверь и сказала:

- Пожалуйста, милости просим.

В коридоре было темно.

- Осторожно, - сказала Елизавета Ивановна. - Здесь сундук.

И хотя она это сказала, Володька все-таки успел наткнуться на этот сундук. От неожиданности он вскрикнул.

- Мама, это ты? - послышался за дверью тоненький голосок, и ребята узнали голос Вали Морозовой.

- Я, - сказала Елизавета Ивановна, распахнув дверь.

- Что ты так скоро? Уже достала?

- Нет, доченька, - сказала Елизавета Ивановна. - Я не достала газету. Но зато посмотри, какую я тебе привела замечательную живую газету…

Валя Морозова лежала в постели. Приподнявшись над подушкой, она испуганно и смущенно смотрела на Володьку и Лизу, которые, не менее смущенные и не менее испуганные, застряли в дверях.

Минуту Валя смотрела на них, потом вдруг вскрикнула и юркнула головой под одеяло.

Елизавета Ивановна подбежала к ее кровати и стала стягивать с нее одеяло.

- Вылезай, вылезай! - сказала она. - Хватит нам прятаться. Горевали мы в одиночку, а радоваться будем вместе…

И она так громко засмеялась, что Валя не выдержала и высунулась из-под одеяла.

- Что? - сказала она.

Елизавета Ивановна опустилась на колени около ее кровати и обняла девочку.

- Валечка! Папа жив, - сказала она.

Несколько секунд Валя внимательно смотрела на нее, потом уронила голову в подушку и тихо заплакала.

А когда она оторвалась от подушки, ребята увидели, что она уже не плачет, а смеется. И тут, когда она засмеялась, и Володька, и Лиза в первый раз заметили, что она очень хорошенькая, и что у нее белые зубы и очень красивые золотистые волосы, а самое главное, что она, как две капли воды, похожа на Елизавету Ивановну.

Ребята удивились, хотя ничего удивительного, конечно, в этом не было.

ЧЕСТНОЕ СЛОВО

Мне очень жаль, что я не могу вам сказать, как зовут этого маленького человека, и где он живет, и кто его папа и мама. В потемках я даже не успел как следует разглядеть его лицо. Я только помню, что нос у него был в веснушках и что штанишки у него были коротенькие и держались не на ремешке, а на таких лямочках, которые перекидываются через плечи и застегиваются где-то на животе.

Как-то летом я зашел в садик, - я не знаю, как он называется, на Васильевском острове, около белой церкви. Была у меня с собой интересная книга, я засиделся, зачитался и не заметил, как наступил вечер.

Когда в глазах у меня зарябило и читать стало совсем трудно, я за хлопнул книгу, поднялся и пошел к выходу.

Сад уже опустел, на улицах мелькали огоньки, и где-то за деревьями звенел колокольчик сторожа.

Я боялся, что сад закроется, и шел очень быстро. Вдруг я остановился. Мне послышалось, что где-то в стороне, за кустами, кто-то плачет.

Я свернул на боковую дорожку - там белел в темноте небольшой каменный домик, какие бывают во всех городских садах; какая-то будка или сторожка. А около ее стены стоял маленький мальчик лет семи или восьми и, опустив голову, громко и безутешно плакал.

Я подошел и окликнул его:

- Эй, что с тобой, мальчик?

Он сразу, как по команде, перестал плакать, поднял голому, посмотрел на меня и сказал:

- Ничего.

- Как это ничего? Тебя кто обидел?

- Никто.

- Так чего ж ты плачешь?

Ему еще трудно было говорить, он еще не проглотил всех слез, еще всхлипывал, икал, шмыгал носом.