Бармен никак не мог понять, чеченец перед ним или азерб.

— — Точно больше никому? — спросил мужчина в кожанке, продолжая улыбаться беззлобно и по-детски.

— Да-да, только вам, больше никому не говорил! Да мне и некому было рассказать, я только вечером журнальчик нашел. Вы мне ничего не сделаете, правда? Заберите журнал, берите его себе. Я никому ничего не скажу, буду молчать, как рыба!

Мужчины переглянулись. Тот, который был в кожанке, потер кончик носа, затем переложил пистолет из правой руки в левую:

— Интересные новости получаются, а?

Мужчина в белом плаще кивнул.

— Так ты говоришь, об этом никто еще не знает?

— Нет, нет, никто! Я даже хозяину не говорил.

— Это правильно, это ты хорошо сделал, Софроновский. Тут ты, конечно, молодэц!

Слово «молодэц», произнесенное с кавказским акцентом, подтвердило догадки бармена насчет происхождения мужчины в белом плаще и в просторном черном берете.

«Азерб или чечен? Но что не грузин, это точно».

— Если ты кому-нибудь скажешь о нашей встрече, о нашем визите, ты покойник. Надеюсь, это ты понимаешь? — улыбаясь, произнес мужчина в кожанке, засовывая пистолет в кобуру под левой рукой.

— Я же не идиот какой-нибудь, я же соображаю.

— Ну, вот и хорошо, если соображаешь. А то мы тебя тут заждались. Мы так и думали, что ты что-нибудь знаешь и обязательно расскажешь. Так что, спасибо тебе, Жора, спасибо.

— Пожалуйста, пожалуйста… — угодливо заглядывая в глаза то одному, то другому пробормотал Жора. — Я же всегда рад помочь. Ментам ни слова не сказал, я их, честно признаться, нелюблю. Они все какие-то…

— Какие? — спросил мужчина в белом плаще, нависая над Жоркой.

— Гнусные они все, гнусные! — испуганно выкрикнул Жорка.

— Потише, потише, не горячись. Мы поняли, что они гнусные, сами это прекрасно знаем. А ты один живешь? И не скучно тебе? — мужчина в кожанке оглядел интерьер квартиры, несколько раз цокнул языком.

— Да, один. Мама у меня еще есть, она за городом, на даче, на заливе. Там у нас маленькая дача.

— Понятно, понятно… Так ты говоришь, и люди из генпрокуратуры тебя допрашивали?

— Допрашивали несколько раз. Просили, если я что-нибудь вспомню, то чтобы обязательно им позвонил.

— Но ты же не дурак, звонить не станешь?

— Нет, что вы, что вы, конечно, не стану! Зачем мне это, я не сумасшедший!

— Хороший ты человек, Жора Софроновский, сознательный. Можно сказать, ты людей спас, причем людей хороших.

Ты успокойся, мы уходим, звонить никуда не надо, — еще раз напомнил мужчина в кожанке, продолжая улыбаться своей идиотской, по-детски обезоруживающей улыбкой.

Когда дверь захлопнулась, Жорка вылетел из кресла, словно его вытолкнула невероятная сила. Подскочил к двери, закрыл все замки. Сердце билось так сильно, что ему показалось — еще пара секунд, и оно выскочит через рот, как выскакивают пельмени. Он бросился на кухню, прижимая руки к груди, пытаясь остановить сердцебиение. Распахнул холодильник, достал начатую бутылку водки. Закрыл глаза и, не ощущая ни вкуса, ни крепости напитка, принялся жадно глотать, словно это была минеральная вода, причем даже не газированная. И странное дело, с каждым глотком сердце опускалось ниже и ниже. Когда в бутылке кончилась водка, сердце билось уже там, где положено.

Жорка нашел сигарету, закурил, жадно затягиваясь. К окну подходить боялся, опасался выстрела.

"С ума сойти, они меня не убили! Ну и гады! Один явно азерб, — Жорка вспомнил, как мужчина в белом плаще произнес слово «маладэц». — Точно, точно, азербы!

Или чеченцы?"

Всю ночь бармен провел на ногах, бросаясь от стены к стене в своей квартире. Окна, форточки, двери — все было закрыто. Жорка курил, пепел падал на ковер, но его это абсолютно не волновало.