Она долго лежала на спине, закаменев в неудобной позе, и, почти не мигая, смотрела в низкий, подшитый грязно-серыми от времени досками потолок. Через некоторое время ей захотелось курить. На придвинутом к самой кровати липком от грязи колченогом табурете лежали пачка сигарет и зажигалка. Таня выкурила сигарету, продолжая смотреть в потолок расширенными, странно неподвижными глазами, потушила окурок о сиденье табурета, зашвырнула его под кровать и снова затихла, вытянув руки вдоль тела и прислушиваясь к тяжелому дыханию Шубина. От адвоката разило перегаром, дорогим одеколоном и едва ощутимым пряным запахом мужского пота. Потом раздался негромкий шипящий звук, и из-под одеяла потянуло отвратительной вонью. Таня не пошевелилась и даже не задержала дыхание. Ей приходилось обслуживать мерзавцев, которые обожали – за отдельную плату, естественно, – закончив свое дело, помочиться на партнершу. Половой акт был для них лишь прелюдией к этому последнему унижению. Делая это, они стонали от удовольствия и все время норовили попасть в лицо. А вонь… Подумаешь, вонь! Таня лишь мимоходом отметила про себя, что модные адвокаты время от времени портят воздух точно так же, как простые смертные.

Она не сомневалась, что может вытерпеть любое унижение и перешагнуть через какое угодно отвращение, потому что знала: они заплатят. Рано или поздно все они заплатят. Скорее рано, чем поздно, и цена будет страшной. И не хватит всех денег мира, чтобы откупиться…

Она лежала так еще около часа. За окном почти совсем рассвело, где-то истошно завопил одинокий петух, но тут же замолчал – то ли засмущался, то ли сообразил, что, оставшись в одиночестве, не стоит особенно орать и распускать хвост, не то живо угодишь в суп. Таня не волновалась. Она сделала все именно так, как было нужно, остальное зависело не от нее. В любом случае лично ей ничто не угрожало.

Подумав об этом, Таня улыбнулась. Было бы забавно, если бы хоть что-то в мире могло угрожать Тане!

Вскоре в отдалении послышался шум двигателя. Приблизившись, он начал двоиться, и Таня поняла, что машин две. Натужно подвывая на ухабах и рытвинах, автомобили подъехали совсем близко и остановились напротив дома.

Таня не шевелилась до тех пор, пока в сенях не послышались осторожные шаги и в комнату не заглянуло широкое румяное лицо с густым ежиком волос и тупыми свиными глазками. Тогда она поднялась, ничуть не стесняясь своей наготы, и принялась неторопливо и тщательно одеваться. Люди, которыми постепенно наполнялась комната, время от времени воровато косились в ее сторону, но тут же испуганно отводили глаза. Они были в курсе.

Последним в комнату вошел пожилой мужчина, одетый так, словно собирался с минуты на минуту отправиться на какой-нибудь светский раут. Его седая, слегка поредевшая шевелюра была уложена волосок к волоску, суховатое лицо со скошенным назад черепашьим подбородком лоснилось после тщательного бритья, рубашка резала глаза своей первозданной белизной, на пиджаке не было ни пылинки, а идеально отутюженные брюки аккуратными складками ниспадали на сверкающие носки ботинок. Не хватало разве что шелкового цилиндра и тросточки, чтобы каждому стало ясно: перед ним настоящий джентльмен в лучших традициях доброй старой Англии.

Пожилой джентльмен шагнул в грязноватую комнату, подчеркнуто стараясь не задевать краями одежды стены и мебель, чтобы ненароком не испачкаться. Его свита почтительно расступилась. Он остановился напротив кровати и некоторое время с брезгливым любопытством разглядывал спящего Шубина. Потом его взгляд переместился на Таню, которая стояла у окна, неторопливо застегивая блузку, и его холодноватые, неопределенного голубовато-серого цвета глаза заметно потеплели. Он благосклонно кивнул девушке и снова повернулся к адвокату. Шубин продолжал безмятежно посапывать, не ведая, что над его головой уже сгустились грозовые тучи. Бросив на Андрея Валентиновича последний взгляд, пожилой джентльмен молча отступил от кровати и негромко сказал:

– Можете приступать.

