Убедившись за пару дней, что никто ее так и не нашел и тем более не собирается убивать. Катя Ершова немного осмелела. Дикторы не призывали в телевизионных программах отыскать женщину с фотоаппаратом, а из комментариев официальных лиц следовало, что убийство совершили три азербайджанца. То, что это не так, твердо знала лишь Катя, потому как располагала доказательствами — фотографиями.

Наконец, она созрела до того, чтобы посоветоваться с подругой, куда бы лучше продать фотографии, в какое издание. Снимки и негативы Катя держала в сумочке завернутыми в черную бумагу и перетянутыми прозрачным скотчем — так обычно запаковывают непроявленную фотографическую бумагу.

Прошло уже два часа с того момента, как Лиля позвонила с работы и сказала, что едет домой. Дорога обычно занимала, максимум, полчаса, минимум — десять минут, в зависимости от того, чем и в какое время едешь — на машине или на метро.

В последние дни Ершова, как выжившая из ума политизированная пенсионерка, смотрела по телевизору все выпуски новостей. Пока убийство Малютина оставалось в числе первых сообщений не только питерского, но и общероссийского телевидения.

В каждом выпуске непременно появлялся какой-нибудь депутат, который предлагал безотлагательно разобраться со всеми кавказцами. Журналисты словно издевались над зрителями. Тут же после выступления русофила-кавказцефоба пускали в эфир сюжет еще с одним депутатом, носящим мусульманскую фамилию, но пропагандирующим великорусские шовинистические взгляды.

«Где же Лилька? — подумала Катя, в очередной раз выключая телевизор. После просмотра выпуска новостей в голове, как и прежде, царила неразбериха. — Хоть бы позвонила, мерзавка, понимает же, что я сильно из-за нее волнуюсь!»

И тут Кате показалось, что она слышит звуки борьбы в подъезде. Крадучись, она подобралась к двери и припала к ней ухом. Никто не кричал, никто не дрался, но звуки были странными: сопение, кряхтение, словно кому-то уже скрутили руки, залепили пластырем рот и волокут по лестнице.

«Если бы волокли, — подумала Катя, — то давно бы уже пронесли мимо Лилькиных дверей».

Она напрягла слух, как могла, но ничего нового разобрать не сумела. И вдруг, когда уже она отчаялась что-либо понять, услышала довольно отчетливо прозвучавший Лилькин голос:

— Отцепись ты! Я же сказала, ко мне сегодня никак нельзя!

— Ну, Лиля, — отвечал ей пьяноватый мужской голос, — я же еще твоего дивана не видел.

— И не увидишь.

— Лиля, от сумы, от тюрьмы и от постели не зарекайся.

— Фу, черт! — с облегчением выдохнула Катя, — а я-то уж подумала, бандиты.

— Ты что, не одна? — допытывался мужчина. — У тебя кто-нибудь есть?

— Нет у меня никого, понял? Не надо.

— Это ты зря.

Послышался щелчок зажигалки, и под дверь потянуло дымом дорогой сигареты.

— Нельзя, — как маленькому, втолковывала Лилька.

Она твердо усвоила то, о чем ее просила Катька — никому не говорить, что Ершова в Питере. А поскольку Лилька сегодня порядочно выпила, то исполнение договоренности с лучшей подругой превратилось в навязчивую идею.

— Я одна, — твердила она своему спутнику, хотя тот уже ни о чем не спрашивал. — Одна, понял?

— Тогда пошли, — вяло предложил он, — Почему?

— Потому что я тоже один.

— Это еще не повод переспать.

Вновь послышалась возня, скорее всего, мужчина пытался облапить Лилю, а та так же вяло пыталась сопротивляться.

— Ты от меня ничего не получишь, потому что ты уже пьян. Иди отсюда!

«Пойдет или нет? — призадумалась Катя. — Я бы на его месте уже давно ушла. Ведь понятно, просто так Лилька артачиться не станет, это не в ее правилах. Она либо соглашается сразу, либо никогда».

Наконец Ершова услышала мерные шаги на лестнице.

Зазвенела связка ключей, и Лиля вошла в квартиру. И только теперь Ершова поняла, что основательно был пьян не только мужчина, но и ее подруга.

— Катя, — проговорила Лиля, уставившись на Ершову так, будто впервые ее видела.

— Ты что, забыла? — удивилась Катерина.

— А, — проговорила Лилька, звучно ударив себя ладонью по лбу. — Я так старательно убеждала этого идиота в том, что живу одна, что даже сама в это поверила.

Лилька глупо захихикала, прислонилась к стене в коридоре и начала медленно оседать. Сев на корточки, захихикала еще громче.

— Катька, чего ты боишься? Твои чеченцы сюда не доберутся, в Питере другие дела творятся.

Ершова закрыла дверь на все запоры и подхватила Лильку под локоть.

— Пойдем.

— Куда?

— В комнату.

— Зачем? Мне и здесь хорошо.

Лиля вытащила из кармана пачку сигарет, открыла ее и попыталась прочесть, что написано на донце. Сигареты, естественно, посыпались на пол.

— Да, Катя, ты права, мне лучше не курить, — сказала Лиля, хоть Ершова и не заикалась о курении.

— Ты, Катька, даже и представить себе не можешь. какие мне сегодня предложения делали.

Лиля зашла в комнату и с удивлением посмотрела на диван, вроде бы не признала обновку. Затем растерянная улыбка появилась на ее губах:

— Всякие интересные предложения.

— Замуж, что ли, выйти?

— Это неинтересно, надоели, — мотнула головой Лиля. — Мне предложили поехать.

— Куда?

— В хорошее место, — Лиля, приложив палец к губам, проговорила:

— Тес!

— Когда?

— Завтра.

— Ты уже дала согласие?

Лилька вновь глупо захихикала:

— Ты же видишь, я пьяна, а значит, никаких серьезных решений принять не могу. Все будет ясно завтра.

— Лиля, по-моему, я сейчас заставлю тебя немного протрезветь.

— Нашатырь дашь понюхать?

— Нет.

Катя принялась рассказывать о том, как очутилась в момент убийства Малютина в кафе на набережной. Лилька в разговор не встревала, лишь тщательно пережевывала жевательную резинку, давно потерявшую не только запах, но и вкус. Тем не менее, Лилька иногда вытаскивала резиновый шарик изо рта, задумчиво его разглядывала, а затем так же сосредоточенно продолжала жевать.

— Лилька, ты не догоняешь? У меня в руках фотографии.

— Да? И что?

— Неужели ты даже посмотреть их не хочешь?

— Врешь ты все, — Лиля потерла пальцами виски, и на какое-то время ее отпустила головная боль. — Покажи, если не врешь.