Никто ни слова. Только Каткова опять черт за язык тянет:
— Благородствуем! Рыцари!.. А японец за нами идет — все выбьет и спасибо не скажет!
Аверьяныч останавливается на крыле мостика, недобро смотрит на Каткова.
— Эх, Захар!.. И откуда в тебе эта зараза?
Самое время Каткову взорваться. Так раньше и было. Но тут Середа видит, как виновато-смущенно сутулится механик, слышит, как он, Катков, успокаивает Аверьяныч а:
— Ну ладно тебе! Шуток, понимаешь, не понимаешь!
Когда часы показывают ровно двадцать, в приемнике раздается спокойный, чуть хрипловатый голос капитан-директора. Кажется, Волгин где-то совсем рядом:
— Добрый вечер, товарищи капитаны, гарпунеры и все присутствующие. Обстановка складывается следующим образом…
Середа ловит себя на том, что сегодня ему приятно слушать голос Волгина. Даже чудится, особая теплота в голосе капитан-директора, когда тот сдержанно, но, все же хвалит экипаж «Безупречного».
— Неплохо сегодня поработали на «Безупречном». Очень неплохо.
Выслушав мнение капитанов, Волгин довольно быстро вырабатывает решение:
— Флотилия останется в данном районе. Рыба еще есть!
Вот именно, «еще»… И, понимая шаткость промысловой обстановки, Волгин предлагает: «Надо кому-то осмотреть район острова С. Флотилия будет продвигаться генерально в остовом направлении. А район острова может оказаться перспективным! Но есть и риск прогуляться впустую. Итак, будут ли добровольцы?..»
Снова потрескивают в эфире сухие разряды. Середа молчит. Но ему становится жарко. Потому что ясен сейчас он для Аверьяныча со всей своей страусиной логикой. Конечно, на разведку надо пойти лидерам! Затянется пауза в эфире, и тогда Волгин прикажет идти к острову ему. Ему или Кронову. Потому что тут есть киты. Те экипажи, которые останутся, не прогорят, даже приблизятся к «Безупречному» и «Стремительному», если в районе острова ждет неудача.
Но Кронов тоже молчит. Тогда Середа, переглянувшись с Аверьянычем, нажимает тангенту микрофона.
— Станислав Владимирович, «Безупречный» готов разведать район острова.
— Добро, Юрий Михайлович!.. Но надо идти двум. Кто еще?
И сразу в эфир врывается голос Кронова:
— «Стремительный»! Готовы поддержать компанию «Безупречному».
— Даю добро и вам, Николай Николаевич!.. — с явным одобрением звучит в приемнике. А Середа улыбается: «То-то! И Кронова, наконец, проняло!»
— Итак, к острову идут «Стремительный» и «Безупречный», — продолжает Волгин. — Близко к берегам не подходить, не увлекаться! Район изучен мало. Так что осторожность и еще раз осторожность. На связь прошу— каждые четыре часа! Ходить только вдвоем. В пределах видимости. «Безупречный», подтвердите ясность за обоих!
— Все ясно! Близко не подходить… — Середа повторяет указание капитан-директора и тут же слышит скороговорку Кронова.
— Юра! Нажми короткую, дорогой. Я тебя возьму!..
Трек-трек-трек! — сердито трещит в эфире тангента капитан-директора. Сигнал означает: «Всем замолчать, будет говорить первый». И вслед за треском строгий голос Волгина:
— Алло, «Стремительный»!.. В который раз прошу избегать в эфире мальчишеских обращений! Больше культуры и меньше эмоций!
— Виноват, Станислав Владимирович! — покаянно вопит Кронов, и сразу: — Юрий Михайлович, нажми, пожалуйста!
— Значительно лучше! — теперь, видимо, едва сдерживая улыбку, говорит Волгин, и в эфире наступает тишина.
Середа кивает радисту, тот переключает антенну, нажимает на кнопку ключа. И повисает над «Безупречным» тонкоголосая песня морзянки, пеленг на которую ловит радист «Стремительного».
4. И сразу срывается шторм. Еще час назад едва уловимо, мягко и некруто накренилось судно, словно кто-то сильный не зло, а скорее озорничая попытался плечом спихнуть «Безупречный» с курса.
Молчаливый человек в стеганом ватнике и шапке-ушанке упрям. Он быстро загнал метнувшуюся картушку компаса в заданное положение.
