— Сегодня утром ему лучше, мадмуазель. Мы выправ… мы поправляемся. От хорошей новости и у вас на душе будет спокойней.

Кристиан подумала: «Какие сегодня все милые!» Казалось, даже вилла, освещенная косыми лучами солнца, приветствовала ее, даже деревья, трепещущие и проливающие золотые слезы. В соборе служба еще не начиналась, но кое-где уже были видны коленопреклоненные фигуры; а в воздухе держался застоявшийся тошнотворный запах ладана; в глубине собора бесшумно двигался священник. Кристиан опустилась на колени, и когда она наконец встала, служба уже началась. С первыми же звуками речитатива на нее снизошла умиротворенность умиротворенность принятого решения. На счастье ли, на горе, но она знала: судьба ее решена. Кристиан вышла из церкви, лицо ее было безмятежно счастливым. Она пошла домой по дамбе. Возле мастерской Гарца она присела на скамью. Теперь… это ее собственное, как и все, что принадлежит ему, все, что имеет хоть какое-нибудь отношение к нему.

Тихо приблизился старый нищий, давно следивший за ней.

— Милостивая госпожа! — сказал он, заглядывая ей в глаза. — Сегодня у вас счастливый день, а я потерял свое счастье.

Кристиан открыла кошелек, но там была только одна монета — золотой. Глаза нищего заблестели.

И вдруг она подумала: «Это уже не мое; надо уже экономить», — но при взгляде на старика ей стало стыдно.

— Простите, — сказала она, — вчера я отдала бы вам это, но… теперь эти деньги уже не мои.

Он был такой старый и бедный, а что она могла ему дать? Она отстегнула маленькую серебряную брошь.

— Вам что-нибудь дадут за нее, — сказала она, — это все же лучше, чем ничего. Мне вас очень жаль, вы такой старый и бедный.

Нищий перекрестился.

— Милостивая госпожа, — пробормотал он, — дай бог вам никогда не знать нужды!

Кристиан поспешила отойти, последние слова его потонули в шорохе листьев. Идти домой не хотелось, и она, перейдя через мост, стала взбираться на холм. Дул легкий ветерок, гнавший облака по небу. По стенам сновали ящерки, завидев ее, они скрывались в щелях.

Солнечные лучи, пробиваясь сквозь кроны деревьев, сверкали в потоке. Земля благоухала, сверкали зеленью виноградники вокруг белых домиков; казалось, все радовалось и плясало от избытка жизненных сил, словно была весна, а не середина лета. Кристиан все шла вперед, не понимая, почему она чувствует себя такой счастливой.

«Неужели я бессердечна? — думала она. — Я собираюсь оставить его… я вступаю в жизнь. Теперь мне придется бороться и нельзя будет оглядываться назад!»

Тропинка запетляла вниз, к ручью, и оборвалась; на другом берегу она появилась снова и затерялась среди деревьев. В лесу было сыро, и Кристиан поспешила домой.

У себя в комнате она стала укладываться, просматривать и рвать старые письма. «Важно только одно, — думала она, — твердая решимость: надо иметь цель и стремиться к ней изо всех сил».

Она подняла голову и увидела Барби, которая с испуганным лицом стояла перед ней, держа в руках полотенце.

— Вы уезжаете, gnadiges Fraulein?

— Я выхожу замуж, Барби, — сказала Кристиан. — Пожалуйста, не говорите об этом никому.

Барби прижала полотенце к лифу своего голубого ситцевого платья.

— Нет, нет! Я не скажу. Но, дорогая фрейлейн, это очень важное дело; вы все хорошо обдумали?

— Обдумала, Барби? Я ли не думала!

— Дорогая фрейлейн, а вы будете богатой?

— Нет, я буду такой же бедной, как ты.

— Господи! Это очень плохо. Катрина, моя сестра, замужем; она мне рассказывает про свою жизнь; она говорит, что жить очень трудно, и если бы она до замужества не накопила денег, было бы еще трудней. Дорогая фрейлейн, подумайте еще раз! А он хороший? Иногда мужчины оказываются нехорошими.

— Он хороший, — вставая, сказала Кристиан. — Все решено!

И она поцеловала Барби в щеку.

