Из Подмосковья поступили свежие новости, и троица обсуждала их уже на другом месте – в здании чеченской сельской школы на территории, подконтрольной российским войскам. Выделенные из бюджета средства на восстановление школы где-то растворились. Здание по-прежнему стояло закопченное, с выбитыми стеклами. На полу в классных комнатах валялись куски штукатурки и битого кирпича, но в одной из них спешно навели порядок: подмели пол, вытерли его влажной тряпкой, застелили , коврами, чтобы через час скрутить их обратно.

Разговаривали на чеченском:

– Неплохой довод в пользу его требований.

Человек с серебристыми искрами на черной щетине имел в виду мертвеца, в чьем кармане обнаружили обрывок обоев с высоким тарифом.

– Убедительный. Хуже всего, что он забрал оружие.

– Мы могли бы подкинуть остальным улику, раскрыть его. Но что мы сейчас от этого выиграем? Надо соглашаться. У Малгабека в последнее время все четко получается. Не всякая машинка разницу ловит.

– Такие доллары тоже стоят денег. По триста пятьдесят за тысячу, у нас их с руками отрывают.

Теперь раздели на три запроса этой неверной свиньи. Не жирно ли ему будет?

– Можно подкинуть другие, из старой партии.

– Я думаю, наш друг уже слышал историю Бубнова. В любом случае он найдет способ проверить доллары, прежде чем выйти из игры.

– Согласен, – произнес наконец свое слово обладатель огненно-рыжей бороды. – На фальшивку он не клюнет. Надо извиниться, сказать что больше никаких подвохов с нашей стороны не будет. Для большей убедительности поторговаться: предложить четыреста тысяч вместо пятисот.

При этом он должен пообещать забрать с собой все оружие.

Из трех собеседников эмир Халил был единственным, кто говорил на чеченском не слишком свободно. Часто в голове его рождались фразы на турецком, арабском, английском – приходилось их переводить. Из-за этого речь его выглядела более правильной и более мертвой. Но именно эти жесткие и законченные конструкции предложений делали ее весомой и авторитетной.

По возрасту Халил с его нежной, почти девичьей кожей лица и рук был младше своих собеседников, и по законам горцев за ним не должно было остаться последнее слово. Но беспощадная война с неверными пошатнула эти законы больше, чем семьдесят лет социализма. Авторитет старейшин остался только для торжественных церемоний – обрезания, свадьбы и похорон.

– Не нравится мне вся эта история, – заметил собеседник с длинной черной бородой. – Подозрительно долго никто ничего не замечает.

– Кто и когда в России что-то замечал? – усмехнулся чеченец, заросший щетиной. – Нам давно пора понять: у них масштабы другие. Для нашего народа каждый на вес золота. Не важно, хорош он или плох, главное, что он чеченец и мусульманин. А для них тысячей больше, тысячей меньше. У них народу больше, чем камней у нас в горах.

– Речь не об этих шакалах. Они свое дело сделали, и спецслужбам на них плевать. Речь о стрельбе – ее так легко не пропускают.

– В Баламаново открыли дело. Все гильзы аккуратно подобрали, весь рынок перетрясли. В пионерский лагерь тоже приехали следователи – сторож вызвал. Но кому придет в голову связать два случая, произошедших на таком расстоянии?

– А оружие? Сколько времени эти шакалы болтаются по России с оружием, и ни разу их не захомутали? – последнее слово чеченец произнес по-русски.

– Мало, по-твоему, в России незаконных стволов?

– Достаточно. Только другие не носят их с собой круглые сутки. Держат в надежном месте, чтобы раз в месяц взять в руки на час-другой.

А у этих круглый год при себе.

– Они сами вместе с пушками в надежном месте торчат, лишний раз на свет не высовываются.

– Возьми карту и посмотри – где они были и где оказались.

– Думаешь, их специально не трогают?

– Сделаем так, – предложил эмир Халил. – Пустим утку, что к нашим людям в России подключится серьезный человек. Посмотрим, как там среагируют.

– Правильно. Главное, чтобы поверили.

– Заставим поверить.

Раздался характерный нарастающий гул. Высоко в небе пролетел военный самолет. Его не стоило опасаться. Здешний район считался самым мирным во всей Чечне, даже зачистки здесь давно закончились.

Глеб устал отсиживаться, защищаться. Ожидание никогда не было его стихией – он привык первым наносить мгновенный и точный удар. Теперь решил позволить себе короткий рейд, благо дежурить выпало тем, профессионализму кого он мог довериться – Самойленко и Николаичу-Ди Каприо.

Когда все остальные заснули, Глеб негромко обратился к ним:

– Попробую покружить по окрестностям. Может, что интересное разведаю. Отпускаете одного?

Никто, конечно, не забыл последних событий: исчезновения Тарасова, выходки Витька, у которого просто не хватило духу уйти. Первое, что приходило на ум, – Глеб тоже решил начать новую, «самостоятельную» жизнь. Но стал бы он морочить голову, если б действительно собрался покинуть команду? Кто помешал бы ему свалить?

– Или потом без обеда оставите за нарушение правил?

– Иди, какой разговор. Только аккуратнее, ты нам еще понадобишься.

– Нас и здесь обнаружили, – Николаич уже знает. Хочу, чтоб ты тоже знал.

– Значит, Кормильцев не виноват, – скрипнул зубами спецназовец. – Теперь понятно, почему Тарас слинял. Решил, что дело в шляпе: нас наконец накроют всех, и больше его услуги не понадобятся.

– Не торопись с выводами, – покачал головой Глеб. – Стал бы Тарас доверять им в таких играх?

– У него мозги не в порядке. И уже давно.

Дурдом не прошел бесследно.

– Это не он. Надумает вернуться – на здоровье.

– Мне бы твою уверенность. Хотя насчет спонсора ты тоже был единственный, кто с самого начала не верил в его виновность… Как теперь смириться с тем, что человека погубили по глупости? Мужик от себя отрывал, от дела, от семьи.

И давал, чтоб мы жили. Что он мог чувствовать, когда явились его кончать?

– Два раза ему звонил, – признался Глеб. – Решил, что убедил.

– Ты звонил? Когда?

– Какая разница?

Человек с обожженным лицом продолжал молча слушать, никак не реагируя на новые, открывшиеся факты. У спецназовца, наоборот, все чувства были четко написаны на рябом лице – от удивления до гнева.