– Ну и что? – спросил я, когда экран вновь погас.

– А вы посмотрите теперь этот клип не задом наперед.

...Лишь только свет в зале зажегся, я нервно захлопал по карманам в поисках сигарет. Мне было от чего нервничать – оказывается, за двадцать минут до моего падения с сосны пьяному строителю с соседней стройки не понравилась нахальная ворона, сидевшая на ограде детского сада, и он погнался за ней, размахивая кувалдой. И загнул в охотничьем раже две или три пики на ограде. В том числе и ту, которая должна была пробить мое сердце.

– Если бы вы знали, сколько многоходовок нам пришлось применить, чтобы этому пьянчужке пришла в голову мысль прогуляться по переулку с кувалдой... – сказал голос сзади после того, как на моем колене образовалась распечатанная пачка "Мальборо".

Я закурил (зажженная зажигалка образовалась над правым моим плечом), а экран засветился вновь и монотонный голос продолжил меня планомерно доканывать:

– Вот после окончания школы вы собираетесь подавать документы на юридический факультет. Окончив его, вы попали бы в совсем другую категорию людей, стали бы респектабельным юристом, зарабатывающим десять тысяч долларов ежемесячно, да, стали бы юристом, а не геологом, которому все равно, где жить, который мало чего боится, и привык мотаться туда-сюда немытый, несытый. Это мы нашептали вашей мамочке, дабы она убедила вас идти на геологический факультет, на котором на одно место претендовало в три раза меньше абитуриентов...

– Десять тысяч баксов в месяц! Да вы меня ограбили!

– Да, хорошие деньги, ничего не скажешь... Но в тридцать пять вы, юрист, в подъезде своего фешенебельного дома получили бы одну пулю в живот и две контрольные – в голову.

– А вот твоя драка с Житником в камералке, – продолжал голос комментировать. – Если бы Ксения не оттянула его от тебя, ты не смог бы завернуть ему руку за спину, и она бы не сломалась. Смотри, он ей поддается, ты встаешь из-под стола, красный, взлохмаченный, и решаешь хоть как-то восстановить свою репутацию... Я не стану рассказывать, почему Ксения оттаскивала его от тебя.

– Я знаю... Муж я ей все-таки был, да и не хотела она...

– Чтобы ты озлился и выпер его из своей партии... А чтобы такие теплые чувства у нее к нему образовались, мы несколько месяцев от имени Житника шоколадки в ее рабочий стол подкладывали...

– А зачем вам этот эпизод понадобился?

– Ты меня удивляешь! Чтобы тебя лишили загранкомандировки, и ты после окончания следствия уехал работать в Карелию, а не в дружественный Афганистан, где тебя убили бы. А для полноты картины прикинь – всего до своего переезда в Москву ты должен был погибнуть 23 раза: пять раз в штольнях Кумарха и шахтах Карелии, семь раз в высокогорных маршрутах, три раза от лавин и селей, один раз от перитонита, три раза в автокатастрофе...

– В автокатастрофе? – обернулся я к голосу в изумлении. Но, конечно, никого не увидел.

– А помнишь на разведочном участке Западный Женька-шофер при развороте на тракторном серпантине заднюю скорость вместо первой врубил? – хмыкнув, спросило меня пустое место.

– Помню, что побледнел он сильно. Я его спросил, в чем дело, он смолчал. А потом выяснилось, что передний кардан упал.

– Это мы устроили. Если бы кардан этот вовремя не упал и в землю не воткнулся, унеслись бы твои бедные косточки в Ягноб-реку вместе с твоим ГАЗом-66...

– Это точно... – согласился я, воочию вспоминая временную горную дорогу, повороты которой были столь круты, что машины не могли на них развернуться, и поэтому преодолевали серпантины, двигаясь поочередно то передним, то задним ходом.

Прекратил мои реминисценции все тот же монотонный голос:

– Я сейчас исчезну, а ты посиди здесь, подумай. В частности, о том, как нам всем было бы легче, если бы ты хранил его в сердце... Если бы верил, что он тебя любит. Скольких бы неприятностей ты избежал при помощи проникновенной молитвы! Если захочешь увидеть какое-либо событие из своей жизни, только подумай о нем. И увидишь, и не в собственной убогой интерпретации, а так, как на самом деле все было.

