А потом бог оставил этот мир, отправившись куда-то по своим, одному ему ведомым делам, да так и не вернулся, чтобы посмотреть, как живут его дети. А артефакт остался… Дважды запертая в нем Сила прорывалась в мир — эти страшные годы были потом названы годами бешеного солнца… Среди смертных и среди бессмертных рождались дети-уроды, давшие начало новым невиданным расам — вампирам, троллям, левиафанам и многим другим, иные из которых давно сгинули, а иные и поныне наводят страх на смертных, да временами и на бессмертных тоже… Даже природа уступала враждебной Силе, породив страшные создания, лишенные капли разума, но при этом хищные, жаждущие живой плоти.

Многие поколения магов искали артефакт — его называли Чашей Торна, хотя сам бог, согласно легенде, не был ее творцом — скорее, просто последним в ряду владельцев. Многие искали — гномы и эльфы, орки и грифоны, люди и даже тролли, — кого-то на этом пути ждала смерть, кого-то разочарование, но Чашу так и не нашли. Легенды гласили, что Сила, скрывающаяся в ней, все еще неизмеримо велика и тот, кому удастся обуздать ее, сам станет подобен Творцу. И это гнало новых и новых магов на поиски древнего артефакта.

Учитель подобрался к Чаше ближе других — долгие годы, посвященные изучению всех достоверных, недостоверных и откровенно лживых источников, позволили ему определить то место, где хранилось сокровище. Конечно, Чашу охраняли, и, чтобы пройти сквозь ряды защитников, созданных самим Торном, требовались немалые силы. И эти силы маг-некромант мог найти только там, где царила его власть, — среди мертвых.

Год за годом Учитель собирал армию… армию зомби, живых мертвецов, слепо повинующихся его приказам. Не раз за эти годы допускались ошибки, не раз зомби выходили из-под контроля, пугая мирных крестьян и заставляя Учителя отступать, бросая собранное воинство, а то и просто спасаться бегством. Именно это было причиной наших частых переездов…

* * *

И вот сейчас работа была закончена. Почти закончена… Но, видимо, сама судьба вмешалась и разом перечеркнула все планы.

— Мне было нужно еще два… ну хотя бы полтора десятка бойцов… Я нашел их, целая деревня, вымершая до последнего человека от Черной Смерти… Как только я узнал об этом, сразу поехал… туда… Но меня… ждали… Я потерял бдительность… Никто в здравом уме не сунется в очаг Черной Смерти, даже юродивые чувствуют… такие места и обходят их стороной… Я отвлекся… Он пришел туда… пришел за мной… Серый Паладин…

Я знал эту историю, да и мало кто из магов или учеников не знал ее. Серый Паладин был, безусловно, опасным противником, хотя и не столь опасным, как кажется менестрелям, рассказывающим о нем после третьей кружки крепкого пива. Магистр такого ранга, каким является Учитель, смог бы, пожалуй, справиться с Серым, а два или три таких мастера не оставили бы Паладину ни малейшего шанса.

Но Учитель был один, и он был опустошен, выжат до последней капли: одного за другим поднять почти три десятка зомби — это было под силу только великому магу. Я, во всяком случае, не осилил бы и половины.

Учитель был ослаблен, к тому же Серый напал неожиданно. Он вместе со смертью телесной оболочки отбросил и человеческие принципы: честность, благородство, соблюдение каких-либо правил. Напасть из-за угла, ударить в спину, убить спящего — для Серого было все равно. И вряд ли среди простых смертных нашелся бы хоть один, будь он из самых бедных холопов или из самых высокородных лордов, кто счел бы действия Серого неуместными или предосудительными. Его боялись, но ему и возносили хвалу — меч Серого всегда был направлен только против порождений тьмы.

— Учитель, вы… вы ранены?

— Нет, Ученик…

Я облегченно вздохнул, но следующие слова повергли меня в состояние шока.

— Нет, сынок. Я не ранен. Я убит… То, что я еще говорю с тобой, это лишь… действие магии… но оно скоро закончится. Раны от призрачного меча не заживают… никогда… они пожирают меня, расползаясь по телу… убивая так же верно, как смертельный яд. Я могу лишь отсрочить… и то ненадолго…

Он надолго замолчал, собираясь с силами. Сквозь прижатые к животу руки, теперь это было уже очевидно, медленно сочилась кровь, не оставляя никаких сомнений в правоте магистра: если он до сих пор не затянул рану, значит, сделать это просто невозможно. Я же думал о том, что так неожиданно лишился Учителя, а ведь он столь многому мог бы еще научить меня. Как я корил себя сейчас за лень, за невнимательность и рассеянность — там, где мог бы сидеть умелый маг, сейчас находился лишь вздрагивающий от страха перед будущим ученик.

