— Потом еще виноватым сделаете: почему не предупредил?

— Ещё как сделаем. Придется постараться, чтобы не иметь от нас вопросов. Для начала вывеска должна быть веселой, довольной. Ну-ка, улыбайся, мать твою! Жора кое-как растянул дрожащие губы.

— Если это улыбка, тогда я — школьница с косичками. Живо обрадовался, тварь!

Хозяина лодки начало колотить. Его закопченное солнцем лицо до того побледнело, что глаза и ресницы перестали казаться белесыми.

— Аккуратно, Чума. У сраного капитанишки тоже есть бинокль. Разглядит, как ты тут замахиваешься.

— Аккуратно? Себе скажи! Какого хрена лишнее ляпаешь? Еще бы по фамилии меня назвал.

— Мало ли у кого какое прозвище.

— Хочешь сказать у нас каждый второй Чума? Модная кликуха? Если этот козел проговорится, менты меня в два счета раскопают. А все по твоей милости. Что теперь с ним делать?

— Я никому не скажу, — произнес Жора, продолжая через силу улыбаться.

— Ты только посмотри на него!

Вымученная улыбка смертельно напуганного человека вдруг развеселила уголовника. Чума захохотал, хлопая себя по колену. Стал копировать чужое выражение лица, насмешил и напарника. Потом снова стал серьезным.

— На хрена им понадобился телохранитель? Кто там важная шишка?

Жора пожал плечами. Он не в состоянии был придумать ничего правдоподобного. В конце концов, он не обязан знать все тонкости.

— Какие у него обязанности? Нырять или на борту торчать?

— Мы же сами видели… — начал было Питон.

— Не лезь, я вот человека хочу услышать.

Питон разглядел в бинокль двух женщин на палубе — одна чистила рыбу, вторая загорала, застыв на носу в виде бронзовой статуи.

Над водой вдруг разнеслось из мегафона нечто вопросительное — на таком расстоянии трудно было разобрать слова капитана.

— Что он там пролаял, кто понял?

Лодка проплыла каких-нибудь метров тридцать, но повторный вопрос разобрали все трое:

— Кого ты сюда везешь? Нам лишняя публика не нужна…

— Как он предполагает получить ответ? — занервничал еще больше Жора. — Глотки у меня такой нет.

— Может, яйца прищемить? Моментом докричишься.

— Да ладно, не жмись, — успокоил Жору Питон. — Греби поживей, и все будет чики-рики.

Чума встал на ноги и с радостным видом замахал руками. Капитан стояла облокотившись на поручни, его фигура, как и весь катер, быстро увеличивались в размерах. Никто больше не проявлял интереса к приближающейся лодке.

— Здесь тебе не проходной двор! — теперь голос из мегафона звучал чересчур громко. — Тормози, а я решу: давать добро или нет.

— С каких пор у тебя секретный объект? — крикнул Жора. — Люди на праздник всех приглашают, а ты их встречаешь как врагов народа.

Невзирая на требование остановиться, он продолжал грести, лодка плавно скользила вперед. До борта катера оставалось совсем немного.

— Самба-румба-кукарача! — весело крикнул Чума. — Все на праздник Нептуна! Начинаем завтра с утра.

— Ну и молодцы, теперь можете заворачивать.

— Тут человек вам заказы привез, а вы его так встречаете, — теперь уже Чума выступил в защиту хозяина лодки. — Прямо деловые такие из себя. Сейчас только объясним насчет праздничной формы одежды.

— Я на работе, мне лишних людей не нужно, — упрямо повторил капитан.

— Встань и протяни ему сумку, — шепнул Жоре Питон. — Пусть успокоится, что на борт никто не лезет. Капитан низко присел, просунув между поручнями руку и голову.

— Боком разворачивай, а то краску мне попортишь.

Он уже взялся за сумку, поднятую Жорой над головой, как вдруг другая, крепкая рука ухватила запястье и резко дернула вниз. Капитан до пояса свесился за борт, но еще пытался удержаться. Чума ударил его кулаком по лицу снизу вверх и дернул еще раз. Теперь уже капитан свалился, как переспелый фрукт с дерева. Стукнулся головой и плечом, чуть не перевернул старую лодку.

