Решение было обстоятельное. Лишь одного не хватало в нем — анализа бесприборной космонавигации, осуществленной практикантом Заостровцевым В. М. в условиях суммарных полей высокой напряженности. Так следовало бы записать это.
Это не было записано по той простой причине, что командир «Апшерона» умолчал о случившемся.
Незадолго до посадки Володя попросил его ничего никому не рассказывать. «Почему?» — удивился командир.
«Я бы хотел сначала во всем разобраться сам», — сказал Володя. Командир подумал, что Володя имеет на это полное право. «Хорошо, — сказал он. — Но если вам потребуется засвидетельствовать, что произошло, я охотно это сделаю».
— Временно вышли из строя внешние датчики приборов, — коротко доложил Радий Петрович на обсуждении. — Выбрались чисто случайно. Должен особо отметить выдержку и хорошую профессиональную подготовку практикантов Заостровцева и Новикова.
Подробностей у него не выпытывали. Давно прошли времена, когда в подобных случаях назначались комиссии, проводились дотошные расследования, составлялись пухлые акты. Давно уже медицина научно обосновала недопустимость лишних расспросов людей, нервная система которых подверглась угнетающему воздействию, — тем более это относилось к межпланетникам, возвращающимся из тяжелых рейсов. Достаточно того, что они сочтут нужным доложить, правда, кое-кто был удивлен. Командира Шевелева знали как человека крайне скупого на положительные характеристики. Не помнили случая, чтобы он в такой превосходной степени отрекомендовал необлетанных новичков.
Новикову и Заостровцеву было объявлено, что рейс зачтен и отныне они допущены к космоплаванию в пределах Системы. Сам Платон Иванович привинтил к их курткам значки космонавтов.
— Ох, и тряхануло нас возле Юпика, — рассказывал Новиков в салоне, потягивая терпкий пахучий витакол.
— Думал, прощай, дорогая!
И практиканты, еще не сдавшие зачетных рейсов, слушали его со вниманием. Они завидовали его удачливости и дерзкой фамильярности, с которой он отзывался о Юпитере.
Пассажиры высыпали из рейсового и направились к вертолетной стоянке. Хорошо было дышать не спецсмесью из дыхательного аппарата, а чистым земным воздухом. Хорошо было идти не по изрезанной трещинами лунной почве, а по зеленой траве, по земле, по Земле.
У вертолета Радий Петрович крепко пожал руки Заостровцеву и Новикову. Здесь, в обычной куртке, без скафандра, командир «Апшерона» выглядел очень земным, быть может, чуточку постаревшим.
— Запишите номер моего видеофона, ребята, — сказал он. — Буду рад вас видеть.
Володя сел в вертолет с Новиковым и Резницким. Не успела, однако, машина взлететь, как он попросил Новикова приземлиться.
— Что еще за причуда? — проворчал Новиков. — Что ты там потерял?
— Ну, на минуту, — сказал Володя. — Видишь справа тропинку? Вот там.
Резницкий и Новиков были единственными людьми, которым он рассказал обо всем, в том числе и об этой тропинке. И теперь они поняли Володю.
Вертолет сел. Володя пошел по тропинке — вначале быстро, а потом все более замедляя шаг. Новиков и Резницкий молча следовали за ним.
Впереди было разрыто. Поперек тропинки, вправо и влево от нее желтели кучи вынутого грунта. Подошли к траншее, заглянули в нее. Там копошились, выбрасывая песок, землеройные кроты-автоматы.
— Энергонный кабель, — тихо сказал Резницкий. — Наверно, будут ремонтировать. Или укладывать новый.
Володя обернулся к нему, посмотрел широко раскрытыми глазами.
— Энергонный кабель, — сказал он. И вдруг засмеялся.
Каждое утро Новиков тащил Володю к морю. Они плавали, прыгали в воду на пристежных крыльях, ходили под парусом.
Но с каждым днем Новикову приходилось все труднее.
Володя упирался, ни за что не желал покидать свою комнату.
