Ханковцы

 5 декабря нам была поставлена задача, с которой мы считали себя обязанными справиться наилучшим образом. Это было вопросом нашей, так сказать, личной артиллерийской чести. В Кронштадт шел последний, третий по счету, караван с ханковцами. Нам предстояло прикрыть его огнем, обезопасить от ударов неприятельских батарей.

Славную историю защитников Ханко мы знали все.

Весной 1940 года согласно советско-финляндскому мирному договору была создана военно-морская база на полуострове Ханко — на том самом знаменитом Гангуте, у которого Петр I в 1714 году одержал свою блистательную морскую победу, прославившую русский флот. К началу войны береговая артиллерия Ханко, главной базы и Моонзундского архипелага во взаимодействии с кораблями и авиацией надежно перекрывала вход в устье Финского залива.

Военно-морскую базу Ханко возглавлял генерал-лейтенант береговой службы Сергей Иванович Кабанов. В подчинении у него находились 8-я стрелковая бригада под командованием генерал-майора Н. П. Симоняка, сектор береговой обороны, комендантом которого был генерал-майор береговой службы И. Н. Димитриев, части противовоздушной обороны, эскадрилья самолетов-истребителей, погранотряд, инженерные части, отряд малых охотников и рейдовых катеров. Всего гарнизон базы насчитывал до 25 тысяч человек. Ее оборона с суши была хорошо организована, состояла из шести рубежей глубиной около 12 километров.

В конце июня противник начал ожесточенный штурм полуострова с материка. Неистовствовала его артиллерия. Были дни, когда она выпускала по нескольку тысяч снарядов и мин. Но оборона Красного Гангута держалась неколебимо.

Понеся большие потери, враг отказался от лобового штурма и решил прибегнуть к высадке морского десанта. Но эта попытка была также отбита. Мало того, ханковцы сами перешли к активным действиям. Десантный отряд капитана Бориса Гранина (в газетах этот отряд называли не иначе, как «дети капитана Гранина») при поддержке береговой артиллерии захватил девятнадцать небольших островов, прилегающих к Ханко с северо-запада.

Красный Гангут держался. После того как наши войска оставили Таллин, он оказался в глубоком тылу врага. Но гарнизон продолжал отважно сражаться. 13 ноября в «Правде» появилось письмо москвичей гангутцам. Были в нем такие слова: «Великая честь и бессмертная слава вам, героям Ханко! Ваш подвиг не только восхищает советских людей, но вдохновляет на новые подвиги, учит, как надо оборонять страну от жестокого врага, зовет к беспощадной борьбе с фашистским бешеным зверем».

Но наступала зима. Связь Ханко с Ленинградом и Кронштадтом, его снабжение становились все затруднительнее. Ледовый покров Финского залива грозил лишить оборону полуострова многих ее преимуществ. И тогда было принято решение об эвакуации гангутского гарнизона.

Опыт скрытного проведения таких операций на флоте уже имелся. И в ночь на 27 октября первый отряд кораблей, приняв на борт 500 ханковцев со стрелковым оружием и противотанковой артиллерией, двинулся на Кронштадт.

Первый и второй отряды благополучно достигли места назначения. Оба раза противник обнаруживал корабли слишком поздно, чтобы нацелить на них авиацию или торпедные катера. А попытки артиллерийского обстрела с берега немедленно подавлялись огнем Красной Горки.

Но все это не настраивало нас на благодушный лад. Мы знали, что на Карельском перешейке и на южном берегу Финского залива у неприятеля мощные артиллерийские группировки: в одной 23 батареи из 70 орудий, в другой 40 батарей, насчитывающих 147 орудий. А кроме того, лед, крепчавший с каждым днем, уже не позволял кораблям двигаться без ледокола. А это замедляло движение отряда и ограничивало его маневренность.

Одним словом, надо было быть начеку и во всеоружии своего мастерства обеспечить безопасный переход ханковцев к Кронштадту. С третьим, самым большим, отрядом шли наши коллеги — береговые артиллеристы. Они, как водится, покидали базу последними. С ними же шел и командир базы генерал Кабанов.