Питон успел заскочить на борт и властно командовал. Жора невольно оглянулся — вдруг троица, отправившаяся на съемки, покончила с делами и приближается на «базу»? По крайней мере на обозримой части моря резиновый бот не просматривался.

Небо успело замутиться облаками, поднялся ветер. Из-за стрессового состояния Жора только сейчас заметил, как раскачивается лодка, то и дело «целуясь» с белым нарядным бортом. Капитан не простит, не примет оправданий. Может, скинуть его незаметно за борт, а потом сказать, что сам выпал?

— Эй, ты! Не спи, замерзнешь. Давай тоже наверх.

С тоскливым чувством Жора забрался на палубу. Здесь валялись мегафон и недочищенная рыба. Ни Зины, ни Вики не было видно.

— Пошел в каюту, — подтолкнул в спину Питон. — Последишь за бабами, чтобы не фокусничали. Если что — дашь знать.

Фокусничать женщинам было сложно. Обеим туго стянули запястья и щиколотки, заклеили липкой лентой рты. Жору впихнули третьим в тесную каюту, где и двоим уже было тесновато. Рот ему затыкать не стали, только связали за спиной руки.

Лучше бы заткнули. Как теперь быть, если кто-нибудь из девчонок в самом деле освободится? Пока Зина с Викой сидят на койке, поджав ноги. Остается кое-как устроиться на откидном столике у иллюминатора.

Девочки терпеть друг друга не могут. Общая беда должна хоть немного их сблизить. Куда там? Уже начали толкаться бедрами и локтями, место не могут поделить.

— Тихо вы, ради всего святого. Это же звери, им человека убить, как два пальца обмочить. Не дай бог, заподозрят, что мы здесь линять собираемся.

Обе замычали, глядя на него. То ли материли, то ли требовали ответа, то ли настаивали на срочных действиях. Качка становилась все ощутимей, плеск волн слышался все отчетливей. При такой погодке трое мужчин вот-вот должны вернуться со съемок. Хотя на большой глубине, возможно, трудно угадать начинающийся шторм.

ГЛАВА 15

Прошло меньше года, и в берлинском воздухе снова запахло большими военными приготовлениями. Война с Лондоном продолжалась как обычно, в газетах ничего не говорилось о появлении каких-то новых врагов. Но в воздухе витала какая-то особая деловитость.

Продавец в магазине под большим секретом сообщил Лаврухину, что племянника отправили вместе с воинской частью на восточную границу.

— Если Москва нарвется на неприятности, война не затянется надолго. Фюрер быстро освободит Россию. Такие достойные люди, как вы, смогут наконец вернуться домой.

Лаврухина будто кипятком ошпарили. Его чуть ли не поздравлять готовы по случаю возможного нападения. «Они» считают его «достойным человеком»!

Улучив момент, он набрал номер прямо из магазина, но трубку на том конце никто не брал. Еще несколько дней Сергей безуспешно пытался дозвониться. Снова сделал крюк по дороге на склад за товаром.

Посольство теперь выглядело нежилым, двери казались запертыми наглухо, и возле них дежурили немецкие автоматчики в касках — наверняка под предлогом «обеспечения безопасности». Лаврухин притормаживал, рискуя навлечь подозрения, но ни разу не заметил ни выходящих, ни входящих. Может быть, все уже эвакуировались? Но флаг еще висел на месте.

Двадцать второе июня — начало войны — стало свершившимся фактом. День был воскресный, возле посольства собрался многолюдный митинг с криками «хайль» и угрозами. Число автоматчиков прибавилось, они стояли внушительной цепью.

С начала до конца митинга Лаврухин находился в гуще событий, стиснутый со всех сторон. Он прислушивался к разговорам гражданских и военных, чтобы узнать, когда и каким путем будут выезжать из Берлина оставшиеся сотрудники. Наконец расслышал краем уха: их отправят под конвоем на север, чтобы там, в бременском порту, посадить на пароход.

Пароход оказался ему знакомым — «Фридрих Великий». В этом можно было усмотреть знак судьбы.

Уже в тридцать девятом поток туристов и деловых людей в Америку резко сошел на нет. Корабль стали использовать для круизов в Балтийском и Северном морях, с заходами в порты, на острова и фиорды. В этом качестве он тоже приносил прибыль. Всех сбережений Лаврухина едва хватило на билет и аренду смокинга с галстуком-«бабочкой».