И вот он наконец в доме Кэссеролов разглядывает свадебные подарки вместе со старшей дочерью — высокой девушкой в сиреневом платье, которая была главной подружкой невесты.
— По-моему, все сошло очень хорошо, правда, мистер Шелтон? — спросила вдруг девушка.
— О да!
— По-моему, жених должен чувствовать себя ужасно, дожидаясь невесты у алтаря.
— Да-а, — протянул Шелтон.
— А правда, подружкам невесты лучше не надевать шляп: так куда наряднее!
Шелтон не заметил этого нововведения, но поспешил согласиться с мнением своей собеседницы.
— Это я придумала: мне кажется, так шикарнее… Смотрите, молодым подарили пятнадцать чайных сервизов! Глупо, правда?
— Черт побери, — поспешил ответить Шелтон.
— Но, конечно, ужасно полезно иметь уйму ненужных вещей: ведь потом их можно обменять на что-нибудь нужное.
Казалось, в эту комнату было свезено все содержимое лондонских магазинов; Шелтон взглянул на мисс Кэссерол и был поражен, увидев, сколько алчности светится в ее маленьких глазках.
— Это ваш будущий шурин? — спросила она, указывая легким движением подбородка на Билла Деннанта. — По-моему, он такой блестящий юноша! Приходите оба к обеду, вы поможете поддержать веселье за столом. После венчания всегда так смертельно скучно…
И Шелтон пообещал, что они придут.
Теперь, в ожидании отъезда новобрачной, они перешли в холл. Лицо молодой, когда она сошла вниз, было спокойно и весело, только в глазах притаилась смутная тревога; и снова Шелтон испытал странное чувство стыда, словно совершил неблаговидный поступок. Совсем рядом с ним в толпе стояла старая няня новобрачной; лицо ее выражало сильнейшее душевное волнение, по желтым одутловатым щекам катились слезы. Она пыталась что-то сказать, но ее слова потонули в царившем вокруг гомоне. Все бросились на улицу; посыпались рис и цветы; в быстро поднятое окно кареты полетел башмачок. За стеклом на мгновение мелькнуло учтиво-холодное гладко выбритое лицо Бенджи, лакей скрестил руки на груди, и карета отъехала, торжественно заскрипев колесами.
— Отлично все сошло, — сказал кто-то справа от Шелтона.
— Она была немного бледна, — сказал кто-то слева от Шелтона.
Он провел рукой по лбу; позади него всхлипывала старая няня.
— Дик, — наклоняясь к его уху, шепнул младший Деннант, — давайте удерем, здесь совсем неинтересно.
Они пошли по направлению к парку, и Шелтон вряд ли мог бы сказать, откуда у него эта легкая тошнота: то ли от выпитого днем шампанского, то ли от свадьбы, которая сошла так хорошо.
— Да что с вами? — спросил Деннант. — Вы сегодня мрачны, как старая обезьяна.
— Ничего особенного, — сказал Шелтон. — Просто я думал о том, какие мы все лицемеры.
Билл Деннант остановился посреди улицы.
— Ну, если вы собираетесь сесть на своего конька, — сказал он, хлопнув будущего зятя по плечу, — то я пошел.
ГЛАВА IX
ОБЕД
На обед к Кэссеролам были приглашены лишь те знакомые и друзья молодой, которые чем-то обратили на себя внимание во время брачной церемонии. За столом Шелтон оказался между декольтированной мисс Кэссерол и другой, не менее обнаженной, дамой. Напротив него сидел мужчина с ястребиным носом и черными усами; на его белоснежной манишке блестел крупный бриллиант. Нужно сказать, что дом Кэссеролов был весьма интересный. Семья принадлежала к крупной буржуазии, возымевшей вкус к «шикарному» обществу. Члены этого семейства, люди осторожные, экономные и цепкие, по природе своей стяжатели, почему-то прониклись почтением к слову «шикарный». В результате в доме собиралась всевозможная человеческая накипь и царила атмосфера доморощенного порока. Помимо заядлых кутил и прожигателей жизни, Шелтон встретил здесь двух-трех дам, которых, несмотря на то, что они были разведены или собирались разводиться, продолжали принимать в свете. Разведенных дам, которые не сумели сохранить своего положения в свете, Кэссеролы не приняли бы у себя: они питали слишком большое уважение к браку. Шелтон встретил тут и американок (но только не американцев), которых все считали «страшно забавными», и евреев — банкиров или любителей скачек, — а также нескольких джентльменов, занимавшихся или собиравшихся заняться кое-какими сделками, которые то ли «выгорят», то ли «не выгорят», или же взявших, а может, только еще собиравшихся взять подряды, на которых они, возможно, попадутся, а возможно, и нет.