Тогда, спустя минуту, океан уже резче и злее ткнул кулаком тяжеловеса в левую скулу китобойца да еще и погрозил, поднявшись над бортом, зеленой лапой.
И снова победил человек — удержал корабль на узкой, перечеркнутой барашками тропе.
Все злее становится океан. Ярятся, тяжелеют его удары и, наконец, поднимается на дыбы и плашмя рушится на палубу первый мохнатый и урчащий зверь-вал.
Соленый дождь обдает рулевого. Долго дрожит от обиды и боли стальной корпус корабля.
Но картушка компаса снова подчинилась человеку…
Сбавив ход до среднего — так встречные удары воспринимаются мягче, — Середа спускается в каюту.
Еще в прошлом рейсе ему удавалось «расклиниваться» на диване старпомовской каюты и высыпаться в самые лютые штормы.
Теперь, чуть заштормит, Середе не уснуть. Как ни пристраивайся на диване — ничего не. получится. Это новое беспокойство родилось еще в Средиземном, в первый шторм. Оно удивило и обрадовало. Были, были крепкие передряги и в тех рейсах, когда он ходил в помощниках. Но вг самые трудные минуты, если вдруг сваливало на борт, да так, что казалось — чиркнет сейчас реей по волне, или тревожный звонок из машины возвещал, что рассыпалась схема, а минуту назад казавшийся далеким айсберг неумолимо и теперь стремительно надвигался, — всегда можно было оглянуться на капитана. Теперь оглядываться было не на кого. Теперь люди оглядывались на Середу.
В этом рейсе и пришло оно, удивительное чувство слитости с кораблем. Хлобыснет волной, задрожит частой дрожью корпус, и тотчас напрягутся мышцы собственного тела, и на секунду сожмется сердце, словно ударили по тебе. И пусть ты знаешь, что такой накат еще не страшен, пусть всплывают из глубин памяти убедительные данные о запасе прочности — все равно каждый хлесткий удар волны, каждый стон шпангоутов отзовется собственной болью.
И не уснуть Середе, хоть и шторм пока вполне ординарный, и все необходимые распоряжения отданы, и нет на сотни миль вокруг ни мелей, ни рифов, и на мостике вглядывается в гремящую мглу толковый парень — второй помощник Володя Курган.
«Как-то сейчас у Кронова? — думает Середа и сам же себе отвечает: — Да так же, наверное. Только бьет его меньше, потому что идет на одной машине, поджидая отставший миль на десять «Безупречный».
Середа вспоминает о переданном ему неделю тому назад, когда они обменивались со «Стремительным» кинофильмами, письме Кронова. Какая-то совестливая червоточинка угнездилась в кроновской душе. Правда, выражалась она в том, что Кронов изо всех сил доказывал правомочность броска к группе кашалотов, когда он выхватил кита под самым форштевнем «Безупречного». «Мы их заметили одновременно!», «Я тоже ждал выхода и был, пожалуй, ближе тебя», — подобными заверениями пестрело полторы страницы. Потом Кронов, как бы между прочим упомянув, что сам готов был через секунду отвернуть, выражал восхищение стремительным отворотом Середы. «Поверь мне, Юрик, мы все ахнули! Такому четкому маневру позавидовал бы сам Волгин. Высший класс!»
И, наконец, стараясь окончательно добить ссору, Кронов писал о «дружбе домов». Даже пересылал кусочек Ирининого письма.
«Ты прочти, прочти, Юра, сам, как Иринка почувствовала и поняла Катю! Меня это чертовски тронуло, честное слово!»
Тут же был подколот обрывок, вернее отрезок письма кроновской супруги. Аккуратно, видимо, бритвенным лезвием отрезанная четвертушка тетрадочного листа в клетку — все то, что Ирина посвящала рассказу о Кате. Середа с трудом разбирал мелкий и очень своеобразный почерк. «Удивительно цельная…»,«…мне бы такое трудолюбие!!!», «Для нее наука — жизнь!»
«Да, да… Все это; конечно, правильно».
В тот же день Середа получил доставленное первым танкером письмо Кати.
Прочел и запрятал его. Старался не думать о нем, не вспоминать. Иногда это удавалось. Особенно, если день проходил беспокойно и усталость к ночи валила с ног. Но сегодня ему подумалось: «Да может, прочел в злую минуту?» — И Середа вдруг чувствует озноб. Он торопливо ищет в кармане брюк утонувший в крупинках табака теплый ключик, рывком подходит к столу и извлекает из сразу заплясавшего ящика надорванный конверт…