...Представьте, что бы вы почувствовали, если бы вдруг узнали, на документированных фактах узнали, что он по отечески вас любит, что вы – его избранник и подопечный! Не знаю, как бы вы к этому отнеслись, а я был шокирован. Но атеизм, с молодых ногтей внедренный в мою душу, не хотел так просто ее покидать.

– Лапшу тебе навешали, а ты и поверил! – шептал он мне в ухо. – Почему тебя он, понимаешь, защищает и оберегает, а миллионы других людей умирают, не познав не только радости, но и сытости?

– Он берет их к себе! – снисходительно улыбнувшись, вспомнил я фразу одного из поднаторевших телевизионных проповедников.

– А сколько негодяев и мошенников упиваются всеми благами земными? Покупая их на деньги, отнятые у нищих?

– Но я знаю, доподлинно знаю, что все негодяи, вредившие и унижавшие меня, стали глубоко несчастными людьми. Вот, посмотри!

И я приказал экрану показать жизнь людей, принесших мне горе. Картинки прозябания моих недоброжелателей были столь жалостными, что через минуту, я прекратил показ. Усилием воли изгнав из головы увиденное представление, я сказал сам себе:

– Если несчастны люди, принесшие мне горе, значит, все люди, принесшие горе, несчастны.

– Ну, наконец-то! – произнес знакомый голос из-за спины. – Зрелые, однако, мысли начали вас посещать, господин Чернов. Я доволен вами и готов вам немедленно услужить...

– А...

– Рай вам показать? – прочитало мои мысли пустое место за спиной.

– Да... Если можно.

– Пожалуйста...

Я очутился на теплом коралловом острове, поросшем пальмами, бирюзовый океан, разлегшийся вокруг, был тих и безбрежен. Везде летали невиданные разноцветные птицы, на песке можно было увидеть следы ланей и стройных женщин. Я стоял, ошарашенный, а голос спросил:

– Ну, что, хорошо?

– Замечательно! – признался я. – Но очень уж он похож на Ад...

– Рай, дорогой мой, отличается от ада только тем, что в нем собираются приличные люди.

– А где они?

– Вон на той яхте, – ответил голос и эхом унесся за мою спину. Я обернулся и увидел большую белоснежную яхту.

– Такая я же, как в аду... – прошептал я, несколько разочаровано.

– Сплавай к ней, видишь, тебе уже руками машут.

Я поплыл, пытаясь, разглядеть, кто же меня ждет на яхте, но горько-соленая вода расстроила зрение, и мне удалось различить на палубе лишь загорелые фигурки оживленно переговаривающихся людей. Еще несколько гребков и, вот, мне подают руку. И чудо – взобравшись по навесному трапу, я оказался в кругу любимых людей... Вот, шизопараноик Шура с Шилинской шахты с радостной улыбкой на лице подает мне пушистое махровое полотенце, вот хитроватой Аль-Фатех с восточной преувеличенной вежливостью предлагает занять почетное место за столиком, за их спинами сестрами стоят смущенные мои женщины. И такая благодать исходит от них на меня, что я растворяюсь от радости и забываю обо всем на свете... И через тысячу тысяч лет абсолютного счастья вновь оказываюсь в кинозале перед загадочно блистающим экраном...

– А могу я молиться ему? – придя в себя, спросил я трепетно. – И станет ли он слушать меня, недостойного человека, презренного грешника?

– Конечно, поскольку вы его избранник, он будет отвечать вам. Отвечать и предостерегать. И нам не придется предпринимать "многоходовки", чтобы вас оберечь. Вот она, благость! И вам хорошо и нам!

– Но...

– Что "но"?

– Мне, видимо, придется бездумно выполнять его приказы? А я так не могу... Бес сомнения сидит во мне прочно...

– Ну, об этом не беспокойтесь! Вы просто выполните бездумно первые десяток-другой его распоряжений, а правильнее – пожеланий. Выполните и поймете, что все они – даже самые вредоносные на первый взгляд – пошли вам на благо. И бес сомнения навсегда покинет вашу душу...