Шелтон знал, что в этом доме не станут принимать тех, кто в самом деле попал в беду, ибо этих леди и джентльменов ценили отнюдь не из сочувствия к ним — к чему такая сентиментальность! — а за их «шик», их туалеты, остроты, осведомленность по части скаковых лошадей, за их умение играть в бридж и за их автомобили.
Короче говоря, это был один из тех семейных домов, в котором ищут прибежища люди, чей слишком «шикарный» образ жизни едва ли позволит им долго продержаться на поверхности.
Хозяин дома — делец из Сити, с седой шевелюрой, гладко выбритым лицом и выпяченной верхней губой — силился понять смелые намеки своей дамы, громкий голос которой был слышен на другом конце стола. А Шелтон уже больше не пытался понять своих соседок и все внимание сосредоточил на обеде, который все гости, несмотря на разнородность вкусов, были вынуждены признать настоящим чудом кулинарного искусства. Он даже вздрогнул от неожиданности, когда мисс Кэссерол повернулась к нему и сказала:
— Я всегда говорю, что самое главное — быть веселой. Даже если вам совсем не смешно, все равно надо смеяться: это так шикарно — быть занимательной! Вы со мной не согласны?
Превосходная философия!
— Не все мы гении, но быть веселыми мы все можем.
Шелтон поспешил изобразить на лице веселость.
— Когда родитель бывает не в духе, я говорю ему, чтоб он немедленно перестал дуться, а то я закрою дом и уеду. Что пользы в том, что человек сидит с несчастным видом и хандрит? Кстати, вы не собираетесь покататься в коляске четверней? Мы едем целой компанией. Будет страшно весело; самое шикарное общество!
Пышные плечи, волнистые волосы (явно не более двух часов назад побывавшие в руках парикмахера) могли бы заставить Шелтона усомниться в добродетели мисс Кэссерол, но сквозившая в ее взгляде расчетливость и то, как старательно она проглатывала окончания слов, неопровержимо доказывали ее принадлежность к наиболее респектабельной части присутствующих. До сих пор Шелтону никогда не приходило в голову, до чего это «шикарная» женщина, и, сделав над собой усилие, он предался такому вымученному веселью, от какого затосковал бы любой француз.
Когда мисс Кэссерол покинула его, Шелтон вдруг вспомнил взгляд, который она бросила на сидевшую напротив них даму — настоящую хищницу. Этот завистливый, испытующий взгляд, казалось, спрашивал: «В чем же секрет этого твоего шика?» Раздумывая над тем, что могло вызвать подобную зависть, Шелтон заметил, с каким заискивающим, почтительным видом хозяин дома расхваливает человеку с ястребиным носом достоинства поданного на стол портвейна, зрелище довольно жалкое, ибо человек с ястребиным носом был явно из породы отпетых мошенников. Чем порок так притягивает к себе степенных буржуа? Что это: желание прослыть оригинальным, боязнь казаться скучным или просто они «с жиру бесятся»? Шелтон снова взглянул на хозяина дома, который еще не кончил перечислять великолепные качества своего портвейна, и ему снова стало жаль его.
— Так, значит, вы женитесь на Антонии Деннант? — послышался голос справа; по небрежной грубоватости, с какою были произнесены эти слова, в говорившем можно было сразу признать человека родовитого. — Прехорошенькая девушка! Кстати, у этих Деннантов прекрасное поместье. Вы, знаете ли, счастливчик!
Это говорил старый баронет с маленькими глазами и смугло-красным лицом, брюзгливым и хитрым. Он вечно сидел без гроша, но со всеми был запанибрата и, как человек предприимчивый, знался не только с лучшими, но и с худшими людьми, а потому каждый день обедал где-нибудь в гостях.