С трудом сдерживая желание проблеваться, он натянул на себя спецкостюм и надел респиратор, закрывший пол-лица. Проверил рюкзак, висевший на спине чеченца, и остался доволен содержимым.

— Слышала, что сказал? — еще раз переспросил у девушки, так и не осмелившейся выбраться из шкафа. — Сиди и не дергайся. Я вернусь. Позже.

И он вышел, поудобнее перехватив “аргон”, а пистолет сунув за пояс.

В послеоперационной палате находились два прооперированных бойца, один из которых, к тому же, находился под общим наркозом. Само собой, они не могли оказать никакого сопротивления ворвавшимся в палату чеченцам.

Один из боевиков подошел к раненому, которому всего час назад ампутировали кисть правой руки. Опустил респиратор и, вдохнув сквозь зубы пропитанный запахом лекарств воздух, ткнул стволом автомата в забинтованную культю солдата. Тот, мощный мужик лет тридцати, заорал от боли и рванулся было, чтобы подняться, но чеченец коротко саданул его кулаком под ребра, отбросив обратно на кушетку.

— Что, солдат, теперь левой дрочить придется? — ухмыльнулся он, обнажив в оскале крупные желтые зубы.

Боец ничего не ответил — слабость после наркоза давала о себе знать, и на его лбу уже выступила холодная испарина.

Второй вах стоял, задумавшись, над раненым, погруженным в наркотический сон. Рука чеченца ласково, словно девичье бедро, поглаживала ложе автомата. Потом он что-то гортанно сказал своему товарищу. Тот сначала расхохотался в ответ, затем вдруг резко посерьезнел и отрицательно покачал головой.

— Ахмад говорит, что сделает твоего друга девочкой, а он даже и не заметит, — перевел он однорукому слова второго боевика.

Лицо солдата побледнело от ярости. Но, покосившись на перевязку, набухавшую красным, он сдержался, лишь только заскрипел зубами.

Третий чеченец в это время находился в коридоре. Его задачей было следить за всем, что происходит вне помещений, занятых боевиками.

Сейчас он озабоченно посматривал на дверь, за которой две минуты назад скрылся четвертый боец их группы, Умар. Если бы не приказ старшего — ни в коем случае не покидать коридор, — он уже давно бы последовал за своим товарищем. Уж больно долго длилось его отсутствие… Но дверь, наконец, хлопнула, и Умар вышел из кабинета.

Нет, Умар, кажется, был, повыше ростом… Ах, шайтан!

— Эй! — только и успел крикнуть боевик. Разворачиваясь, вышедший вскинул зажатый в руке пистолет с глушителем и выстрелил два раза подряд. Пули, вонзившись чеченцу в грудь и в живот, отбросили его на кадку с фикусом, стоявшую в углу коридора, рядом с окном. Тело боевика рухнуло на цветок, ломая его, и скатилось на пол, несколько раз судорожно дернувшись. Человек в спецкостюме Умара решительно шагнул вперед.

Услышав звук падающего тела (словно уронили мешок с картошкой), в коридор выглянул третий чеченец — один из тех двоих, что вошли в послеоперационную палату. Панкрат, уже не таясь, дал короткую очередь из “аргона”, едва заметив появившуюся из дверного проема голову. Пули пошли веером, по вертикали перечеркнув шею боевика, и тот рухнул на колени, вывалившись из дверей в коридор. Хлынувшая из простреленной шеи кровь тут же образовала огромную алую лужу.

Оставшийся внутри палаты чеченец крикнул:

— У меня тут двое заложников! Давай, заходи и клади оружие на пол — иначе я пристрелю обоих!

Панкрат чертыхнулся. Мешкать, однако, не следовало — вах наверняка вызовет подмогу (если уже не вызвал), и тогда Суворину, если он так и будет стоять в коридоре, несдобровать по причине невыгодной позиции.

Командир диверсионного отряда чеченских боевиков по очереди связывался по рации с четверками, которые должны были захватить второй и третий этажи этого крыла.

На первом все уже было в порядке — раненых из трех палат согнали в спортзал вместе с одним врачом и двумя медсестрами, схваченными во время обхода, который они как раз проводили в момент штурма. Те кровати, что стояли в палатах, послужили материалом для баррикады, которой перекрыли вход в крыло со стороны главного здания. За нагромождением железных каркасов и деревянных рам укрылись двое чеченцев, готовых “тепло” встретить всех желающих получить в живот свинцовую пилюлю.