— Я оставляю тебе в наследство знание… что ж, ты должен преуспеть там, где не удалось мне. Но ты еще слаб, мне не хватило времени… но я смогу все же сделать кое-что, что поможет тебе… Прежде всего принеси мне ту шкатулку, что стоит на полке в моем кабинете…

Да уж, в свое время шкатулка попортила мне немало нервов, поэтому найти ее я смог бы, пожалуй, и с закрытыми глазами. Учитель никогда не прятал ее и даже не запрещал прикасаться к ней. Я и прикоснулся… Неделю рука висела совершенно безжизненно, и только потом острая боль возвестила о том, что я снова начинаю чувствовать ее. Учитель лишь посмеялся и снова заставил меня повторять те рукописи, что описывали построение смертельных ловушек, предназначенных для особо любопытных.

С тех пор я не раз пытался открыть ее… Я преодолевал одну из защит, но под ней оказывалась другая, еще более изощренная и опасная. А учитель лишь посмеивался да иногда подсказывал, где можно найти описание того или иного элемента защиты. И все же мои усилия были тщетны.

Я принес шкатулку — изящный ларец из черного дерева, инкрустированного серебром. Я временами даже подозревал, что это отнюдь не дерево и не серебро — кинжал ли, огонь или иное воздействие не оставляло на тускло блестящей поверхности никаких следов. Пододвинув низкий столик поближе к магистру, я поставил ларец перед ним и почтительно отступил.

— Ты так и не смог открыть его… — слабо усмехнулся он. — Еще бы… он заперт моей кровью, кровью мага… это дорогого стоит, Ученик. Но теперь пришла пора заглянуть внутрь.

Крышка откинулась легко, как будто и не было под ней запоров, против которых оказалось бессильно все мое умение. В ларце лежал свернутый в трубку пергамент. Повинуясь приказу Учителя, я с благоговением развернул его. Это была карта…

— Что ж… теперь последнее… Ты должен многому еще научиться, но времени нет. Серый идет по следу, и он не отступит… Да, не так я хотел учить тебя, но у нас нет выбора… Тебе будет больно, Ученик, очень больно… Но ты должен вытерпеть все до конца, ибо награда будет… велика.

Мне показалось, что ноги в одно мгновение приросли к полу. Кожа покрылась холодным липким потом, а руки задрожали… нет, затряслись от волной нахлынувшего страха. О Чар! Я знал, что имеет в виду Учитель, и сказать, что меня это пугало, значило ничего не сказать. Один из самых страшных, самых опасных ритуалов некромантии… Опасных прежде всего для самих некромантов. Да что я говорю, ритуал, весьма вероятно, может оказаться смертелен для меня, и уж наверняка его не переживет Учитель. Он не пережил бы этого ритуала даже в том случае, если был бы здоров, молод и полон сил. Ибо ритуал этот — передача самой жизни, включающей в себя все: и Силу, и знания, и навыки, и даже часть памяти.

Если я выживу, я стану магом, магистром, самым сильным, самым могучим в истории некромантии. Потому что во мне сольются силы молодости и старости, силы Учителя и Ученика. Этот ритуал был разработан много веков назад, но, если книги не врут, ни разу не был исполнен — ведь он нес с собой смерть Учителя и почти наверняка уродовал телесно Ученика. Плата за знания оказалась высока, и мало кто был способен ее заплатить. Возможно, если бы в прошлом какой-нибудь Ученик смог бы заставить своего Учителя провести ритуал силой, тогда… Но это было невозможно, ритуал требовал доброй воли.

Учитель видел мой страх, но сейчас мои эмоции его не интересовали. И он знал, что я, несмотря на испытываемый ужас, не откажусь и не убегу. Потому что он отдавал мне в дар такое могущество, которого я не смог бы достигнуть и за десятки лет кропотливого изучения старинных книг, да что там изучение, даже сотня лет практики не даст того, что сделает со мной Слияние Разумов…