— Вы плачете, Hebes Fraulein! Подумайте хорошенько, может быть, еще не совсем все решено. Не может быть, чтобы для девушки не оставалось никакого другого выхода!

Кристиан улыбнулась.

— У меня все иначе, Барби.

Барби повесила полотенце на крючок и перекрестилась.

XXIV

Взгляд мистера Трефри был прикован к коричневому мотыльку, метавшемуся под потолком. Он следил за насекомым, как зачарованный: быстрые движения всегда завораживают тех, кто сам не в силах двигаться. Тихо вошла Кристиан.

— Не могу больше валяться, Крис, — сказал он с виноватым видом. Невыносимо жарко. Доктор из себя выходит вот из-за этого. — Он показал на кувшин с крюшоном из красного вина и трубку, лежавшую на столе у его локтя. — А я только смотрел на них.

Кристиан присела рядом и взяла веер.

— Если бы не эта жара… — сказал он и закрыл глаза.

«Я должна сказать ему, — думала Кристиан. — Я не могу уехать тайком».

— Налей мне немного этой штуки, Крис.

Она потянулась за кувшином. Да! Она должна сказать ему! У нее упало сердце.

Мистер Трефри сделал основательный глоток.

— Нарушаю обещание. Не все ли равно… вреда никому не будет, кроме меня.

Он взял трубку и набил ее табаком.

— Лежишь тут, боль адская, и покурить даже нельзя! Если б я от проповедей получал хоть половину того удовольствия, которое мне доставляет эта трубка! — Он откинулся на спинку кресла, погружаясь в блаженство. А затем продолжал, словно размышляя вслух: — Многое изменилось с тех пор, как я был молодым. В те годы молодому человеку приходилось добывать себе еду и кров и заботиться о своем будущем. Хорошо это получалось у него или нет все зависело от того, из какого материала он скроен. А нынче… куда там! Нынче у него голова всякой дурью набита — воображает, что он уже тот, кем еще только собирается стать.

— Вы несправедливы, — сказала Кристиан.

— Гм! Терпеть не могу покупать кота в мешке, — проворчал мистер Трефри. — Если я даю человеку деньги взаймы, то хочу знать, собирается ли он вернуть их; мне, может быть, не жаль денег, но я просто хочу знать. И во всем так. Мне все равно, богат ли человек… хотя имей в виду, Крис, это не плохое правило — судить о людях по их счету в банке. Но когда дело доходит до женитьбы, то есть одно очень простое правило: там, где не хватает на одного, не хватит и на двоих. Сколько ни трать слов — черное белым не станет, а разговорами сыт не будешь. Ты знаешь, Крис, я не люблю говорить о себе, но все же скажу тебе вот что… Когда я приехал в Лондон, я хотел жениться, но денег не было, и пришлось ждать. А когда у меня появились деньги… ну, это уже к делу не относится! — Он нахмурился и стал перебирать пальцами трубку. — Я не делал ей предложения, Крис, считал, что поступаю порядочно; теперь это вышло из моды!

Щеки Кристиан горели.

— Лежу я тут и все думаю, — продолжал мистер Трефри. — Ничего не поделаешь. Только скажи мне вот что. Ты хорошо знаешь, чего тебе надо? Что ты знаешь о жизни? Хочешь не хочешь, а жизнь не такая совсем, как ты себе ее представляешь. В жизни всяко бывает, но главное — не ошибаться вначале.

Кристиан думала: «Неужели он никогда не поймет?»

— Я поправляюсь с каждым днем, — продолжал мистер Трефри, — но все равно долго я не протяну. Не очень-то приятно лежать и думать, что, когда ты умрешь, некому будет притормаживать!

— Дядя, не говорите так! — пробормотала Кристиан.

— Что толку закрывать глаза на факты, Крис. Я пожил немало на этом свете; я знаю жизнь такой, какая она есть на самом деле; кроме тебя, мне теперь не о ком больше и думать.

— Но, дядя, если бы вы любили его так, как я люблю, вы бы не стали меня запугивать! Ведь страх — подлое, малодушное чувство. Вы, наверно, забыли об этом.

Мистер Трефри закрыл глаза.

— Да, — сказал он. — Я стар.

Кристиан уронила веер себе на колени; он лежал на ее белом платье, как большой алый лист; она не сводила с него глаз.

Мистер Трефри взглянул на нее.