На втором этаже тоже обошлось без происшествий.

Зато на третьем… В эфире была тишина. Вернее, легкое потрескивание. На частоте, выделенной для оперативного обмена информацией, четверка не отвечала.

Шайтан! А ведь как хорошо все начиналось… Он был уже почти уверен в успехе.

Что же там, наверху, случилось?

Командир вознес страстную мольбу Аллаху: услышь, помоги, не дай рухнуть так тщательно продуманной и подготовленной операции. Все во славу Твою!

Видимо, связь с Аллахом сегодня была получше, чем с остальными бойцами группы — милосердный услышал и немедленно исполнил просьбу командира боевиков.

Чудо! — эфир вдруг ожил. Облегченно вздохнув, тот отрегулировал частоту и приблизил к уху динамик рации.

— ..не знаю, что здесь происходит, — услышал он непозволительно растерянный голос. — Думаю, троих мы уже потеряли. Я остался один на этаже, держусь пока в послеоперационной палате. Шантажирую их заложниками. На все воля Аллаха… — закончил боец уже безо всякого выражения.

Командир размышлял недолго:

— Всевышний с тобой! Держись, я посылаю к тебе еще троих. Отвлеки внимание неверных, а они зайдут с тыла.

Он тут же переключился на четверку, занявшую второй этаж:

— Рахиб, возьми двоих парней и разберитесь, что на третьем. Осторожно, ребята там вооружены. Трое сынов Аллаха уже погибли от рук неверных. Отомстите за них!

Панкрат не тратил времени на размышления. Вернее, мысли пронеслись в его мозгу настолько быстро, что это заняло всего лишь какие-то мгновения. Шанс у него еще оставался. Один-единственный, и его надо было использовать. Мизерный шанс. Надеяться можно было лишь на то, что чеченец не убьет его сразу же. Психология горцев — психология варваров, и Панкрат был почти уверен в том, что боевик сохранит ему жизнь. По крайней мере, не начнет стрелять сразу. Оставит жить, чтобы потом сполна насладиться мучениями неверного, прикончившего троих его товарищей.

Он расстегнул рукав куртки и вложил в него нетяжелое, но отлично сбалансированное метательное перо (отыскалось в кармане спецкостюма). Еще раз вдохнул и медленно выдохнул, нормализуя дыхание.

— Я иду! — крикнул он в ответ. — Только не стреляй в раненых!

Суворин вошел в палату, держа в левой руке “аргон”, а в правой пистолет. На лице чеченца, стоявшего у изголовья передвижной кровати, появилась довольная ухмылка. Улыбка подкреплялась стволом автомата, направленным точно в живот Суворину.

— Давай-давай, — поторопил его бандит. — Клади оружие, клади…

Панкрат усмехнулся, и его улыбка не предвещала чеченцу ничего хорошего.

— Кладу-кладу, — произнес он, присев, и опустил на пол пистолет, а рядом — “аргон”.

— Руки подними! — рявкнул вах, дернув стволом автомата вверх. — Ну, живо!

Чуть помедлив, Панкрат повиновался.

Последнее, что увидел в своей жизни чеченец, была бледная вспышка ножевого лезвия, вспоровшего воздух с резким свистом. Оно вошло ему точно в правый глаз, погрузилось вглубь на всю длину и поразило мозг.

Он даже не успел выстрелить. “Аргон” выпал из его рук и звякнул о кафель пола. Следом за своим оружием рухнул и сам чеченец, умерший еще до того, как его тело коснулось холодной белой плитки.

Панкрат шумно выдохнул сквозь зубы. Перевел взгляд на раненого, лежавшего у стены справа, и увидел, как округлились его глаза, остановившиеся на чем-то за спиной Суворина.

Тело среагировало быстрее разума. Годы войны и специальной подготовки превратили Панкрата в машину убийства, отлаженный боевой механизм, настроенный на выживание в любой, даже самой безнадежной ситуации. И несколько лет, прожитых на гражданке, в спокойной, мирной обстановке, не притупили эти его навыки.