Сергея Ивановича хорошо знали на Красной Горке. Это был человек, с юности связавший свою судьбу с революцией и с военной службой. Шестнадцатилетним подростком стал он стрелком полка Петроградского Совета. Дважды попадал в руки белых и уходил из-под расстрела. В девятнадцатом году Кабанов участвовал в подавлении белогвардейского мятежа на форту. А в тридцатых годах он командовал Красной Горкой. Авторитет его в среде береговых артиллеристов был исключительно высок.

И вот боевая тревога. На этот раз мое место не на командном пункте, а в боевой рубке, которая округлой башенкой возвышается над бетонной поверхностью главного массива. Устраиваюсь на кожаном сиденье и припадаю глазами к окулярам визира. И вручную и в электрическую он может вращаться вместе со мной на триста шестьдесят градусов.

Кроме меня в рубке находятся визирщик, следящий за исправной работой прибора, Никифор Ляшенко с журналом боевых действий и телефонист.

Медленно разворачиваю визир, вглядываясь в очертания северного берега, приближенные двенадцатикратными линзами. Нам на этом берегу отведен определенный сектор. Стараюсь запомнить ориентиры, в районе которых находятся неприятельские батареи. Левее, левее... Перед глазами плавно скользит девственно-белая целина замерзшего залива. А вот и серый дымок над ней и темные контуры кораблей. Вот уже можно различить, что во главе колонны движется старик «Ермак», взламывая и раздвигая в стороны лед.

Звонок. Телефонист передает приказание открыть огонь по целям, номера которых у нас давно обозначены на карте. Это наиболее активные неприятельские батареи, от которых всегда можно ждать неприятностей. На этот раз решено применить активную форму действий: упредить противника, нанести по нему удар до того, как он начнет стрелять. До этого-то били главным образом по вспышкам, то есть после того, как враг начинал обстреливать корабли.

Исходные данные рассчитаны заранее. Одна за другой следуют команды, которые венчает короткое слово: «Залп!» Вздрагивает боевая рубка. Содрогается все вокруг. Снаряды уносятся на противоположный берег. Через несколько секунд — доклад из дальномерной рубки, где расположен наблюдательный пост. Сообщаются данные о падении снарядов. В центральный пост идут корректуры к прицелу и целику. И снова: «Залп!»

Короткий огневой налет на неприятельские батареи окончен. И они молчат. А «Ермак» и ведомый им караван все ближе. Но вот в нашем секторе на неприятельском берегу метнулась короткая вспышка. Это подает голос батарея, которую мы не обрабатывали. Что ж, исходные данные подготовлены и для нее.

Около наших кораблей черно-белые фонтаны ледяного крошева и дыма вздымаются высоко вверх. Недолет! Еще вспышка. Но не успевают врезаться в лед снаряды, как раздается грохот наших орудий. Вражеский залп ложится перелетом. Ополовинить вилку противнику уже не удается. Наши двенадцатидюймовые «чемоданы» упади точно, и третьей вспышки на чужом берегу не возникает.

Кладем для верности еще несколько залпов по открывшей огонь батарее, и дробь! Наступает тишина.

Похожая картина происходит и в секторах 312-й и 211-й батарей.

А мимо нас медленно проходит длинный караван: впереди «Ермак», за ним серые низкобортные корабли, пузатые транспорты. Среди находящихся там береговых артиллеристов известные всему флоту имена: майоры Сергей Спиридонович Кобец, Евгений Митрофанович Вержбицкий, Гавриил Григорьевич Кудрявцев, Лев Маркович Тудер и капитан Борис Митрофанович Гранин. Возвращаются с Ханко и мои училищные однокашники: Митрофац Шпилев, Андрей Плескачев и Костя Куксин. С трудом укладывается в моем сознании, что это не свежеиспеченные лейтенанты, какими я их видел в последний раз, а обстрелянные, с боевым опытом командиры, кавалеры боевых орденов...

Со своей задачей мы справились, не ударили лицом в грязь. Конвой благополучно достиг Кронштадта. Ни один вражеский снаряд не попал в корабли. Все испытывали чувство глубокого удовлетворения.