С Шубина грубо сдернули одеяло и, поскольку никакой одежды на нем не оказалось, без лишних церемоний схватили за волосы. Плечистый парень с бритым затылком и мощными бицепсами рванул остатки адвокатской шевелюры на себя с такой силой, что в кулаке у него остался клок вырванных с корнями волос, а Шубин, издав невнятный спросонья, но полный боли и ужаса крик, кубарем скатился с кровати, впечатавшись холеным породистым лицом в грязные доски пола. Его немедленно ударили в ребра носком тяжелого ботинка, а когда он поднял голову, чтобы закричать, тот же ботинок обрушился на его затылок. Шубин снова клюнул носом, словно пытаясь просунуть голову в подвал и посмотреть, как там поживают мыши. Перед глазами у него полыхнула ослепительная белая вспышка, рот мгновенно наполнился кровью. Шубин попытался вдохнуть, захлебнулся кровавой слизью и мучительно закашлялся, корчась на полу и разбрасывая во все стороны красные брызги.

Таня брезгливо поморщилась, но прежде, чем отвернуться, коротко напомнила:

– Кровь.

Ее поняли без дополнительных разъяснений. Кое-кто украдкой оглядел свои руки и одежду, дабы убедиться, что на них не попали красные брызги. Седовласый джентльмен снова одобрительно кивнул и сделал еще один шаг в сторону.

В это время из соседней комнатушки вдруг раздался утробный бычий рев, фанерная перегородка тяжело содрогнулась от мощного удара, послышался истошный женский визг, что-то тяжело затрещало, ломаясь на части, и из дверного проема спиной вперед вылетел дюжий детина с окровавленной физиономией. В правой руке у него был зажат пистолет, а левая судорожно хватала пальцами воздух в тщетных попытках зацепиться за что-нибудь и задержать стремительный и неуправляемый полет. Он еще не успел грохнуться на пол, когда вслед за ним из того же проема рыбкой вынырнул еще один боевик, воткнулся головой в бревенчатую стену и затих на полу. Его автомат, лязгнув железом, отлетел под лавку.

Из соседней комнаты, продолжая реветь быком, выскочил полуголый Палыч, одной рукой придерживая на животе резинку сползающих “семейных” трусов, а другой направляя на присутствующих огромный тускло-черный “ТТ”.

– Прекратить безобразие, – негромко скомандовал “джентльмен”, и поднявшиеся было стволы послушно опустились. – Здравствуй, Павлик.

Палыч перестал реветь так резко, словно в нем вдруг выключили звук. Его лицо мгновенно утратило выражение свирепого азарта, и на нем явственно проступили растерянность и испуг.

– Отдай ребятам пушку, Павлик, – почти ласково попросил “джентльмен”. – И присядь где-нибудь в сторонке. Я поговорю с тобой немного позже. И принесите ему одежду! – слегка повысив голос, обратился он к своей свите.

Кто-то пулей метнулся в закуток за фанерной перегородкой. Там опять завизжала Светка. Раздался звук тяжелой оплеухи, и проститутка замолчала.

Палыч не глядя отдал одному из бандитов пистолет и обессиленно опустился на лавку. Ему принесли одежду, и он принялся механически натягивать ее на себя.

Тем временем двое бандитов, брезгливо переступая через кровавые пятна, подняли под мышки обвисшее тело Шубина и положили его на кровать, зачем-то старательно отворачивая лица. На руках у обоих были резиновые перчатки. Шубин безумно вращал вытаращенными глазами. В глотке у него хрипело и булькало, но он молчал, видимо не решаясь крикнуть.

– Тяжелый, боров, – сказал один из бандитов, становясь в изголовье и деловито пристегивая руки Шубина к железной спинке кровати.

– Вот станешь адвокатом, будет и у тебя такой же курдюк, – откликнулся второй, делая то же самое с ногами адвоката.

Сообразив наконец, что происходит, Шубин рванулся, но было поздно: металл звякнул о металл, стальные цепочки натянулись, и браслеты вонзились в пухлое, давно не знавшее боли и настоящих физических нагрузок, поросшее жесткими черными волосами тело.

– Кто вы такие? – прохрипел Шубин. Понять его было сложно: проходя через острые обломки зубов и распухшие, как дрожжевые оладьи, губы, слова деформировались почти до неузнаваемости, превращаясь в набор шипящих и свистящих звуков и неразборчивых хрипов.