Он чувствовал, как обострилось в нем то, непонятное. Казалось, что кабели, провода, беспроводные линии энергопередач — все, что густо оплетает человеческое жилье, — кричало ему в ухо, в мозг: «Я здесь!.. Мы здесь!..» Он вздрагивал, когда щелкали обыкновенным выключателем. Невинная магнитная подвеска для мыла била по нервам. Проходя по улицам городка, по парку, он вдруг начинал ощущать каменную тяжесть в ногах — будто его притягивали подземные сгустки металлических руд. Или неожиданно являлось ощущение текучей воды…
Ему было страшно. Страшно от сознания, что он перестал быть нормальным. Он читал — еще в детстве, — что были когда-то, в средние века, ведуны, рудознатцы, искатели воды.
Их услугами пользовались, но жизнь они кончали в тюрьмах и на кострах. Было ли у них то же, что теперь возникло у него? Ах, если бы кто-нибудь из них поднялся из глубины веков, чтобы можно было его расспросить…
Он сторонился людей. Наотрез отказался от встреч с Резницким: знал, что тот потащит его на исследование, душу вымотает учеными разговорами…
Тося? Она много раз вызывала его по видеофону. Он не отвечал на вызовы. Зачем он ей нужен такой… ненормальный… Она может только пожалеть. А сама испытает… гадливость, брезгливость? Нет, не то. Ну, испытает неприятное чувство, какое порождает отклонение от нормы. Шестипалость, например… Человеку не полагается быть ведуном, ясновидцем.
Он не хотел ее жалости.
Остаться одному. Совершенно одному…
Бежать? Уйти от людей?
Да. остается только это…
В этот день районная метеослужба по просьбе любителей старинного спорта проводила грибной дождь. Лес, примыкавший к городку, был невелик, и поэтому дождь краешком прихватывал корпуса Учебного центра. Цветные фрески из истории завоевания Космоса на стенах домов посуровели и резче обозначились под дождем. Мальчишки, радостно гогоча, бегали босиком по теплым лужам.
Новиков с завистью смотрел на них из окна своей комнаты. «Может, с ними? — думал он. — Нет, неудобно все-таки. Кто-нибудь увидит из окна, скажет: „А еще космонавт!“ Какой-нибудь педант типа Резницкого». Он со вздохом отошел от окна, сорвал со стены гитару и повалился в качалку. Пальцы ударили по струнам, и Новиков в полный голос запел песню тех недавних времен, когда не было не только кораблей СВП, но и фотонных:
От яростных аккордов дребезжали стекла. Новиков заорал припев:
Тут он умолк: в открытых дверях стоял Резницкий. Штаны биофизика были засучены до колен, туфли он держал в руке.
— Прекрасный дождь, — сказал Резницкий высоким голосом. — Ничего, если я у вас немножко наслежу?
— Да сколько угодно! — Новиков сорвался с места. — Садитесь в качалку, Сергей Сергеич!
Резницкий оглядел стены, размашисто расписанные древними знаками зодиака.
— У вас очень мило, — сказал он. — А я, знаете, с удовольствием прошелся босиком. Древний инстинкт человека…
«Инстинкты, инстинкты, — инстинкты», — мысленно пропел Новиков на мотив «Хлореллы».
— Вот что, Алексей, — заговорил Резницкий, пришлепывая босыми ногами по натекшим лужицам. — Я считаю, что ваш друг достаточно отдохнул. Пора взяться за работу.
— За какую работу?
— Его состояние требует серьезного исследования.
— Вряд ли он согласится.
— Почему? — удивился Резницкий.
— Тяготит его эта история, Сергей Сергеич. Знаете, что он мне сказал? Хочу, говорит, быть нормальным человеком, а не ведуном каким-то… Приемником информации…
Резницкий схватился за голову, закричал:
— Как он не понимает! То, что с ним происходит, это и есть истинно человеческое!
— Попробуйте объяснить ему, — хмуро сказал Новиков.
— И объясню. Мы без конца исследуем ориентационные способности животных, ломаем себе голову над бионическим моделированием, обрастаем горами приборов — один сложнее другого. И мы забыли, черт побери, что мы тоже живые! Человек не рождается с термометром под мышкой. Термометр находится в нем самом, как и многое другое. Приходилось вам видеть змею?